Иван Ромашко. Кроме шуток

Сегодня знаменитый и любимый артист (а также поэт, юморист, либреттист) отмечает 80-й день рождения и 60-летие творческой деятельности.

— Иван Андреевич, вы, несмотря на две солидные соседствующие даты, самым активным образом заняты в репертуаре, а это почти десяток отнюдь не эпизодических ролей. Что, легкий жанр гарантирует вечную молодость?

— Вообще-то он страшно тяжелый. Тут, как в каком-нибудь другом, не отсидишься, не спрячешься в тень…

— В одном из телеинтервью Марчелло Мастроянни, большой мастер, с ужасом вспоминал свое единственное выступление в мюзикле: это абсолютно адская работа, восклицал он, — одновременно петь, плясать и играть, как драматический артист!

— А для этого необходимо постоянно быть в форме! (Я не говорю уже о том, что надо знать текст, понимать, что ты будешь делать на сцене, быть физически натренированным.) Потому что, если я не в форме, у меня не звучит голос. А это обстоятельство для музыкального театра означает совсем не то, что для драматического. Но, с другой стороны, наш жанр — он же веселый, он и силы придает! Иногда себя плохо чувствуешь, устал, приходишь в театр, сделал два мазка гримом, один слово сказал, второй вспомнил реплику — и пошло-поехало. Безусловно, театр лечит. Потому что выходишь на сцену и знаешь: зрителю все равно, как ты себя за минуту до этого чувствовал, что ты вчера делал. Перед зрителем никогда не оправдаешься: если плохо, то плохо, если хорошо, то хорошо. Это заставляет актера мобилизовывать не только свои силы и энергию, но обязательно и сердце, и душу. Кто-то из великих сказал, что талант — это способность дарить людям добро. И он прав! Почему одну и ту же сцену играет один артист, и тебя это волнует, захватывает, а другой — оставляет равнодушным? Хотя текст они произносят один и тот же. Потому что способность отдавать, протягивать в зал душевные нити есть не у каждого.

Ну а чтобы настроиться в каких-то чрезвычайных обстоятельствах, нужны, конечно, и воля, и характер, и опыт. Помню, случилось как-то, просидели мы в актерской компании всю ночь, а у меня на следующий день в 12 часов — спектакль «Василий Теркин». То есть практически в течение двух часов я на сцене… Ну, думаю, пропал. И вот эта ответственность заставила меня так мобилизоваться, да еще эмоции были растревожены, что наш дирижер Цигельман после спектакля сказал: «Ваня, так проникновенно ты никогда не играл, я даже в некоторых местах плакал…»

Конечно, таких экспериментов я ни себе, ни кому другому не пожелаю. Но страха перед какими-то нестыковками — ты уже прошел это! — стало меньше. Ну как в жизни: если я испытал и военное детство, и послевоенное время, голод и холод, то я считаю: какая это пустяковина, что чего-то там нету! Я иногда говорю: что вы так расстраиваетесь?! Проживем, господи! Это все мелочи, мелочи… И вообще в жизни главное — духовный настрой! А вот если иногда с душой плохо, это уже беда, хуже любой усталости…

— И тут вспоминаются 90-е… Там ведь какая-то история была с Домом актера ужасная…

— Тяжело было тогда очень… И физически тоже: меня ведь в 1994-м страшно избили. Ногу в двух местах переломили и руку. Какими-то железными прутьями лупили. Хорошо, жив остался. Так что мне теперь ничего не страшно.

— Это были чьи-то поползновения на лакомый кусок собственности в центре города?

— Я думаю, да. Ко мне, как к председателю правления местного Союза театральных деятелей, много раз приходили и угрожали. Требовали отдать Дом актера. Я отвечал: как же я могу отдать, это же актерский дом?! Притом там уже разместились игорные заведения, и я их с огромным трудом, но выгнал оттуда… Скорее всего, за это и избили… Они ведь не объяснялись со мной, за что бьют. Но дело это прошлое, чего вспоминать!

— Может быть, и не стоило бы вспоминать, но это часть вашей жизни. И многие ли в городе знают, что, кроме шуток и веселых арий со сцены, за вашими плечами такие поступки? Насколько я знаю, именно в этот период вы вступили в клуб «Зажги свечу». «Светить, и никаких гвоздей!» — ваш девиз по Маяковскому, похоже, обрел еще одно воплощение, и вы нашли единомышленников?

— Актерство, я считаю, и есть свет, который эта профессия несет — должна нести! — людям. А тогда, в 90-е, все вокруг ломалось, рушилось, и мы, члены клуба, а с нами и другие артисты, писатели, врачи стали выезжать в села, в глубинку, выступали, помогали чем могли, чтобы люди сохранили хоть какой-то оптимизм, чтобы выжила наша культура. Все это вдохновлялось и держалось на авторитете и популярности Ивана Ивановича Индинка — и тогда, и сейчас президента нашего клуба.

И сегодня в основном в клубе у меня какая-то такая хорошая отдышка-передышка от повседневных дел. Потому что там очень интересные люди. Да, в общем-то, все известные люди города — в их числе Казначеев, Покидченко, Гуренко, Шапошников, Щукин… Были Валера Егудин и Саша Плитченко. Я их люблю и они меня любят. Вот придут всем клубом на бенефис. Не потому, что я такой блестящий артист, а потому, что они меня знают, и вот я на сцене — им интересно! Мне всегда очень приятно, когда члены клуба бывают на моих праздниках, премьерах и просто на спектаклях. Есть у нас и домашние встречи: когда мы приходим по какому-то поводу в клуб с женами, детьми, внуками. Мы дарим друг другу подарки: кто-то что-то прочитает, кто-то что-то споет, кто-то написал новую книгу…

— Словом, это творческое, духовное, взаимообогащающее общение?

— Именно так, и оно мне очень дорого.

— Иван Андреевич, о ваших творческих планах впрямую не спрашиваю, но вот в 1961 году вы с композитором Георгием Ивановым написали оперетту «У моря Обского» — о строителях Академгородка. И, как я прочла в ваших воспоминаниях, настоящие строители Новосибирского научного центра очень живо восприняли это произведение, даже узнавали себя в придуманных вами героях… А вот если бы сейчас сесть за письменный стол, о чем хотелось бы написать? Есть в наше время о чем рассказывать?

— Конечно. Потому что сейчас уже что-то в этой жизни выкристаллизовалось. В отличие от начала 90-х, когда совершенно ничего не было понятно. Но во все времена важны более всего вечные темы — любви, верности, предательства, дружбы. И мне лично эти, человеческие, темы ближе всего… А сегодня в тех же телесериалах все завязывают в действие, а не в чувство, не в мысли, не в разработку характеров или отчего люди лучше становятся, хуже становятся… В основном — убили, раскрыли, поймали — этот непрекращающийся ажиотаж вокруг события, да еще криминального. А не души человеческой, как в классике. Поэтому я новости посмотрю и обычно выключаю телевизор. Но, слава богу, есть театры, и очень неплохие у нас, в Новосибирске…

— А чем, на ваш взгляд профессионала, хороша Новосибирская музкомедия?

— Я люблю наш театр по многим причинам: здесь мои друзья, товарищи, коллеги, у нас очень талантливая молодежь и так далее, и так далее. А хорош он, безусловно, тем, что создавался как филиал оперного и несет в себе уже полвека его гены — высокое отношение к музыке, к сцене… Мы соблюдаем эти традиции и поэтому являемся одним из лучших театров в России. Как говорится: «Гены — куда от них денисси!» Это шутка такая была в спектакле по пьесе Рацера и Константинова «Долгожитель».

— К слову, а ваша молодежь — дети, внуки — вслед за вами в артисты не пошла?

— У меня сын Андрей — священник. У него пять ребятишек, моих внуков. И есть среди них один, Ванька, полный мой тезка — Иван Андреевич Ромашко, учится сейчас в лицее при консерватории во втором классе. Пианист. Слух прекрасный. 14 октября исполнилось десять лет. Родился как раз накануне моего 70-летия, за две недели. Невестка говорила тогда: «Простите, папа, не додержала!» Остальные внуки тоже с талантами: когда приходят ко мне, стихи читают, песенки поют… Будут все они у меня и на бенефисе. В прошлый раз, на 75-летие, не с кем было самую маленькую оставить. А сейчас все придут, хоть и еще одна появилась, но ей уже два с половиной годика… Пока на пяти остановились, но это еще не полностью заказано. Думаю, там еще будут.

— «Я вас любил…» — так назвали вы свой бенефис…

— Потому что это мой любимый романс, это бессмертные стихи, где в восьми строчках столько всего!.. Ну и, безусловно, это мое признание в любви зрителям, признание в любви театру, оперетте, наконец:

Я полвека отдал оперетте
И открыто признаюсь
сейчас,
Что без женщин жить
нельзя на свете
И частица черта бродит
в нас…
Я люблю тебя, мой жанр
чудесный,
За великий яркий оптимизм.
Ты моя лирическая песня,
Ты моя вся
прожитая жизнь!..