Зрителя нельзя обмануть

Как врач-физиотерапевт стала актрисой в девяностые годы и что из этого вышло

Первый театральный сезон после локдауна завершен, но театр продолжается. Актриса театра «На левом берегу» почетный работник культуры Новосибирской области Ольга Сибиркина — о том, как артисты выживали в девяностые, о современном театре, болезнях века и о том, нужна ли искусству поддержка от государства.

Лечить или не лечить — вот в чем вопрос!

В отличие от многих своих коллег Ольга Сибиркина не сразу стала актрисой. Началось все с… медицины.

— Во времена коронавируса хочется спросить бывшего медицинского работника: почему вы решили резко изменить свою судьбу и пошли в актрисы?

— На самом деле это было вполне предсказуемо. Я воспитывалась у бабушки с дедушкой до семи лет, и, когда меня спрашивали: «Кем ты будешь?», я обычно отвечала: «Хочу работать на конфетной фабрике!» Но чуть позже почему-то внезапно возникло: «Буду артисткой!» Непонятно из-за чего, никаких драмкружков у нас в школе не было. И все мои родственники смеялись: мол, Ольга у нас артисткой собралась быть. Но однажды, когда я уже училась в восьмом классе, бабушка на вопрос ее приятеля, куда я пойду после школы, прямо ответила: «Она артисткой будет!» И припечатала. Тут важно отметить, что, по-видимому, какие-то предпосылки действительно были — я уже в семь лет наизусть знала балет Галины Улановой «Эсмеральда». То есть какая-то культура рядом со мной ходила. А еще моя семья выписывала множество журналов, в том числе «Советский экран».

— Сейчас перестали выписывать периодику…

— Да, а раньше были журналы «Театр», «Драматургия». И многие их выписывали. А еще мои одноклассники все читали «Пионерскую правду», журнал «Пионер». Не помню, в каком журнале, но в то время печаталась, например, «Мэри Поппинс», и все с нетерпением ждали следующего номера — что же будет дальше? Нынче все это вытеснили «кнопкодавы» — гаджеты. А я до сих пор люблю зайти в книжный, купить новенький бестселлер и ощутить, как пахнет книга.

— Так почему вы сначала решили учиться на медика?

— Тогда все в основном шли в торговлю или в медицину. Кроме того, и родственники у меня многие медики. В итоге я выучилась на физиотерапевта, потом повышала квалификацию в Свердловске. После этого мне сразу выдали корочки и кабинет. Но тянуло именно в театр. И уволилась я «из медицины» буквально в один день: когда стало ясно, что открывается театр «На левом берегу», в котором я тогда уже начинала работать одновременно с медпрактикой.

«Актеры не шахтеры, на рельсы не лягут»

— Спустя годы такое решение может показаться крайне нерациональным. Даже несколько безумным.

— Это были девяностые, голодные годы, актеры выживали на энтузиазме. Были талоны, но в магазинах ничего нельзя было купить. Помню, тогда начали продавать лапшу вроде сегодняшнего доширака, мы ее заваривали прямо в театре и ели все из одной чашки между репетициями. В то время один из известных новосибирских чиновников как-то сказал: «Актеры не шахтеры, на рельсы не лягут». Помните, Кузбасс весь тогда встал, шахтеры бунтовали на рельсах? В Новосибирске балетные артисты падали в голодные обмороки, потому что все равно работали, а зарплату никому не платили, есть было нечего. Потом бабахнул дефолт — деньги вообще все сгорели. Но тем не менее трудности нас сплотили, мы такие спектакли выпускали! Чего стоит только постановка по пьесе Александра Косенкова «Последний парад»! В то время на нее залы набивались битком, настолько это было актуально: о пенсионерах, о молодежи в малиновых пиджаках, о тех, кто брал кредит и не мог рассчитаться, а потом их отстреливали…

Создавали театр практически своими руками. Ночами репетировали. Сейчас смотрю на некоторых молодых актеров — многие из них относятся к работе потребительски, им все что-то должны. Так ты сначала принеси сам! Мы — отдавали. Жаль, из тех, кто учился в нашей студии Семена Иоаниди, мало кто остался в Новосибирске, по большей части он ковал силы для Москвы.

— Из федерального бюджета новосибирской культуре в последнее время стали выделяться приличные деньги, работает нацпроект «Культура». Вы видите изменения?

— Да, конечно, это заметно. Особенно это заметно театру, который восемь лет жил «на колесах» — у нас много лет не было своей сцены. Понимаете, театр — это всегда большие вложения, ведь это же не в шапку по рублю сложить и театр сделать. Воздух, кислород у артиста должен быть, в этом и должна быть помощь государства. Нам бы, например, хотелось иметь хорошую аппаратуру, хотя бы для детских спектаклей — детей хочется удивлять, восхищать, создавать магию. Театру сейчас тяжело конкурировать за внимание юного зрителя с кино, например. Правда, хорошая аппаратура для сцены запредельно дорогая. Но, когда мы приезжаем в какой-нибудь ДК районного центра, там снабжение уже областного и федерального уровня. И у них сейчас такая потрясающая аппаратура стоит, что нам, театрам городского подчинения, остается только завидовать. Правда, вот используется эта аппаратура, к сожалению, в основном на дискотеках... А могла бы радовать зрителя.

«Сейчас никто не будет работать на разрыв аорты..»

— Вы видели, как менялся театр последние тридцать лет. Что с ним происходит сейчас?

— Тенденция нового театра такова, что от театра переживания идет переход к театру представления, он выходит на первый план. Сейчас никто не будет работать на разрыв аорты, как артисты старой школы.

— Но ведь это нужно, чтобы в том числе вызвать эмоции у зрителя?

— Конечно, режиссер Александр Нордштрем говорил: «Я не думал, что современному зрителю нужен катарсис. А он нужен». Люди, которые однажды выбрали спектакль, который их тронул, бывает, приходят на него трижды. Чтобы снова ту эмоцию у себя «поймать», очиститься или пройти через барьер воспоминаний. Но этого в театре все меньше. И на экране тоже. Вы посмотрите сейчас на артистов, например, сериалов, многие просто на одно лицо. Видимо, такие, взаимозаменяемые, сейчас и востребованы. Хотя, конечно, очень многое зависит от мастера, того, кто их выпускает из вуза. И, собственно, от внутренней мотивации актера. Раньше говорили, что театр — это жесткая, почти военная дисциплина. Сейчас же всем нужно зарабатывать деньги, у всех, помимо основной сцены, еще и антрепризы. Как же тут может быть дисциплина? Работа идет часто с «холодным носом».

— Ваша роль в спектакле «Свидание» особенная — размышление о социальных проблемах общества. В частности, об алкоголизме. Вам приходилось сталкиваться лично с ситуациями, которые напоминают то, что происходит на сцене?

— Мой родной дядя был болен этой заразой, в итоге потерял семью. Иногда смотрю на современных женщин и просто не представляю, как можно жить с пьяным мужчиной, каждый день… А еще есть матери, которые говорят: «Да пусть он выпьет лучше ящик пива, чем я увижу шприц!» И терпят. А если не будешь лечить наркомана, ты его просто закопаешь. По сути, сейчас две чумы есть — наркомания и алкоголизм. Но ведь ни одна мать не уйдет от алкоголика, если она действительно мать… В антракте на этом спектакле много мужчин выходят курить, некоторые вообще уходят. А почему? Потому что их это задевает за живое — у кого-то близкий в тюрьме, или сам пьет. Одна девушка мне рассказывала, что после показа она вышла из театра, прошла несколько метров и начала рыдать. Потому что вспомнила бабушку, которую в этом году похоронила. Спектакль этот действительно очень эмоциональный, серьезный, нажимает на многие болевые точки общества. Наверное, поэтому его отметила критика, а недавно нас со «Свиданием» пригласили на престижный фестиваль «Театральный олимп», который должен состояться этой осенью в Сочи. Будем работать.