Хромой Журка

С первым солнечным лучом земные груди задышали теплом. Грива напрочь запарила. Южнее Сергиева балка притаилась под прогонистой синевой. Затаенная утренняя тишина обещает ядреный день. Может, поэтому журавли спозаранку вышли из зарослей болота, куда их занесло перелетной судьбой. На восходе солнца растопыренные сыроватые крылья казались синевато-хрустальными.

Всего прогуливалось две пары. Трое важно расхаживали жакпаганелями. Четвертый догонял их с подлетами. Я заинтересовался. Взобрался на мягкую крышу сеновала. Но все равно, через долину и болото причины не усмотреть. Влекомый любопытством, кувыркнулся наземь. Нарочито погнал гурт подопечных телят по дамбе, о которую споткнулась заболоченная трясина, на косогор Песчаной гривы.

Журавли медленно двигались навстречу, в сторону величественного Сидорового урочища с распятыми ветвями кустарника: полакомиться лягушатинкой в тине белоголового лабазника. Я спрятался за рослого, спокойного бычка, который жевал молодой пырей вдоль пашни. Голубизна незабудок и медуниц его не привлекала. Зато меня очаровали и колокольчики, и бутоны пионов, и даже засыхающие подснежники.

Поравнявшись со стадом, журки сначала насторожились. Потом, курлыкая, успокоились и несколько приблизились. Вот оно что: меньшая «курлыкалка» оказалась с ножкой-култышкой. Душа моя от жалости расплавилась донельзя. Захотелось непременно помочь. Из-за бычка-укрытия удалось подобраться до калеки на сажень. Он убегал с подскоком на одной ноге и приземлялся на правый бок. Перья дыбились, отдыхал «лежмя ниц». В последний критический момент, перенес его взлетом, я ухитрился накрыть Журку поношенным «выходным» пиджачком и поранился...

Окровавленной рукой прижал Журку к земле и осмотрел. Оказывается, петлей на зайца ножку в коленке захлестнуло, как удавкой: лодыжку стянуло натуго с лыткой. Косой не попался, а вот журавлику не повезло. Я освободил его от удавки с трудом: закрутка въелась в кожицу. Постепенно ножка чуток разогнулась, правда, под острым углом.
Солнышко привстало и подогрело пары. Меня разморило. Журавли позавтракали, похоже, нагулялись и надумали улетать. Я машинально потрогал больную когтистую лапку Журки. Живая. От боли или из-за тоски по поднявшейся уже тройке журавль в моих руках жалобно закурлыкал. Сердце мое «задвинулось на засов» и сжалось в биении — я отпустил птицу. Пациент разогнулся на одной ноге и взмыл планером. Передовое звено кружилось над Сергиевой балкой, за урочищем. Потом они кучно приземлились на пахоте. Хромоножка догнал их, испустив жалобно-радостный возглас.

Бросив телят, мимо привязанной Жульки, я рванулся туда. Запыхавшийся, специально поднял журавлей. Подопечный взлетел позднее других, но он кренился уже меньше.

Довольный, я подлечил слюной пораненную руку и тихо побрел восвояси. Жулька визжала. Телята разбрелись в озимые, но мне за это, как ни странно, от «управа» не влетело. Пронесло. Видно, счастливый день выдался!

Семейство журавлей с болота я все-таки вспугнул. Они угнездились в стыке балки с урочищем. К осени пруд наморщил белесую гладь. Подули северо-восточные ветровые потоки. Клин устремился в юго-западную Всю. Мой Журка не отставал: «Улетают к югу журки косяком, мне, как будто другу, шлют привет крылом!»