EUR 113.0947 От жажды умираю у колодца
На охоту они уехали едва ли не за неделю до ее официального открытия — якобы смотреть перелеты дичи. Потому что оставаться в городе было уже невмочь: патроны куплены и заряжены, ружья и лодки проверены не один раз, амуниция тщательно подогнана. Вперед!
А еще очень важно было застолбить удобное место под лагерь — поближе к озеру, в разрез зарослей камыша: тут и охота, тут и рыбалка, и настырные чужаки побоятся сунуться в занятое владение. Машины охотников выстроились полукругом в боевое каре, ограждая от посторонних взглядов центр лагеря с неугасимым костром и запасом провианта. Мы пристроили свою машину с края и принялись разбирать уложенную в спешке амуницию.
Больше других нашему появлению обрадовался Кириллыч. Его томила жажда деятельности и общения. Он не отходил от нас ни на минуту. Дошла очередь раскладывать кресла в машине для ночлега — Кириллыча и тут поднесло. Замучил советами, суетился и, не стерпев нашей медлительности, самолично полез в машину…
Наш «бригадир» молча отошел в сторону от машины и с выражением скорби на лице стал терпеливо ждать, когда Кириллыч наконец-то угомонится. Тут только я заметил, что Кириллыч был сильно навеселе. А пьяной душе, как известно, не прикажешь. Еще хуже — выказать неуважение к аксакалу. Что касаемо Кириллыча, то он был самый старший среди нас и слыл среди охотников как раз аксакалом. Матерый охотник и рыбак с немереным «стажем».
К охоте Кириллыч относился с непреходящим чувством трепета и азарта. К открытию охотничьего сезона никто не готовился так долго и тщательно, как он. Вообще охота для таких людей, как Кириллыч, — это икона. Просто ничего святее в жизни быть уже не могло. Если правду говорят, что охота — рай для мужиков, то это был именно его, Кириллыча, прижизненный рай на земле.
Щекотливый момент возник, когда Кириллыч стал нахваливать привезенную нами маскировочную сеть. «Бригадир» бросил ее в багажник до кучи, авось пригодится. Потом мы про нее просто забыли. А Кириллычу, оказывается, только такой сетки и не хватало. Дело в том, что ружейный ствол идеально входил в ячейки сетки. Пока молодежь прохлаждалась в лагере, Кириллыч выбрал в зарослях камыша потаенное место и отрыл там настоящий полуокоп. Как мог, замаскировал его камышом. Накинь еще сверху маскировочную сеть — идеальная засада. В шаге от себя не заметишь.
Дай ему волю, Кириллыч вырыл бы окоп и в человеческий рост. Или, как говорят, в полный профиль. Да тут вода стала просачиваться, близко озеро — глубже не зароешься. От разговора о сетке мы тактично ушли. Не знали еще сами, где и какие оборудуем позиции для стрельбы.
К вечеру зять и сын Кириллыча вновь засобирались «смотреть перелеты». Хотя особой надобности в том не было. За предшествующие дни все, кто хотел, облазили окрестности вдоль и поперек, побывали на всех перелетах гусей и уток и даже соседнее озеро обследовали досконально. Но сидеть в лагере накануне первой охотничьей зорьки — нестерпимо!
Кириллыч увязался за родней. Однако на этот раз их не было дольше обычного. Уже за полночь темноту прорезал свет фар. Из машины показались зять и сын Кириллыча. Но его с ними не было. «А где батя?» — спросили от неугасимого костерка. «Это мы у вас хотели узнать», — огрызнулись зять с сыном, усталые и злые.
Они уже отъехали порядочно от лагеря, когда машина вдруг заглохла. Все попытки оживить двигатель ни к чему не привели. Тогда родилась идея: послать за подмогой в лагерь Кириллыча. Чтобы прислали «тягач». «Давай, батя, ты у нас следопыт, не заблудишься», — напутствовали молодые оболтусы уже пожилого и не совсем протрезвевшего Кириллыча.
Хороша родня, нечего сказать!
Но тот не роптал, бодро снялся с места и ушел в ночь. От безделья зять с сыном вновь принялись за машину. Так прошло несколько часов, а Кириллыча все не было. На их счастье рядом в ту пору оказался сын другого охотника, которого беспокойный отец послал посмотреть те же перелеты. На всякий случай — охотники никогда не доверяют друг другу до конца, поэтому невинное шпионство вполне простительно и даже входит в обязательный ритуал охоты. Уяснив ситуацию, «засланный казачок» на молодых ногах резво вернулся в лагерь и рассказал о случившемся. Снарядили помощь, и вскоре машину родни Кириллыча притащили в лагерь на веревочном тросе. Тем временем у родни в адрес пропавшего бати изрядно накипело, и по дороге зять и сын не сдерживались — благо Кириллыч был где-то далеко и ничего из сказанного не слышал.
В лагере повисло тоскливое недоумение. Куда мог деться такой бывалый охотник? Почему-то никто не поверил в серьезность случившегося. Все ждали каких-то решительных действий от родни Кириллыча. Но зять с сыном, зло проматерившись, стали укладываться на ночлег в машине. Мол, ничего с этим старым мерином не сделается. Проспится в стогу и будет к утренней зорьке как штык. Чтобы Кириллыч пропустил первую зорьку — такого с ним не было отродясь.
Поднялись мы до рассвета — на то и первая зорька. Несмотря на темень, в лагере ощущалось нервно-возбужденное оживление. У нашего «бригадира» была своя военная хитрость. Он дождался, пока все охотники разъедутся и уйдут из лагеря. А потом расставил нас на позиции в двух шагах от лагеря, между неубранным хлебным полем и зарослями камыша. И не ошибся. Над нашими головами то и дело слышался свист крыльев пролетающих уток. Но рано, рано — не видно ни зги!
Эхо донесло звук первого выстрела. Вот всегда так на открытии охоты: какие-то торопыги начали палить в кромешной тьме. Хотя охотничий устав запрещает стрелять на звук или шорох. Грешен, со зла я тоже сделал пару выстрелов наугад, в темное небо, как в копеечку. Чтоб не так обидно было. А потом пошла стрелять-палить вся губерния…
Первая зорька пролетела как во сне. Возбужденные охотники возвращались в лагерь с трофеями. В этой компании не принято было бахвалиться друг перед другом добычей. Вернется охотник с зорьки, не торопясь поднимет на вытянутой руке подстреленных уток, как бы любуясь ими, и с показной небрежностью бросит под машину. Утки показаны коллективу и моментально сосчитаны — упаси Бог тронуть чужую крякву! Это потом — все в общий котел и честный дележ на каждый ствол.
Все последующие разговоры крутятся вокруг обстоятельств охоты: где кто стоял, откуда и куда чаще летели утки, почему не сбил хотя бы одну из стаи, чиркнувшей над самым ухом, — эх, некстати перезаряжался в тот момент! И тут только до нас дошло, что Кириллыча до сих пор нет. Обычно он своими едкими замечаниями охлаждал пыл не в меру расхвалившихся охотников, особенно новичков. Мол, классные стрелки! Таким не по уткам стрелять, а приглаживать дробью дорогу — ровнее будет ехать домой…
Бормоча проклятия, зять и сын Кириллыча уселись в отремонтированную машину и уехали на поиски. Не успела, однако, осесть пыль от их «восьмерки», как Кириллыч явился в лагерь сам, живой и невредимый. Но пришел он не с той стороны, откуда его ждали и куда уехала искать его родня. Получалось, что за ночь Кириллыч отмахал минимум 40 километров, обойдя озеро кругом. Ушел в одну сторону, а возвращался с другой — в полном блеске наступившего погожего утра. Но не было в тот момент на свете человека несчастнее его!
Выглядел Кириллыч довольно опрятно. Только вот на спине его толстый бордовый свитер предательски хранил следы холодной ночевки в стогу. Как-то боком, с наклоненным в сторону туловищем, Кириллыч приблизился к кострищу, где хранились припасы всего коллектива. «Водички не найдется?» — спросил он хриплым голосом.
К нему наперебой протянулось несколько рук, и с водкой тоже. Но водку Кириллыч отверг решительным жестом. Он выбрал полуторалитровую бутылку минералки, жадно припал к горлышку и выпил ее почти всю. Потом выкурил подряд три сигареты. Жуткий недокур и поистине нечеловеческая сушь изнуряли организм этого человека. Мы просто не могли себе представить, через какие лишения пришлось пройти Кириллычу на пути в лагерь. Говоруном он никогда не был. И тут мы не дождались от него последовательного и связного рассказа. Только к середине дня из его скупых реплик сложилась целостная картина случившегося.
…Какое-то время ему казалось, что он на правильном пути. Но вскоре Кириллыч сообразил, что его «компас сбился», на то он и охотник. Поняв окончательно, что заблудился, он попытался узнать дорогу у водителей встречных машин. Надо сказать, на открытие охоты приезжает много праздных людей. Строго говоря, это не охотники, а гуляки. Привлекает их не охота, а возможность бесконтрольно «отвязаться» в сугубо мужской компании. Знаю от надежных людей про одного такого охотника, который за три года не сделал ни одного выстрела. Зато для жены он был на охоте. А молодые гуляки имеют привычку допоздна тревожить покой ночи, бесцельно мотаясь на машинах по проселкам, или совершают вылазки в близлежащий райцентр в поисках приключений.
Вот на них-то и натыкался Кириллыч той ночью. Но ни одна машина не остановилась. Завидев в свете фар одиноко бредущего путника с дико горящими глазами и страдальческим лицом, гуляки за рулем шарахались от него, как от чумного. Хотя ничем не рисковали, будучи в машине скорее всего не одни. Охотник — да, тот подумал бы и обязательно остановился, гуляка — вряд ли. Потому что по природе своей он — зайчик ушастый. Трус то есть.
А Кириллычу и надо-то было задать всего один вопрос: где тут деревня Лобино? А уж от деревни он знал дорогу в лагерь. После очередной неудачи с машиной Кириллыч сошел от греха с проселка — еще раздавят и не заметят. И двинулся в слепом отчаянии, куда глаза глядят. Впотьмах он вышел на околицу неопознанной деревни. Как лось сквозь чащобу, ломанулся напрямки — огородами, чужими дворами, проулками. Для меня до сих пор загадка, как деревенские псы не порвали его в клочья?!
Между тем у Кириллыча в его хаотичном движении появилась цель. Он интуитивно выруливал к центру села, надеясь найти там колодец. К тому времени он почти протрезвел. Но трезвость хороша, когда она — норма жизни. То ли от количества выпитого, то ли от всего пережитого этой ночью напала на Кириллыча великая жажда. Как будто внутри все спеклось в маленький, но неугасимый и злой уголек, который прожигал его насквозь изнутри. Сказать, что он очень сильно хотел пить, — это ничего не сказать.
У него екнуло сердце, когда он разглядел колодезный сруб. Небо прояснилось и крупно вызвездило — он различал силуэты деревьев. Не веря своему счастью, Кириллыч провернул ворот колодца на несколько оборотов — живительная влага была близка! Но, не поверите, на конце веревки не было ведра! Такого в деревне не водилось даже в войну. Кириллыч чуть не взвыл от досады. Постучать в ближнее окно? Какой вы представляете себе реакцию хозяев дома, если попросить у них ковш водицы где-то около четырех часов утра? Вот и Кириллыч не рискнул. Матерясь, он бросился вон из негостеприимной деревни, от бесполезного колодца, опять напрямки — огородами, дворами, проулками.
— В наше время в колодцах ведра были, — скупо, в одной фразе Кириллыч выразил позже всю гамму пережитых им у деревенского колодца чувств.
Друзья-охотники загалдели что-то о черствости крестьян и даже враждебном их отношении к понаехавшим из города охотникам. Не подадут и кружки воды белым днем, вот гады! Тема оказалась болезненной. На пике воспламенившейся дискуссии неожиданно срезал всех одной фразой представитель местной власти. На него посмотрели непонимающе, как сквозь стену: кто таков? Председатель поселкового Совета оказался в лагере охотников уже под утро — почему-то в компании вернувшихся гуляк. И пока те отсыпались, он уже достаточно долго стоял у костра. На вид — трезвый и спокойный, хоть и в драном бушлате с чужого большого плеча. Вообще-то он не был чужаком в лагере охотников — чей-то закадычный друг, а то и однокашник еще по институту. Скорее свой среди своих.
Так вот, в ответ на обвинения крестьян в черствости и жмотстве — даже ведро не оставят в колодце! — глава местного самоуправления произнес раздумчиво и веско: «Так ведь воруют ведра-то! Не напасешься».
И была в этих словах великая сила правды. Но эта правда не понравилась охотникам. По их лицам было видно, что обида на прижимистых крестьян не выплеснулась эмоциями в полной мере. В отместку кто-то ехидно спросил главу поселкового Совета, кто из них главнее — он или зам. главы района, который всю охоту провел в нашем лагере и только что пробудился от короткого и тяжелого сна в своей машине.
На что поселковый глава, ничуть не смутившись, не теряя достоинства и рассудительности, доходчиво разъяснил охотникам, почему главнее для людей все-таки он, непрошеный защитник крестьян. Однако пробудившийся зам. главы района имел на это свою точку зрения и решил взять хитростью.
— А, вот и наш мэр! — притворно поприветствовал он поселкового главу. И после театральной паузы добавил на хохлацкий манер: «Мэр, так ты еще не вмэр?»
Шутка пришлась по душе охотникам. Кое-кто даже не устоял на ногах от смеха. Но поселковый глава не остался в долгу. «Мужики! — задушевно начал он. — Я вообще не понимаю, зачем вы приехали на это озеро. Оно никогда не было утиным. Оно всегда было рыбное. А ты своим друзьям ничего не сказал. И кто ты после этого?» — это был прицельный, почти в упор, «выстрел» в представителя районной власти. И одновременно — соль на душевные раны охотников. У многих вторая зорька не задалась, поэтому и веселье по поводу сельского мэра вскоре улеглось.
…А что же бедный Кириллыч? Несколько раз он пытался заночевать в попутных стогах. Закапывался в сено, вроде задремывал, угревшись. Но предутренний холод грубо будил его и снова гнал вперед. Безжалостный рассвет застал его на ногах, идущим по проселку. Он уже мог ориентироваться и еще надеялся успеть на зорьку. Но идти быстрее не хватало сил. В пути Кириллыча настигло самое жестокое разочарование этой беспокойной ночи и всей его жизни, когда он понял — не успеть…
После своего «вокругозерного» путешествия до конца охоты Кириллыч переквалифицировался в рыбака. Такое наказание он придумал себе сам. По его репутации бывалого охотника был нанесен сильнейший удар, и душа просила покаяния. Остаток дня он провел в одиночестве на озере, где подолгу плавал в лодке и проверял сети. Всем своим видом и поступками Кириллыч показывал — охота для него кончилась.
На второй зорьке Кириллыч даже не появился. Свое ружье он с вечера передал нашему «бригадиру», а тот — своему взрослому сыну, который не имел пока собственного ружья, хотя с детства охотился вместе с отцом и был на редкость метким стрелком. Отец порой приговаривал: «Ему малость потренироваться — и будет олимпийский чемпион». Ну, там, где стреляют по летающим тарелочкам, — это ближе всего к охоте на уток.
Лишь однажды до конца охоты в Кириллыче проснулся его занозистый характер. Перед тем в наш лагерь явился откуда-то бойкий мужичок и попросил немного рыбы. А то, мол, у них не ловится. Даже ушицы не похлебали за всю охоту. Кириллыч щедро одарил гостя огромными карасями из переполненного садка.
А после второй зорьки, когда все, как на пожар, засобирались домой, мимо нашего лагеря проехал тот самый любитель даровой рыбы — в супердорогом джипе «Лэнд Крузер-100», и сам в навороченном камуфляже и стильных очках с темными стеклами. Круче крутого!
— Вот едет бедный охотник домой, — отчеканил Кириллыч стихотворной строфой вослед обладателю шикарного джипа и щегольского «прикида». И припечатал сверху сказанное, как сургучной печатью, крепким словцом.
После охоты минуло где-то с полмесяца. За это время я узнал много нового о своих новых знакомых, которые и в городе не хотели расставаться — кучковались «по интересам». Не один год регулярно ходили на футбол тесной компанией, включая Кириллыча, — независимо от того, как играла местная команда. Правда, накануне открытия охоты и еще долго после нее на футбол с трибуны никто толком не смотрел — только и было разговоров об охоте.
— Кириллыч до сих пор в трансе, — сказал как-то при встрече «бригадир». — Не пришел вчера на футбол…
Честно говоря, тогда, на охоте, я не очень-то поверил в горе Кириллыча. Такой это народ, охотники. Где актерство, где хитреца, где байка и лукавство — не сразу разберешь. Но тут я искренне изумился. Когда теперь уляжется печаль Кириллыча из-за пропущенной зорьки?
— Он еще долго будет отходить, — со знанием дела сказал «бригадир». — Ты вот что! Приезжай на открытие следующего сезона. К тому времени Кириллыч оживет — точно тебе говорю!
Может, «бригадир» был прав. Время лечит и не такие раны.
АКТУАЛЬНО
