EUR 106.5444 Пока свободою горим…
В нем чувствуется то, о чем начисто забывают многие нынешние «свободные художники», актеры — о приверженности родному очагу, семье, отчему краю. О неразрывной духовной связи с родителями.
И тут его мама Лилия Юрьевна Дроздовская вспоминает такой забавный случай. «Сижу как-то в театре, значит, в нашем Новосибирске, в зрительном зале на гастролях сына. Юра — в главной роли. И слышу какая-то женщина говорит сзади, в ближнем ряду: «Хорошо играет Юрий! Это и понятно: ведь он — сын известной актрисы Веры Васильевой!»
В другой раз — печальный случай: напортачила одна московская газета, перепутав отчество Лилии Юрьевны. Причем, это прозвучало якобы из уст ее сына — Юрия Борисовича. Ох, и рассердился сын: это что же! Я не знаю отчества родной матери?
Как видим, необходимо рассказать поподробнее о Лилии Юрьевне Дроздовской. Ведь, как известно, именно от матери — и чувство оседлости, и особое внутреннее тепло, и приверженность родному гнезду. Всего, что нередко и является основой незамутненности таланта.
Как говорил один русский психолог, самые сокровенные творческие начала закладываются в раннем детстве, впитываются с молоком матери. И тут важен каждый извив, каждый поворот в ее судьбе.
— Можно сказать, что первые тринадцать лет моей жизни протекали счастливо, — вспоминает Лилия Юрьевна. — У меня еще были брат и сестра, старше меня. И жили мы в красивом старинном доме на три квартиры — напротив нынешнего ЦУМа. Папа был начальником государственной инспекции по качеству молочных и масляных товаров. Ездил с проверкой не только по Новосибирской области, но и по Алтайскому краю и еще дальше. Одет по моде тридцатых годов — в полувоенной форме и хромовых сапогах. По тем временам он был очень образованным, влиятельным и даже редким человеком. После войны окончил факультет журналистики, работал внештатным корреспондентом газеты «Известия». Мама управляла домашним хозяйством, воспитывала нас, детей. Помню, какой у нас был красивый дворик, с густой зеленой травой, ландышами и георгинами. С соседскими детьми играли в горелки, в чижика — каких только игр тогда не было! Так продолжалось до августа 1940 года, когда на нашу семью обрушилась непоправимая беда. Моя восемнадцатилетняя сестра Шура вместе с дочкой-младенцем вылетела на «Дугласе» из Москвы в Новосибирск. Мы ждали их с нетерпением, и вдруг страшная весть — самолет разбился. Упал в лес, возле Коченево. Меня пригласили на опознание, и я своими глазами увидела останки Шуры. Это настолько потрясло меня, что не могу и сейчас говорить об этом… Когда я потом посмотрела на себя в зеркало, то изумилась: у меня появились седые волосы.
Лилия Юрьевна раскрывает семейный альбом и показывает фотографию: среди родственников у гроба — школьница-подросток с двумя белыми — отчетливо видно— прядями волос.
Так и окончилось детство. Она стала как-то серьезней и бережней относиться к родным и близким…
А тут — война. Мать работает на военном заводе, делает патроны. Школу, где училась Лилия, занял госпиталь. Она вместе с однокашниками ухаживала за ранеными, писала за них письма родным. Лилия тоже помогает фронту — пошла на приборостроительный завод, шлифовать линзы.
В это времени Новосибирск становится важнейшим культурным центром Сибири: сюда эвакуируются целые театры. В Новосибирском ТЮЗе (на Красном проспекте), например, играют на сцене артисты из Ленинграда и Минска.
А в 1944 ТЮЗ делает набор талантливой молодежи: проверяют слух, умение декламировать, держаться на сцене. Так появилась студия актерского мастерства, куда и зачислили Лилию. Она репетирует, учится гримировке, осваивает роли. Бывало, репетиции растягивались до глубокого вечера. Зато как радостно было выйти на сцену — сыграть небольшую, но свою роль! А как много давали встречи с такими известными артистами, как Зоя Булгакова или Михаил Бибер.
К этому времени Лилия уже окончила ускоренные курсы педагогического училища. Получила диплом преподавателя младших классов.
Однако жизнь распорядилась по-иному: она стала не учительницей, а инспектором по торговле. Можно сказать, пошла по стопам отца.
Она и не думала, как пригодятся ей здесь уроки актерского мастерства.
Как-то раз делала она вместе со своими помощниками проверку в Центральном ресторане: «обсчет — обвес — недолив». Заказали «на всю компанию» разной всячины — от салатов и отбивных до вина и лимонада. И при этом делали вид, что очень торопятся в кино, боятся опоздать. И поэтому торопили официанта. Тот все делал быстро, а когда стол был накрыт, гости неожиданно предъявили свои документы и составили акт. Оказалось, что вес многих блюд — меньше нормы, то же — и с шоколадными конфетами.
Еще большего актерства потребовалось для того, чтобы сделать проверку в вагоне-ресторане. Дело в том, что в этих заведениях работали такие ушлые «психологи», которые ревизоров за версту чуют. И все же Лилия вместе со своими спутниками и здесь неплохо вжились в роль обычных пассажиров. Видавший виды матерый официант спокойно выставил на стол «облегченные» блюда. А когда понял, что влип, было поздно. «А я ведь заметил еще при посадке в вагон эту девушку с седыми прядками. Кто бы мог подумать?!» — запоздало чертыхался директор вагона-ресторана.
Да, непростая работа была у Лилии Юрьевны. И по области колесила с проверками, забираясь в такие углы, где ни дорог, ни радио, ни электричества. И на полуторке, и на тракторе, и на лошадке.
Бывало, возвращалась ночным поездом усталая, так и не сомкнув глаз от впечатлений. Благо, что с мужем ей повезло. Бывший фронтовик, знающий, почем фунт лиха, Борис Александрович хорошо ее понимал и всегда ободрял теплым, живым словом. Талантливый художник и журналист, он не умел жить скучно, неинтересно.
«Куда бы ни попадал, он тут же становился душой общества, — вспоминает о муже Лилия Юрьевна. — Он мог петь, играть и рассказывать, как настоящий артист. В каждом жесте и слове — столько молодого, юношеского задора, что, глядя на него, вспоминалось: «Пока свободою горим, пока сердца для чести живы, мой друг, Отчизне посвятим души прекрасные порывы!»
Муж работал художником в городских газетах, потом — главным художественным редактором Внешторгиздата. Мы жили небогато, зато наш дом был открыт для всех, у нас засиживались в гостях интересные люди; мы собрали прекрасную библиотеку. Я ездила с детьми и на Черное море, и в Прибалтику. Побывали и в Эрмитаже, и во многих исторических местах. Вот так и росли сыновья Виктор и Юрий. Виктор окончил высшую Омскую школу МВД. А с Юрой начались «проблемы» сразу же после окончания средней школы. Отец был против того, чтобы он поступал в театральное училище. Хотел, чтобы он имел более основательную, надежную, что ли, профессию. Советовал поступать в наш новосибирский строительный институт. Но Юра упрямый: улетел в Москву — сдавать экзамены в Щукинское училище. А поскольку экзамены в «Щуке» намного раньше, чем в других вузах, то на выпускном вечере в его школе мы были без Юры. Конечно, это тоже не очень нравилось его отцу… Я тогда была в отпуске, поехала к родственнице в Москву. С нетерпением спешу к Юре — как он там? Ведь конкурс — около трехсот человек на место. А экзамены — в три тура — нередко принимают за полночь: с двенадцати и часов до двух. (Экзаменаторы — известные артисты, до позднего вечера заняты своими делами.) Отбор был очень строгий: сначала осталось сорок семь человек, а к концу — двадцать. А Юра вдруг занемог — температура жуткая. Но он сдал все экзамены и был зачислен. Я была сама не своя от радости. Звоню тут же в Новосибирск мужу. Кричу: «Поступил!» А в ответ — тишина: Борис Александрович кладет трубку. Что такое? — не могу сообразить! Я тогда снова набираю номер. Муж помолчал, а потом и молвит: «Я вот хожу и думаю — хорошо это или плохо…» Теперь-то я поняла, насколько прав был Борис Александрович: слишком много соблазнов в жизни артистов. Богема, «свобода духа», беспорядочная личная жизнь... Трудно тут — ох как трудно! — уберечь свою душу, иметь крепкую семью.…Видимо, Юра остро почувствовал эту тревогу отца. И решил, что не подведет родителей. Сегодня у него — крепкий семейный очаг, надежная супруга. Галина с первого знакомства очень понравилась ему тем, что привезла тогда, в 1979 году, из Парижа с гастролей не тряпки, а Ахматову и Цветаеву. (Галина и Юра после своей серебряной свадьбы обвенчались в церкви.) Сам он не заглядывает в рюмку и не курит. Сын Юры окончил Международный юридический университет. Надо сказать, что с самого начала у Юры все шло довольно удачно. По окончании «Щуки» его пригласили на работу сразу пять театров. Но педагоги-артисты, знавшие Юрия, сказали: тебе надо в Театр сатиры. Сын так и сделал: пришел в этот театр — его тепло принял ведущий актер Андрей Миронов...
Конечно, не мед — актерская жизнь. Поначалу зарплата Юрия — семьдесят пять рублей. В одном из интервью столичному журналу Юрий Борисович признался: «В девяностых годах, бывало, денег не хватало даже на еду. И когда ставил спектакль «Секретарша», где сам я — автор, режиссер и исполнитель главной роли, то на этот спектакль шел пешком. Не было в кармане денег на троллейбус. Чтобы как-то заработать, моя Галина вместе с товаркой на рынке «Динамо» торговала шляпками и шапками, а я им помогал…»
Жена ему досталась что надо — не белоручка и не плакса. Когда жизнь вошла в колею и семья стала жить в достатке, Галина как-то проронила: «Да, сейчас у нас все есть, но если нужно будет — пойду работать даже уборщицей».
Однако, скорее всего, до этого не дойдет. Благодаря своей редкой работоспособности и самодисциплине (спасибо матери с отцом!) Юрий Борисович успевает работать в нескольких местах: в своей «Сатире», в театре «Модерн» да еще на телевидении. К тому же он — профессор, ведет курс актерского и режиссерского мастерства в Академии театрального искусства.
Его маме, Лилии Юрьевне, очень нравится, что сын не любит шоу-бизнес и рекламные съемки. Нравится ей также, что Юрий думает о малоимущих студентах, беспокоится о том, чтобы были для них бюджетные места. («Иначе доступ в институт будет закрыт для многих талантов».)
Лилия Юрьевна живет интересами сыновей. Радуется, когда видит Юру на экране телевизора, на театральной сцене. Но ее очень беспокоит то, что происходит сегодня в современной культуре и вообще в нашем обществе.
— Посмотрите на нашу эстраду. Редкое выступление обходится без пошлости. Вот до чего довела «свобода слова», которая обернулась свободой для скабрезности и сальных шуток. Из-за этого известные артисты — и ранее уважаемые мною, — выглядят, мягко говоря, не очень умными. Да что там эстрада, если даже в больших театрах режиссеры, не моргнув глазом, уродуют и Мольера, и Пушкина. Об этом, кстати, не так давно по телевидению говорила с сердечной болью и Галина Вишневская... Какую мы воспитаем молодежь, показывая такие варварские спектакли? А как упал общий уровень культуры! Вот на днях захожу в рыбный отдел магазина: «Судак есть?» «Да вы не купите», — отвечает продавщица. Обидно мне стало — не хожу с тех пор в этот магазин…
Да, нелегко живется ныне пожилому человеку. Но Лилия Юрьевна старается меньше тужить-грустить. Этому правилу и муж покойный следовал. Вот он глядит с портрета с чуть заметной улыбкой. Вот его картины — любил акварель. В ней больше света, больше неуловимых полутонов и неразгаданности.
Да и сыновья не забывают. На праздник соберутся к матери — правильные, надежные люди. С женами да детьми. Сядут за стол, есть о чем поговорить. И зазвучат «Когда мы были молодые» и песня военных корреспондентов. Та самая — любимая песня Бориса Александровича.
Жизнь не кончается.
На снимках: Лилия Юрьевна Дроздовская в семейном кругу и с коллегами сына.
АКТУАЛЬНО
