Будни ликвидатора сквозь призму времени

Трагедия 1986-го превратилась в незаживающую язву для всех республик бывшего СССР: тогда со всех концов огромного Союза съезжались те, кто сегодня вспоминает о Чернобыле уже по разные стороны совершенно разных государственных границ. Однако единым гражданством для всех них стала скупая номенклатурная формулировка «Участник ликвидации последствий аварии на ЧАЭС».

— Ну я-то лично прекрасно понимал, куда еду! — Виктор Сандырев со сдержанной улыбкой поправляет очки.

Сегодня он старший инженер ускорительного комплекса ВЭПП-4 Института ядерной физики им. Г. И. Будкера Сибирского отделения РАН. А тогда, в 1988 году, в нестандартную командировку на Украину двадцативосьмилетний специалист выехал из Ташкента, где работал начальником сектора ионизирующих излучений Узбекского центра стандартизации и метрологии.

— Во-первых, я был там уже в 1988, по сравнению с 1986 и 1987 годами в Чернобыле был просто идеальный оргпорядок, а сама станция была самым чистым местом во всей округе, — вспоминает Виктор. — А во-вторых, когда я уезжал, у меня жена уже беременная была, так что…

Однако два года, прошедшие с момента аварии, скидок делать не позволяли: радиационный контроль, три зоны пропускного доступа и зашкаливающий, захлебывающийся от характерного треска дозиметр — командированные в 1988 году с не меньшим правом носят звание «ликвидатор». Как, впрочем, и все, кто был на ЧАЭС после Виктора.

— Я должен был провести там всего один месяц — сентябрь, но мой сменщик из Ташкента не приехал и я остался ещё и на октябрь.
Будильник в школьном здании опустевшей Припяти звонил в шесть утра. Виктор и коллеги просыпались, завтракали, и автобус вёз их «на точку». «Точка» могла быть разной: в задачи метролога Сандырева входили проверки, настройки и градуировки приборов, расположенных как по тридцатикилометровой зоне отчуждения, так и на самой Чернобыльской АЭС. Еще совсем недавно в Узбекской ССР он проверял аппаратуру мирную — рентгенаппараты, медицинское оборудование, строительные и промышленные приборы, где находилось применение «мирному атому», а тут — центр катастрофы.

— Всё понимал. Я не был солдатиком несмышленым, которых тысячами совали в самое пекло в 1986-м, ничего не сказав… — Виктор снимает очки — вглядываться в воспоминания можно и без них. — Я всё прекрасно понимал…

Понимание командированного метролога подкреплялось приборами — независимо от официальных цифр значения радиации Сандырев с утра, собираясь «на точку», ставил на ноль показания собственного личного дозиметра, совал его в карман, а вечером смотрел, сколько же на самом деле пришлось «нахватать»…

— Хотя… — Виктор улыбается, как школьник. — Сентябрь же! Осень! Урожай! Идёшь, видишь во-о-т такущее яблоко! Спелое, сочное, огромное!.. И понимаешь ведь, что чудовищно вредно, но… И-эх! Срываешь и — ням! — Сандырев режет воздух рукой, словно отпуская самому себе те прошлые грешки. — Когда находишься там каждый день, в этой страшной зоне, воспринимаешь все как-то несколько по-другому: ну да, вредное яблоко, но бог с ним — чуть меньше «схватишь», чуть больше…

О страшных психологических впечатлениях Виктор вспоминает скупо. Хотя, конечно, город-призрак Припять, по его словам, оставляет неизгладимое впечатление: бойницы пустых окон и вырвавшаяся на свободу дикая природа — «взрывы» бурьяна по пояс посреди асфальтовой мостовой, как страшный символ запустения...

… На здоровье (тьфу-тьфу) Сандырев не жалуется. Говорит, младшему сыну сейчас седьмой годик пошёл. И главным следом в душе Виктор считает не физическое воздействие, а те «радиоактивные» мысли о чудовищной человеческой безответственности в той страшной ситуации 1986-го, когда вранье и бессилие вышестоящих чинов становилось причиной всё новых и новых смертельных доз.

Тогда, в 1986-м, западная пресса захлебывалась, обсуждая «ядерные технологии в руках дикарей». По чудовищной иронии судьбы японские газеты пестрили буквально следующими заголовками: «Сценарий, подобный чернобыльскому, в Японии невозможен в принципе!» Сегодняшняя ситуация на «Фукусиме-1» наглядно показывает: страшные уроки одинаково страшны для всех.

— В случае с Чернобылем — это полностью рукотворная катастрофа. Что касается Фукусимы, то человеческий фактор тоже, конечно, присутствует: сейсмоопасная зона, регион, где случаются цунами… Надо же думать было, где поставить станцию! — в эксклюзивном для «Советской Сибири» комментарии сказал академик РАН Эдуард Кругляков. — Если говорить о ситуации шире, то, на мой взгляд, есть несколько перспективных направлений, которые в принципе существуют, но всерьез не развиваются: я имею в виду реактор на быстрых нейтронах — абсолютно безопасный, никакая человеческая глупость не может такой реактор уничтожить. Кроме того, подобные реакторы менее требовательны к топливу, с которым в атомной энергетике скоро может начаться дефицит. По крайней мере, если говорить в целом, есть обоснованная надежда, что атомная энергетика в том виде, в котором она существовала до Чернобыля и Фукусимы, может претерпеть существенные критические изменения.

ЦИФРА
2336 жителей Новосибирской области приняли участие в работах по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС.

ФАКТ
Чернобыльская АЭС была окончательно выведена из эксплуатации лишь 15 декабря 2000 года.

Фотографии статьи

Виктор Сандырев: «Дозиметры зашкаливали...». Фото Никиты НАДТОЧИЯ