EUR 112.0200 «Золотой телёнок» и телестадо: неизбитыми тропами
И, наконец, не поточный, а штучный качественный подход к изобразительному и выразительному ряду (работа с по-настоящему профессиональными актёрами, яркими индивидуальностями, полноценный операторский, художественный блок, монтаж, верховенство высокой сверхзадачи и внутреннего духовного пафоса общей работы) — всё это неожиданно, при всех мелких недочётах результата, породило отклик обратной зрительской связи столь впечатляющий, какого не смогли вызвать многие запрограммированные под верный массовый успех детективно-попсовые хиты. Думается, для тех, кто отважился на этот проект и осуществил его, благодарный отклик широкой аудитории, синхронно с просмотром телесерий сметавшей с полок магазинов книжки «Фёдора нашего Михайловича», отнюдь не был неожиданностью.
Возможно, что-то о невостребованных ресурсах зрительских чаяний после триумфа «Идиота» и высоких рейтингов «Мастера и Маргариты» (того же Бортко!) начали понимать и другие. К примеру, параллельно запущенные по «Первому» и каналу «Россия» экранизации — явное свидетельство определённых тактических сдвигов в подходе к производству телефильмов.
Но если произведение Солженицына («В круге первом») — своего рода ноу-хау в освоении недавно канонизированной отечественной классики, то «Золотой телёнок» — очередная версия среди внушительного списка, включающего и ряд признанных образцовыми удач.
И хотя создавалась она, несомненно, с опорой на нынешнюю актуальность типов авантюриста первоначального накопления капитала, подпольного миллионера и т. п., но в видеоряде явно читаются установки на «автохтонное» воспроизведение фактуры времени то ли позднего военного коммунизма, то ли раннего нэпа. Никакого тебе упрощения или стилизации изобразительной и предметной среды. Тщательная функциональная, историческая, колористическая и стилевая проработанность костюмов: все эти толстовки совслужащих, опорки люмпенов Балаганова и Паниковского, белое платьице Зоси… Музейно-скрупулёзное воспроизведение «исторических» экс- и интерьеров, будь то полудеревенские улочки заштатных городишек, спартанская обстановка пивной, где по талонам отпускают «пиво только членам профсоюза», или аскетизм контор эпохи расцвета бюрократии. Всё это навевает особый аромат «ретро» самочувствию актёров, обогащает их пластику, придаёт фильму колорит особой стильности, которая служит маркой качества. Подход к работе с актёрами тоже выводит фильм на более высокую ступень относительно массовой поточной продукции. Россыпь игровых эпизодов, как бусы, нанизанных на сквозную нить довольно-таки длинного сериального «состава», полна множества разнообразных «вкусных» подробностей проживания и проявления колоритных и выразительных уже по одной психофизической фактуре актёров (Александр Семчев, Игорь Дмитриев, Михаил Светин и др.). То есть та самая звукоизобразительная фактура фильма, а также его проработанность по внутренне-психологической и пластической линиям в целом убедительны. Но…
Многосерийный формат телефильма явил для его создателей задачу повышенной идейно-эстетической сложности. Столкновения с ней следовало бы либо ловко избежать, либо принять вызов с более выигрышным и победоносным результатом. Причем буквалистского сходства с романом никто в данном случае не требовал. Но удачи прежних экранизаций при разности режиссёрских почерков содержали одно принципиальное и решающее сходство с первоисточником. Уже несколько поколений читают сагу об огнепальном турецкоподданном не просто с познавательным интересом, а с неослабевающим захлёбом обожания. И Остапам Швейцера — Юрского, Гайдая — Гомиашвили, Захарова — Андрея Миронова, и каждой из этих экранизаций доставало адекватного книге напора, темперамента, фонтанирования жизненных сил, и сделавших литературного героя Ильфа и Петрова неувядаемым и бессмертным. В фильме, подлинно кинематографичном по видению и стилю, недостаёт вот именно этого победительного сверкания, полнокровного темперамента, за которые все так любят роман и без которых невозможно всерьёз воспринять фильм.
Чисто кинематографическим обеспечением этой жизнеутверждающей артистичной атмосферы «Золотого телёнка» должен был бы послужить монтаж. Именно на уровне монтажного «сопряжения» всех элементов образного целого фильма и должен был бы выявиться принципиально значимый ильфо-петровский темперамент экранизации. Но… монтажный почерк нового изделия «Первого канала» и режиссёра Ульяны Шилкиной проникнут ритмами принципиально иной природы, чем энергично-игровое создание писателей-одесситов: линейными, обстоятельно-повествовательными. Тянется перо вывести поверхностно напрашивающуюся ссылку на женскую руку, но! Во-первых, женская природа не помешала, например, Т. Лиозновой создать крупноформатное телеполотно о Штирлице, что вот уже сколько лет смотрится независимо от количества серий на одном дыхании. А во-вторых, упрёк в неадекватности телеверсии духу первоисточника режиссёр, судя по всему, должна разделить со сценаристом Ильёй Авраменко. Уже сценарий задал «антиильфо-петровский» монтажный стиль. И это обстоятельство можно было спрогнозировать уже на стадии подбора кандидатуры автора экранизации.
Предшествующая «Золотому телёнку» оригинальная телевизионная работа И. Авраменко — в канун одного из недавних Новых годов показанная сказочка про встретившую любовь француза переводчицу из маленького среднерусского городка («Француз»). Уже в ней явно ощущалась вторичность, драматическая недостроенность, недотянутость сквозной действенной линии и ко второй серии иссякающее развитие характеров действующих лиц. Что же касается ещё одной принципиальной составляющей, без которой не может состояться версия «Золотого телёнка», то это, конечно же, образ Остапа. Художественный итог работы Олега Меньшикова, на мой взгляд, проясняется через призму недавнего появления актёра на телеэкране в совершенно ином, чем лицедейское, качестве. К 45-летию артиста был снят сюжет «Олег Меньшиков: Восток — Запад». Созданный по штатным канонам звёздно-панегирической журналистики, этот документальный сюжет парадоксальным образом приоткрывал личностную суть прославленного и к тому же «медийного» артиста на контрапункте. Чем победительно-звёзднее разворачивались на телеэкране виражи творческой биографии Меньшикова, тем явственнее проступало экзистенциальное одиночество этого художника, неслиянность его душевных приливов-отливов и голливудски-блестящей траектории восхождения к вершинам успеха. Таким образом Олег Меньшиков из-за своей безупречной светской вышколенности предстал на пороге своего сорокапятилетия личностью обострённо-встревоженной, напряжённо-драматичной и в рассеянье чутко прислушивающейся к чему-то и в себе, и в мире.
Остап Бендер в его исполнении продолжил именно эти ассоциации. Внешне блестяще отделанные эпизоды с его участием, безупречное овладение пружинящим ритмом роли, филигранность эксцентриады — и почти полное личностное отсутствие в лицедейской оболочке. Более того — совершенно отъединённое существование от ансамбля остальных героев. Не выпадение из него, а внутреннее неприсутствие, при всей собранности и энергичности внешних реакций!
Технически безупречная роль, думается, выявила предназначенность Олега Меньшикова к другой актёрской миссии: быть не лицедеем, а художником со своим духовным посланием. Ему бы играть Лермонтова, Андрея Болконского, может быть, Грибоедова… Таких, как он, чувствующих и виртуозно воплощающих яркую форму роли актёров, немного. Но актёру-личности, актёру-создателю важнее всё-таки не служить актёром-краской. При всей нашей любви к Остапу Бендеру…
И всё-таки за курс нашего телепроизводства на неиссякаемые содержательные ресурсы отечественной культурной традиции новой версии «Золотого телёнка» спасибо!
На снимках: кадры из фильма.
