Открытки «для любимой мамочки»

Диагноз не подтвердился

Александр Мороз третий год не отмечает свой день рождения — именно в этот день на операционном столе в больнице №11 скончалась его жена Ирина. У нее заболел живот. Александр привез жену в больницу на машине. Госпитализировали ее с подозрением на острый аппендицит и оставили до утра для уточнения диагноза. Утром родные узнали — Ирины не стало. После восьми часов пребывания в лечебном заведении в нарушение канонов медицинской тактики, без должного обследования (было воскресенье), медперсонал больницы решает применить современный метод диагностики — лапароскопию. Через десять минут после введения анестезиологического препарата сердце молодой женщины остановилось…

«А дальше пошли массовые нарушения, связанные со стремлением врачей скрыть истинную причину смерти Ирины», — дает комментарии в зале суда представитель истцов Юлия Стибикина. Сделать это они сумели. Однако последующие события стали развиваться не по их сценарию. Родственники Ирины, заподозрив неладное, пошли на собственное расследование причин ее смерти и обратились в прокуратуру Ленинского района. По постановлению прокурора Новосибирское областное бюро судебно-медицинской экспертизы (НОБ СМЭ) провело повторное исследование, которое не подтвердило диагноз причин смерти пациентки.

Презумпция вины

Лапароскопия, по мнению специалистов, непростое обследование. При подобных вмешательствах необходимо соблюдать все медицинские каноны, чтобы не получить столь непоправимые результаты. Родные Ирины Мороз убеждены: медики недооценили риск — взяли ее на операцию без необходимого обследования. И суд встал на сторону семьи. Однако врачи утверждают, что все сделали правильно и произошедшее — трагический случай. Такие, мол, бывают: на несколько тысяч один.

У юристов, которые защищали истцов, другие выводы. В связи с гибелью пациентки и не подтвердившимся диагнозом на больницу фактически ложится презумпция вины в смерти Ирины. И врачи должны были опровергнуть ее. Но на протяжении всего процесса они не предоставили должных доказательств в свою пользу, поэтому в рамки врачебной ошибки этот случай не укладывался.

— Мы знаем, что врачебная ошибка — это добросовестное заблуждение врача при полном отсутствии небрежности, халатности и невежества. В данном случае был полный набор небрежности, халатности и невежества, — заявила журналистам после суда Юлия Стибикина.

Это мнение основывается на заключениях НОБ СМЭ. В них указано на неполный анамнез болезни и жизни пациентки. В предоперационном эпикризе, заявляют эксперты, нет обоснования экстренности хирургического вмешательства (!), нет четкого плана ведения больной, нет протокола осмотра анестезиологом, поэтому не дана оценка степени риска анестезиологического пособия, не проведены осмотры в палате терапевтом и гинекологом, не сделаны ЭКГ, анализы на свертываемость крови и так далее.

Более того, для проведения лапароскопии не было необходимого оборудования! «В операционной отсутствовал один из главных медицинских аппаратов для проведения такой диагностики: инсуффлятор с расходометром, который автоматически создает и контролирует внутрибрюшное давление». Словом, нарушения технологии хирургического вмешательства были налицо.

Согласия не было!

После трагической гибели Ирины персонал больницы без согласия родственников производит частичное бальзамирование органов, то есть допускает повреждение их химическими препаратами! Такую услугу, по признанию самих врачей, больница не оказывает. А тут бальзамировали срочно и бесплатно! Это лишило экспертов возможности установить истинную причину смерти, о чем они и указали в заключении.

Кроме того, медицинская документация на пациентку была оформлена с большими дефектами. По закону необходимым предварительным условием медицинского вмешательства является информированное добровольное согласие гражданина. Этот бланк собственноручно подписывают больной или его представитель и врач. Однако подчерковедческая экспертиза установила, что подпись в информативном согласии от 27 мая 2007 года «выполнена не самой Ириной Мороз, а каким-то лицом с подражанием личной подписи И. В. Мороз».

Кроме того, родителям выдали свидетельство о смерти, где было написано, что личность пациентки неизвестна. И это притом, что на титульном листе истории болезни все сведения о ней были указаны. Каково же было прочесть это матери о горячо любимой дочери, которой не исполнилось еще и тридцати пяти лет?! «Мы сразу поняли, что, оформляя такое свидетельство, являющееся документом статистической отчетности, патологоанатом Н.Ю. Изупова предотвращала проверки больницы по этому факту», — заявила на суде мать Ирины.

За слово — дело

Но именно этот документ и привел родственников в ленинскую прокуратуру, которая срочно вынесла решение о проведении повторного исследования. И, как уже говорилось, НОБ СМЭ диагноз больницы не подтвердил, что и явилось основанием для возбуждения дела.

«Это придавало силы»

«В ходе процесса сторона ответчика постоянно допускала противоправные действия, — заявили на заключительном заседании представители истцов. — Так, к участию в деле был привлечен профессор А.Н. Шмаков. Он являлся экспертом по делу и принимал участие в работе экспертной комиссии НОБ СМЭ… Однако Шмаков не мог участвовать в процессе как эксперт, потому что он находился в тесных контактах с ответчиком — был одним из руководителей кафедры, которая расположена непосредственно в больнице, и имел там свой служебный кабинет… Кроме того, он состоял в прямых трудовых отношениях с ответчиком… И ответчик, и сам профессор это скрыли от суда».

— Мы защищали с мужем прежде всего права своих внуков. Жизнь ни с какой суммой не сравнишь! У нас не было цели вырвать какую-то сумму, — говорит по окончании процесса мать Ирины Нина Гурко.

И это, несомненно, так. Однако по ходу разбирательства истцы пришли к пониманию, что в отношениях «врач — пациент» возникли проблемы не только у них. При точно таких же обстоятельствах в Новокузнецке погибла Ольга Зубашевская. «Повстречавшись с ее родителями, мы узнали, с какой «корпоративной солидарностью» столкнулись они, — говорила на суде Нина Гурко. — Тогда мы поняли, что проблема защиты своих прав от недобросовестных действий отдельных врачей является проблемой многих граждан России. И это придало силы для продолжения тяжелейшего для нас процесса — ведь мы уже боролись за интересы общества в целом».

В судебной практике медицинские дела относятся к самым сложным. Скажем, процесс в Новокузнецке длился пять лет! В ходе его родители погибшей превратились в глубоко больных людей. Не меньшие нравственные страдания испытывали и члены семей Мороз и Гурко. К сожалению, в ходе подобных разбирательств наши сограждане как нельзя более ощущают свою незащищенность. И положительные решения суда в подобных процессах — это прецедент не только для данных областей, но и для всей страны.

Больна сама медицина

По нашей Конституции жизнь является главной ценностью Российского государства. А что же мы видим на деле? На деле чаще всего выходит: нет человека — нет проблемы. Кто вообще может сказать, что стоит у нас жизнь человека? Не в декларативно-пафосном, а самом реальном плане.

Представитель ответчика И.В. Смирнов предложил оценить жизнь социально полезной личности (женщины, которая могла бы еще стать матерью) в 100 тысяч рублей! Что тут сказать? Имеет право на такое требование. Но после таких судебных коллизий перестаешь удивляться нашей статистике, по которой население России за пять лет сократилось на пять миллионов. Из такого отношения к самой жизни у нас проистекают многие беды, в том числе и «корпоративная солидарность» врачей.

Представители истцов провели большую работу по изучению и обобщению материалов процесса. Ими выявлено более 36 недостоверных или противоречащих друг другу показаний. «Мы прекрасно видели, как выстраивала «корпоративную солидарность» юрисконсульт больницы Л.В. Лешакова, переступая все нормы общечеловеческой морали и права, — заявила на суде Нина Гурко. — Как видели и то, что некоторые врачи, сопереживая нам, не могли позволить себе отойти от принципов этой солидарности. Под тотальным контролем они продолжали отрицать даже явное. «Корпоративная солидарность» наносит громадный вред нашему обществу как в деле охраны здоровья граждан, так и в моральном плане. Это крайне негативный фактор для общества. И пока он будет присутствовать в медицинской среде, будут больны и сама медицина, и само общество».

Даже не извинились

По данному иску был установлен только факт «неоказания ответчиком медицинской помощи должного качества», но при этом не определялся конкретный виновник трагической гибели Ирины. Ответчик продолжает стоять на своем, он не согласен с решением суда и намерен подавать апелляцию.

Тем временем семьи Мороз и Гурко не могут оправиться от горя. Уже два года Леня (младший сын Мороз) рисует на Восьмое марта открытки с подписями: «Для любимой мамочки!» Только дарить их некому… Первый раз в первый класс его повели папа, бабушка и дедушка. И все остальные важные события в жизни малыша пройдут без мамы, без ее ласкового взгляда, нежных рук. Второй сын, Анатолий, переживает горе по-взрослому. Он замкнут и неразговорчив. Совсем не тот, что два года назад — веселый, подвижный, общительный.

Ирина была замечательной матерью — и другом, и учителем. Родители дали ей прекрасное образование, и всему, что сама умела, она учила своих мальчиков. Они любили вместе мастерить что-то, осваивали языки. Она была любящим и мудрым советчиком в решении детских проблем. Теперь муж Ирины один за двоих. Чтобы обеспечить детей, он хватается за любую работу, поэтому немного времени остается у него на общение с сыновьями. Не оставляют их в беде, конечно, бабушка с дедушкой. Эта семья всегда была очень дружной и трудолюбивой. Но судьба ее несправедливо разделилась в тот весенний день на две части: «до» и «после». От радости сложившейся жизни, уверенности в будущем не осталось и следа. Это трагедия трех поколений одной семьи. И за такую трагедию врачи больницы №11 перед ними даже не извинились.