Говорун

Высокий, подтянутый, мужественный, волевое лицо. Модуляция голоса, мимика лица, жесты — разве кто подумает, что Адий Евдокимович уже пенсионер? Его хоть сейчас, красавца писаного, на подиум вместе с молодыми длинноногими девушками модели одежды демонстрировать. Кто-то из прочитавших эти строки может задать вопрос: а какой политический окрас у вашего героя? Кто он? Демократ, приверженец «Единой России», коммунист или жириновец? Подобная постановка вопроса, дойди она до Адия Евдокимовича, глубоко бы его задела, даже оскорбила, потому что, по его собственному заявлению, не раз провозглашенному со сцены сельского ДК, никакой политической платформы у него нет, он борец за честность и справедливость в их, так сказать, первозданном виде, режет правду-матку всем подряд: левым и правым.

Но что бы там ни говорили завистники, Адий Евдокимович тонко чувствует политический момент, который на сегодняшний день сложился в России, в районе, в родном селе. Вот сейчас, стоя за трибуной ДК, он громит председателя колхоза Ивана Пахилова, хотя, что я говорю, нынче это вовсе не колхоз, а акционерное общество, к тому же закрытое.

Если быть до конца честным, то ругать Пахилова есть за что. Хозяйство, которым он руководит, давно не миллионер, давно не выдает людям зарплату, а если что и дает им, то от случая к случаю. Куда подевались скот, техника, прочее добро?

Сумерин не просто говорит, что ему в голову взбредет, а сыплет фактами, «убивает» слушателей аргументами.

— Господин Пахилов исчерпал ресурс нашего доверия, — заключает он с пафосом. — Пора в отставку. Мы, оппозиция, передадим хозяйство в крепкие, надежные руки.

Всем уже понятно, что «крепкие, надежные» — это те, которые у Адия Евдокимовича. Селяне согласно кивают головами: такие зажигательные речи они слышат только по телевизору от записных ораторов, проживающих в столице. Но пусть не кичится Москва: в селе они тоже есть, и тоже не лыком шиты.

— Мы прогоним его в шею! — кричит Сумерин, обращая свое вдохновенное лицо в сторону противника и одновременно к залу, который гудит, как потревоженный улей. — В шею, в шею, в шею! — как заклинание повторяет оратор, делает энергичный взмах рукой, рубит ею воздух, будто саблей, напрочь уничтожая Пахилова, понурившегося и пришибленного.

Наш герой уже видит себя в кресле председателя акционерного общества. Энергичный, надежный, как гранитная скала, он поведет земляков в рынок, взяв их, как малых деток, за руки, в цивилизованное русло общечеловеческих ценностей.

Огонь любви к землякам, жажда деятельности вдруг загораются в глазах Адия Евдокимовича. Он сделает людей счастливыми, только бы у них хватило ума передать ему власть. Словом, программа минимум — власть, программа максимум — процветание закрытого акционерного общества, что, конечно, случится не так скоро, но люди прекрасно понимают обстановку и подождут.

На собрании присутствует и представитель районной администрации, которому вся эта кутерьма не нравится, но деваться некуда: котел перегрелся, демократия народных масс в действии. Про Сумерина власть знает только то, что он мало жил в селе; как получил аттестат зрелости, так сразу мотанул в райцентр на легкие белые хлеба. А как вышел на заслуженный отдых, тут же вспомнил про малую родину, прикатил в родное село на постоянное местожительство. «Мать-земля зовет, — охотно объяснял землякам. — У меня вот тут шкворчит». При этом показывал рукой на сердце.

Районный представитель хмурился: зал ему не переломить, прекрасно понимает. «А что я главе района скажу? — горько размышляет он. — Отдал зал на откуп говоруну, не смог противостоять стихии. А как тут противостоять, если на сцене истинный артист, каких поискать надо?» Пахилов в ответном слове взял неверный тон. Не Сумерина, говоруна, обличал, а покатил телегу на селян. И пьяницы, мол, вы, и лодыри, даже коровок доить не желаете, приходится возить доярок из соседней деревни. Откуда в таком разе деньгам взяться? Вы их заработали? Ни зерна, ни мяса общество не производит, зато в ДК через день да каждый день собрания, пламенные речи Сумерина... Акционеры страшно обиделись, застучали ногами, дружно захлопали и встали за Адия Евдокимовича стеной. Работать они, мол, тоже будут, только пусть им гроши платят.

И снова легко, будто юноша, взбежал на сцену Адий Евдокимович, замер на секунду за трибуной в живописной позе с вытянутой вперед рукой. Зал уже в который раз затих, лицезрея своего любимца. Сумерин вдруг начал читать стихи:

Назови мне такую обитель,
Я такого угла не видал,
Где бы сеятель твой и
хранитель,
Где бы русский мужик
не страдал.
(Некрасов.)

Но многие в зале думают, что это сочинил Адий Евдокимович, и снова взрываются аплодисменты. Особенно стараются члены так называемой инициативной группы, которая и готовила собрание, призывая селян поддержать Сумерина. Несговорчивых мужиков, имеющих «свое мнение», угощали самогоном-первачом, и те, махнув рукой, сдавались, хотя поначалу лезли в бутылку.

Председатель райадминистрации уныло думал о том, в какой еще стране, кроме России, возможно подобное: вместо того, чтобы доить коров и готовить технику, мужики с утра до вечера заседают в ДК.

Переворот, задуманный оппозицией, свершился, на трон акционерного общества закрытого типа был возведен Адий Евдокимович. На другой день после собрания в полном парадном облачении — в отутюженном сером костюме с искрой, в пестром кокетливом галстуке — наш герой явился в кабинет и легко уселся в мягкое кресло посреди огромного двухтумбового стола со старинным чернильным прибором в виде двух голеньких изящных нимф, стоящих по краям мраморной доски. Прибором давно никто не пользовался, но и убрать его со стола никому не приходило в голову.

«С чего начать? — впервые серьезно задумался Сумерин. — С приема граждан по личным вопросам? Может, со звонка главе района?» Вспомнил вдруг (все-таки по рождению был крестьянин), что скоро грядут полевые работы — весна не за горами. Дальше сенокос, уборка, а ничегошеньки не готово. Все порушено да распродано. И коров никто доить не хочет. И впервые за все время жестокой борьбы с Пахиловым тревожно забилось сердце Адия Евдокимовича. Сумерин с завистью подумал о столичных ораторах. Тем проще: коровы у них не мычат голодные да недоенные, тракторы ремонта не требуют.

С тяжелым сердцем набрал Сумерин номер телефона главы района Небоскребова, с которым раньше не очень-то общался.

— Поздравляю с избранием, — суховато отозвался руководитель района. — Избран единогласно. Куда с добром! А что касается горючего, запчастей, которые ты у меня просишь, то, дорогой мой человек, советской власти нет давно. На рынке бесплатно никто и ничего не дает. Обратись к соседям, знакомым. Может, и помогут. Хотя я лично сомневаюсь.

— Выходит, от ворот поворот? — еще раз в жутком отчаянии спросил Сумерин, и в горле у него пересохло.

Приема посетителей в то утро не было, и вообще больше ничего не было.

…Как свидетель тех событий говорю, что, убоявшись огромной ответственности, нежданно-негаданно свалившейся на него, Сумерин сложил свои полномочия и сразу притих, подобно кукушке, которая кукует до Петрова дня, а затем до конца лета немеет.

В моих журналистских архивах хранится один довольно любопытный документ, касающийся личности Сумерина: удостоверение ударника коммунистического труда, выписанное на его имя в районных электрических сетях 20 декабря 1985 года. Мне переслали его из редакции газеты вместе с очередной жалобой на «заклятого врага» Пахилова, против которого велась яростная кампания. Что же выходит? Когда-то Адий Евдокимович умел не только говорить, но и работать. Это в рассказанной истории самое невероятное.