Дмитрий Черняков об опере без папье-маше

Накануне премьеры в театре состоялась встреча Дмитрия Чернякова с журналистами, на которой, конечно же, не обошли вниманием и вызвавшую огромный резонанс и разброс мнений — и в Новосибирске, и в столице — «Аиду»...

Но вначале немного о Дмитрии Чернякове. Если вчитаться в перечень поставленных им спектаклей, становится очевидным: профессионалы давно ценят талант Чернякова очень высоко.

Режиссеру не было тридцати, когда три главные оперные сцены России — Большой, Мариинка и Новосибирский оперный — наперебой стали приглашать его на постановки. И каждая премьера — успех, награды, премии… А также непременно — взаимоисключающие отклики в прессе, случается — негодование блюстителей жанра. Классика — уход со спектакля «Евгений Онегин» певицы Галины Вишневской, которая назвала постановку Чернякова в Большом театре ужасом и бесстыдством и сказала, что она теперь сюда, в «оскверненные» стены, ни ногой… Новосибирцам посчастливилось видеть этот спектакль во время гастролей Большого театра в 2007-м — ясный, прозрачный, полный живого чувства рассказ о драме безответной любви Татьяны и личностном крахе Онегина. Безо всякого «поползновения» на авангард, который Черняков, кстати, трактует как «эксперименты с формальным, эксперименты с языком», сам же он видит новации в своем творчестве в «более пристальном вчитывании в содержание оперы», музыкальную драматургию, в стремлении ответить на вопросы, которые изначально ставил в произведении композитор.

Сейчас, после триумфального открытия нынешнего сезона Парижской оперы шестью аншлаговыми спектаклями «Евгений Онегин», Чернякова все чаще называют в столичной прессе не иначе как главным оперным режиссером России. А он по-прежнему удивляется- печалится непониманию, мечтая вдохнуть в российское восприятие этого жанра жизнь. Чтобы перестала опера у нас быть «культурной повинностью», облаченной в пышные, но запыленные одежды прошлых веков.

— Дмитрий, в 2003 году, накануне премьеры «Аиды», по Новосибирску поползли слухи, что в спектакле Чернякова будут металлисты и мотоциклисты. Их там не оказалось… Ближе к премьере «Макбета» такое может случиться? Есть в спектакле новации любого — музыкального, концептуального, режиссерского — плана, провоцирующие такие слухи?

— Понимаете, настоящее искусство — это всегда новация. Повторение общего места не принцип искусства: в нем нет художественного жеста. Любой новый взгляд на произведение, даже очень осторожный, он должен быть авторским — проявлением личного, а не копированием отработанного.

Я хочу сказать, что в любом случае наш «Макбет» будет спектаклем своеобразным. И, конечно, вы не увидите там никаких рыцарей в доспехах, никаких кубков из папье-маше, куда наливают яд, проволочных корон или, допустим, плюшевых царских костюмов. Словом, всего того, что нам представляется, когда мы вспоминаем, что такое «Опера Ивановна». Разумеется, главным здесь будет тема, потому что в произведении искусства всегда важна тема, а не одежда, дизайн или внешний вид персонажей. И все будет подчинено тому, чтобы эту тему по-настоящему раскрыть. Кстати, в спектакле будет много не театральных способов рассказа. И кинематографических тоже: использование видео в традиционном смысле не будет, а в нетрадиционном будет достаточно. Снимается даже целый материал, который будет частью нашего рассказа о Макбете.

А насчет новаций, я думаю, и у дирижера Теодора Курентзиса в его музыкантском взгляде на партитуру, как вы уже, наверное, привыкли, их будет немало: он создает свое представление об истории, которая прозвучит со сцены.

Если же говорить о слухах, сопровождающих мои постановки, то те небылицы, которые расползались по Москве перед премьерой «Евгения Онегина», вряд ли что перекроет. Я как-то даже думал все их собрать и поставить по ним спектакль…

— Можно усомниться, что вас сегодня на самом деле интересует история XI века. В какие времена вы нас на этот раз позовете? Какие у вас замыслы самые важные в этом спектакле?

— Про замыслы не скажу, все увидите 19 декабря. А насчет XI века вот что: мы имеем дело с Верди, который имел дело с Шекспиром, а Шекспир имел дело с историей. Когда выстраивается такой ряд авторских интерпретаций, то конкретное время имеет мало значения. Даже если вспомнить все шекспировские хроники, трагедии, то все шекспировские короли — Лиры или Клавдии — не столько важны автору как исторические фигуры, а скорее, как персонажи историй человеческих. Это не портрет эпохи. У всех персонажей «Макбета» есть исторические прототипы. Но уже Шекспир ушел от буквальной исторической привязки. И кто знает, что реально там происходило с Макбетом? Шекспир это все придумал, а Верди сильно интерпретировал. Мы на своем этапе общения с этой темой тоже вкладываем свой взгляд — свой взгляд на современного человека.

— В этом спектакле мы, зрители, кому-то из героев будем сопереживать?

— Да, я думаю, это очень важное обстоятельство, учитывая, что обычно в «Макбете» никто не вызывает никакого сочувствия. Кроме каких-то его жертв, которые почти закулисные фигуры, о которых мы мало что знаем. Но здесь, я думаю, мы будем Макбету сочувствовать. Это не простое сочувствие: мы должны разобраться в нем и в чем-то, может быть, даже его реабилитировать. А в чем-то понять причины, почему у него так сложилась жизнь и в какую сторону его повело. Для меня очень важно, чтобы это был живой человек, со своим развитием, так как обычно Макбет приходит к нам со сцены прирожденным убийцей, и мы все про это знаем, и до конца он остается таким. А здесь мы хотим в нем разобраться — не все так просто…

— А как и с чего для вас началась эта работа над «Макбетом», как для режиссера, для художника? Приоткройте, пожалуйста, творческую кухню…

— Творческую кухню не приоткрою, но расскажу: два года назад Мортье (Жерар Мортье — легендарный интендант Парижской национальной оперы. — Авт.) приехал в Москву на спектакль «Евгений Онегин» (он ему очень понравился) и предложил мне эту работу. Я, честно сказать, не обрадовался. Так как не думал раньше о постановке этой оперы: она не входила в число тех вещей, которые я хотел бы непременно сделать. Пытался даже переубедить Мортье. Но в Парижской опере ставится шесть-семь премьер, и на этот год было все понятно, кроме четырех названий. Все три остальные, которые он назвал, мне действительно подходили еще меньше. Так часто бывает: вначале кажется, что ты с материалом никак не сочетаешься, а в процессе работы погружаешься и думаешь, что ты не так уж прозорлив, на первый взгляд. Все шло непросто. И много сил было потрачено мною в Париже, когда изготавливалось оформление. А концепция созрела примерно год назад.

— Как идут репетиции?

— Я работал уже два раза в этом театре и знаю здесь все. И все актеры, за исключением новых солистов, — это старые знакомые. Поэтому работается мне приятней и легче, чем могло это быть в иных обстоятельствах.

— Какой реакции вы ожидаете на эту постановку?

— Я всегда ожидаю оглушительного успеха! Иначе — зачем работать? Прекрасный финал интервью?

Премьера оперы «Макбет» — значимое событие не только для Новосибирска, но и для мировой музыкальной культуры. После четырех премьерных показов на сцене НГАТОиБ «Макбет» отправится во Францию, где в апреле 2009 года будет сыграно 13 спектаклей (два из них — совместным составом), а в следующем сезоне спектакль вернется в репертуар новосибирской оперы.

Французской стороной созданы уникальные декорации, которые доставлены в начале декабря в Новосибирск. Российская сторона взяла на себя не менее затратную и сложную часть работы — изготовление костюмов.

Дмитрий Черняков родился в 1970 г. в Москве. В 1993 г. окончил Российскую академию театрального искусства. Поставил ряд оперных и драматических спектаклей в театрах Москвы, Санкт-Петербурга, Вильнюса, Новосибирска, Казани, Омска, Самары и др. Почти во всех своих постановках является автором сценографии и костюмов.

В 1998 г. заметным событием стала осуществленная им постановка оперы «Молодой Давид» В. Кобекина в Новосибирском государственном академическом театре оперы и балета (мировая премьера). В 2000 г. был приглашен в Государственный академический Мариинский театр поставить оперу «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии» Н. Римского- Корсакова. В 2002 г. на фестивале «Золотая маска» этот спектакль был признан лучшим оперным спектаклем сезона 2000/2001, а Дмитрий Черняков стал лауреатом Национальной театральной премии «Золотая маска» в номинации «Лучшая работа режиссера».

В Большом театре в сезоне 2002/2003 осуществил постановку оперы «Похождения повесы» И. Стравинского. В 2004 г. постановка в Большом театре принесла ему очередную «Золотую маску», а постановка пьесы П.К. Мариво «Двойное непостоянство» в Новосибирском академическом молодежном театре «Глобус» (2002 г.) была премирована «Золотой маской» как лучший драматический спектакль сезона 2002/2003.

Среди работ в опере — «Аида» Дж. Верди (Новосибирский театр оперы и балета, 2004 г.) и «Жизнь за царя» М. Глинки (Мариинский театр, 2004 г.). Спектакль «Аида» был отмечен «Золотой маской» как лучший оперный спектакль сезона 2003/2004, а Дмитрий Черняков получил «Золотую маску» в номинации «Лучшая работа режиссера».

В 2005 г. он продолжил свое сотрудничество с Мариинским театром, поставив оперу «Тристан и Изольда» Р. Вагнера (Специальная премия жюри музыкального театра — «За музыкальное событие сезона 2004/2005»). В сезоне 2005/2006 поставил оперу «Борис Годунов» М. Мусоргского в Берлинской государственной опере (дирижер-постановщик — Даниэль Баренбойм).

Сезон 2006/2007 в Большом театре открылся его постановкой оперы «Евгений Онегин» П. Чайковского. В 2008 г. он получил «Золотую маску» в номинации «Работа режиссера в опере».

В 2007 г. поставил в Баварской государственной опере (Мюнхен) «Хованщину» М. Мусоргского (дирижер-постановщик — Кент Нагано). В 2008-м осуществил постановку опер «Игрок» И. Стравинского в Берлинской государственной опере (дирижер-постановщик — Даниэль Баренбойм) и «Леди Макбет Мценского уезда» Д. Шостаковича в Немецкой опере на Рейне (дирижер — Джон Фиоре).

Лауреат Международной премии имени К.С. Станиславского, премии фонда Олега Табакова, молодежной премии «Триумф».