Служба в ЧВК и после: «Эту поездку я не хочу вспоминать, но помнить буду однозначно»

20-летний «вагнеровец» завершил свою военную карьеру в октябре 2022 года, восстановился в вузе и погрузился в обычную жизнь на «гражданке». В обычную ли? Что боец оставил на передовой, а что взял в кажущуюся мирной жизнь?

Наш собеседник Дмитрий Иванов (данные героя публикации изменены — Прим. авт.) рассказал, как год назад, будучи студентом престижного московского вуза, пришел к решению вступить в ряды частной военной компании.

— Это было больше эмоцио­нальное решение, — вспоминает Дмитрий. — После начала военной спецоперации по демилитаризации и денацификации Украины появились такие мысли, но сначала сомневался. Согласен, у вас могут возникнуть вопросы касаемо мое­го возраста, ведь говорят, что набор с 22 лет идет, а без полного контракта в армии вообще только с 24. Тем не менее у меня уже имелся опыт работы в Сирии от ЧВК — заключал контракт на время зимних каникул. И отбор происходил совершенно иначе, смотрели исключительно на здоровье и физическое состояние. Критерий «24 года» был актуален только для бойцов штурмовых подразделений — там самая серьезная нагрузка на психику. У меня же направление работы было немного иное: с имеющимся опытом и знаниями меня определили на позицию снайпера. Далее учебка и работа со своим взводом. Поездка в Сирию закончилась, не успев особо и начаться: спустя 2,5 недели получил контузию и по ранению вернулся домой.

Так и вышло, что Дмитрию на спецоперацию попасть стало совсем просто. В университете были еще единомышленники, что стало для парня решающим фактором: «суммарно нас собралось 70 человек, мы взяли академические отпуска и поехали устраиваться в ЧВК».

— Какое обучение проходите перед отправлением на передовую?

— Во время обучения думал, на войне будет проще, однако энтузиазм поугас, когда поехали на передовую. Мы прошли медкомиссию, подав­ляющее большинство моих товарищей из вуза определили в штурмовые подразделения, а я начал познавать новые тонкости снайперского дела. Мы работали в поддержке штурмовых групп с расстояния 300–500 метров. Далее я переобучался работать с высокоточными дальнобойными снайперскими винтовками, но это позже. А пока нас ждали незабываемые три недели тяжелейших физических нагрузок. Сначала общая подготовка, тактика ведения боя с АК обязательно для всех: в населенных пунктах, в помещениях, в полях и лесах — отработали все, что только можно было себе представить. Ориентирование на местности, тактическая медицина, основы работы саперов, минирование, маскировка, стрельбы и так далее. Сколько мы стреляли — невообразимо. Патроны приносили ящиками.

— Когда работаешь в компании, начинаешь ценить все, что ты имел раньше, но не имеешь сейчас, — делится наш собеседник. — Испытываешь сказочное чувство счастья оттого, что спустя энное количество километров просто сел на землю отдохнуть. Радуешься, что на позиции привезли еду и воду, что в какой-то день появится возможность написать родным и близким, что можешь просто помыться спустя неделю. Вообще, радость — это очень своеобразное ощущение на войне. Да, были радостные моменты, когда, например, взяли населенный пункт. С одной стороны, все радуются, а с другой — идет понимание, что это потери. Немалые потери среди товарищей. Спустя время смерть воспринимается как нечто обыденное и естественное, увы. Непосредственно во время работы ничего смешного не происходит.

— Какой вспоминается самый тяжелый момент поездки?

— Тяжело было всегда. А в самом начале больше всего страшно было. За себя. Когда над головой свистят пули, по нашим позициям «работают» танки, артиллерия, с непривычки пробуждается по-настоящему животный страх. Ты вообще ничего не соображаешь, все ватное, тебя трясет, толком не воспринимаешь никакую информацию, но должен выполнять боевую задачу. Очень тяжело, но приходилось пересиливать себя, чтобы хоть что-то суметь сделать. Паника пропадает у всех через две-четыре недели. Страх же никуда не девается, боятся все без исключения и всегда. Просто становится проще перебороть, привыкаешь, начинаешь трезво оценивать ситуацию.

Пожалуй, самое страшное — это не когда ты можешь умереть, а когда кто-то умирает рядом с тобой. Вот вы с товарищем десять минут назад разогревали гречку с мясом из сухпайков, обсуждали, сидя в окопе по колено в грязи, как он приедет к тебе в гости, а потом на свадьбу, а я поеду к нему, будем общаться. И ему, товарищу, на твоих глазах прилетает в голову осколок, и ты видишь, как он лежит в грязи лицом вниз, видишь эту огромную рану в половину затылка. Вот это страшно. И такое ежедневно. Не могу сказать, что было для меня самым тяжелым в этой командировке, поскольку поводов задуматься о жизни хватало всегда. Если говорить про физически тяжелый момент, то это, наверное, когда во время работы на другом направлении снайпер перестает работать… Это знамение о начале снайперской дуэ­ли: значит, снайпер на другом направлении после твоих трех-четырех выстрелов ищет тебя, в то время как ты ищешь его. По направлению прилета пули и времени, в течение которого ты услышал сам выстрел после прилета пули, можно весьма точно определить место — если не окно, то здание и этаж точно, — здесь идет игра на скорость расчета и реакции.

Про ВСУ, Родину и деньги

— Армию ВСУ как оцениваете?

— Украинская армия хорошо подготовлена, особенно иностранные наемники. Но такие же люди, так же боятся и точно так же падают. Украинцы воюют отчаянно, сотрудникам конкретно нашей компании в плен к ним лучше не попадать. На случай такой опасности всегда есть граната для себя, поскольку в плену ты все равно умрешь, но смерть будет долгой и мучительной. Это война, там нет места жалости. Если взять в плен и отпустить обратно, то через неделю ты встретишь этого же человека, который будет пытаться снова тебя убить. Возникали моменты, когда украинская армия прикрывалась своими же мирными жителями, чтобы отойти. После этого понимал, ради чего мы работаем и какое у них отношение к своим же гражданам. Конечно, нельзя судить так абсолютно обо всех, но лично я не наблюдал какого-то великодушия с их стороны.

— Что было поддержкой на передовой?

— Мысли о семье и моя девушка. Большое влияние оказывали наши командиры. Для меня мой командир как отец. Если какие-то проблемы, тебя всегда поддержат, помогут, никто не бросит, за время работы идет некое осознание, что люди в моменты смертельной опасности намного искреннее, отношения — крепче. Именно на передовой обрел настоя­щих друзей и товарищей. Страшно то, что почти все они остались там и не вернутся домой живыми.

— Возвращаясь к вашему выбору частной военной компании: почему ЧВК «Вагнер»? Была ли финансовая составляющая важным критерием?

— Естественно. Кто-то, конечно же, может осуждать стремление получить деньги за риск, но это на самом деле так. Но что касается спецоперации, большинство сотрудников компании поехали, чтобы в первую очередь защищать Родину. У кого-то погиб близкий человек на фронте, кто-то хотел поехать, но не прошел по здоровью в МО (Министерство обороны РФ), кто-то всю жизнь мечтал ощутить вкус войны — да-да, и такие есть, но потом они понимают, что лучше бы не пробовали. Ехать на войну, чтобы попробовать это на себе, явно не стоит. Нужно четко понимать, ради чего ты едешь и что в итоге хочешь из этого для себя получить. Ты хочешь защищать Родину? Пожалуйста. Финансы нужны? Они всем нужны, причина вполне нормальная. Но те, у кого в голове играет «военная романтика», бравые крутые солдаты, которые ничего не боятся и для которых все просто, — это слишком легкомысленно. Я акцентирую на этом внимание, поскольку таких людей видел очень часто и наблюдал их искреннее разочарование и ужас от того, как на самом деле выглядит война. Готовы были что угодно сделать, лишь бы их просто забрали оттуда. Повторю, финансовая составляющая — дополнительный весомый бонус для тех, кто в размышлениях, стоит ехать или нет. Но в случае гибели уже никакие финансы не нужны будут, ясное дело, ведь как ни крути, это война, а войны без потерь не бывает.

Жизнь послефронтовая — какая она?

— Физически первое время, когда только приехал, было тяжело. Постоянные головные боли, болели места переломов после ранений, — вспоминает свое возвращение с контрактной службы Дмитрий. — Не мог нормально спать, просыпался по ночам от кошмаров, снились взрывы. Морально тяжело: хочется вернуться обратно. Ловлю себя на мысли, что, когда иду по городу, вижу какой-то район, смутно напоминающий улицы Попасной, Угледара или Бахмута, меня пробивает чувство тревоги. Если я слышу мотор скутера — он напоминает звук коптера или самолета в небе, — по привычке все сжимается внутри. Вся наша группа погибла, когда я уже вернулся, командир погиб, который нам был как отец... Конечно, хотелось бы вернуться — деньги уже никакого значения не имеют, можно сказать, что это дело принципа, — но, к сожалению, а может, и к счастью, сейчас у меня пока нет возможности поехать по личным причинам. Эту поездку я не хочу вспоминать, но помнить буду однозначно.