Маленькая жизнь по три смены

Маша стала работать в детском летнем лагере, а не просто отдыхать там, в 14 лет. Дети, приезжавшие туда, были часто того же возраста, что и молодая помощница вожатого, поэтому в те времена Маша просила своих коллег говорить, что ей 18. Сейчас, когда ей уже чуть за двадцать, кажется, что этой рыжеволосой, в яркой (такого же оранжевого цвета, что и волосы) футболке, девушке (хотя хочется написать «девчонке») 18 по-прежнему.

А началось все еще раньше, когда сестры Маша и Катя с помощью усилий мамы, которой было ох как непросто добывать путевки, семь лет подряд отправлялись в оздоровительный лагерь на три летние смены. Семь лет, 21 смена, маленькая жизнь, которую прожила Маша, прежде чем ей сказали: «Хватит ездить пионеркой, опыта у тебя уже побольше, чем у студентов, которые работают у нас вожатыми».

...Нет, еще раньше. В раннем детстве, когда первым словом после «мама», «папа», «баба» стало «кулька» (кукла).

— Маша всегда ходила с куклами, таскала их за собой, — вспоминает ее мама Людмила Николаевна. — Поэтому теперь мне кажется, что материнские качества, желание заботиться о ком-то, чувство ответственности за других проявилось у нее очень рано.

А может, еще раньше? Когда медсестры в роддоме, принося Машу на кормление, говорили маме: «Держите вашу пчелку», потому что Маша к каждому делу уже тогда подходила серьезно: если другие малыши просто ели, то она работала и трудилась.

В общем, «испытание на прочность детьми», когда приходится жить с ними 24 часа в сутки рядом, с постоянным доглядом за ними независимо от возраста, Маша прошла еще школьницей. И сейчас, в университете, учителя, которые привыкли видеть ее с того времени (именно институт истории, гуманитарного и социального образования НГПУ курирует летнюю практику вожатых в детских оздоровительных лагерях), удивляются, почему она все еще здесь, почему не выпустилась.

Когда я попросила Машу вспомнить самое приятное в работе вожатой, Маша задумалась, а потом рассказала о ситуации... когда она вожатой как раз не была:

— Была зимняя смена, куда я не поехала. А потом просто приехала к своим друзьям в гости. Захожу в лагерь — вроде все тихо. А через какое-то время: прыг-прыг, тыг-тыг — топот по лестнице. Оказалось, что это дети бегут меня встречать. Потому что почти все они у меня в отрядах когда-то были и помнят и прибежали меня обнять и поцеловать. Это было очень приятно. В том числе и потому, что приятно радовать человека и оставить о себе доброе впечатление.

Атмосфера лагеря предполагает, что в нем должно быть хорошо всем детям: и у которых проблемы в семьях, и которые не сразу идут на контакт. В игровой форме, считает Маша, привлечь и увлечь детей можно всегда.

Не так давно, например, она отказалась от роли Снегурочки на зимнем празднике. «Слишком манерная», — отозвалась об этом персонаже Маша. Вот Баба-яга, забияка и пакостница, — совсем другое дело. Но полюбили эту воплощенную вредность не меньше Снегурочки, и перед хороводом, после того как Бабу-ягу уже простили и прозвучал вопрос «Кто хочет встать с Бабой-ягой за ручку?», всколыхнулась («Я! Я!») вся детская толпа.

Но, если честно, работать вот так все труднее. С возрастом люди становятся немного спокойнее, степеннее, задумываются, чем заниматься дальше, когда юность и студенчество закончатся:

— Вожатые работают и для себя. — Маша осторожно подбирает слова.— И пока все «Wow!», пока детство играет, те физические и моральные усилия, которые надо затратить, чтобы организовать, к примеру, детский праздник, не замечаются. Вожатый дарит свое «Wow!», свою энергию «безвозмездно, то есть даром», как говорили в «Винни-Пухе». Вечером падает и до подъема не может пошевелиться. А мне хотелось бы дарить свою энергию целенаправленно, кому-то — молодому человеку, детям. Я знаю людей, у которых энергия не иссякает, они могут полночи рисовать плакат, чтобы завтрашний день получился более ярким. У меня, мне кажется, энергии уже не будет хватать настолько, насколько раньше.

У Маши есть парень, и после окончания вуза, когда удастся решить жилищную проблему («главное, набраться силы воли и не тратить, а копить»), они, вероятно, поженятся. Ну и деток своих, я уверена, будет у них не меньше двух.

А вот в школу учителем Маша идти не очень хочет, потому что «видела наших бедных учителей». Разве что в такую, где нет догматической программы, а есть возможность выбирать самому, как лучше раскрыть ту или иную тему, где отчеты пишутся не потому, что велено, не с оглядкой на инстанции, а для себя, чтобы свою собственную работу спланировать и структурировать.

Да и сами школьные воспоминания у Маши хоть и бодрые, как и она, но не всегда радостные. Активной, вечно занятой разными общественными делами (школьное самоуправление, «Союз пионеров», «Созвездие Лидер», музыкальная школа), часто пеняли ей на плоховатую успеваемость:

— До сих пор снятся кошмарные сны, что я сдаю экзамен по математике. Просыпаюсь в ужасе: я не сдала и в университет еще не поступила. Это на четвертом-то курсе. Ничего не боюсь: ни мышей, ни темноты, ни тараканов — кроме математики, которой попрекали и пугали, не пуская на сборы: «Сиди, учи математику, у тебя «тройка». Хотя, странное дело, в вузе у меня по ней «пятерка»...