В память о точке на куполе Рейхстага

— Нич-чего себе! — поднимаю глаза на девушку в фирменном платьице. — И берут?

— А вы телик включаете? Радио слушаете? Газеты листаете?

— Да, что есть, то есть: реклама из всех щелей, — соглашаюсь с продавщицей. — А из отечественной литературы какие новинки?

— Что вы, мы же целевая продуктовая точка, а Гарри — так, довесок.

Вот куда мы дошагали с помощью Их Величества рыночной экономики! В погоне за рублем не вспоминаем о шедеврах отечественной литературы, а если что и переиздается, то чисто символическими тиражами, не превышающими 1000 экземпляров. В этом свете можно не удивляться, что подобных тиражей удостоились и книги, посвященные юбилею того майского дня шестидесятилетней давности, того выстраданного дня, когда нами была поставлена безоговорочная точка на куполе тевтонского Рейхстага.

Одна из книг этой нацеленности родилась в недрах Новосибирского отделения Общества книголюбов России, все еще трепыхающегося благодаря неистощимой энергии Татьяны Викторовны Пендюриной. Так вот о книге: это сборник стихотворений новосибирских поэтов, посвященных Великой Отечественной войне. Сюда включены выплески души со страниц «Боевых листков», а то и прямо из окопов, а рядом с ними, бок о бок с ними — произведения послевоенного пополнения новосибирского отряда поэтов, пополнения, которое, повзрослев, возмужав, смогло осознать и в полной мере оценить все величие подвига отцов и старших братьев.

До сих пор не сосчитанными до конца миллионами жизней оплатили мы нашу Победу, до сих пор поисковые отряды энтузиастов продолжают пополнять Книгу Памяти все новыми именами. Моему поколению выпало сшибиться с адольфовой свастикой на двадцатом году жизни, и в этом беспримерном противостоянии Родина проводила в бессмертие по 97 парнишек из каждых 100.

По девяносто семь! Из каждых ста! Включая моего младшего братишку Колю, сбежавшего вслед за мной на фронт из восьмого класса средней школы. А из числа тех, кто уцелел, почти все не миновали фронтовых отметин, и каждый хранит по сию пору вместе с орденами и медалями марлевые мешочки с осколками снарядов и мин, подаренные в операционных медсанбатов и госпиталей. И по сию пору сновидения возвращают состарившихся солдат на брустверы переднего края, по сию пору доносят запах пороховой гари, хотя после упомянутой точки на Рейхстаге жизнь успела перелопатить шесть десятилетий.

И вот — эта книга. Листаю обжигающие страницы — и пороховая гарь, пропитавшая вчерашнее столетие, вновь возвращает меня сперва за линию фронта, в карельскую непролазь, где на протяжении четырех месяцев, четырех зимних месяцев 1941 — 1942 годов наша лыжная бригада, сформированная в Новосибирске, выворачивала наизнанку вражеские гарнизоны, а дальше память перебрасывает в составе поредевшей бригады под Можайск, под Воронеж и, наконец, в сталинградское пекло, откуда через восемнадцать дней сержантского госэкзамена санитарный поезд увозит в родную Сибирь, где ждет десятимесячное заточение в госпитальной палате.

Листаю страницы:
...Впереди города пустые,
Нераспаханные поля,
Тяжко знать, что моя Россия
От того леска — не моя...

«От того леска — не моя...» Как с этим смириться! И чтобы вернуть хотя бы аршин, очередной аршин России, распростершейся по ту сторону леска, автор ведет в очередной раз свой взвод в атаку на брустверы пришельцев. На Смоленском направлении. Ранним утром 11 августа 1943 года.

Атака удалась, принесла ожидавшийся результат, но... уже без взводного. Вечером ему исполнилось бы 20 лет 10 месяцев 9 дней. До этого его звали Борей, в Книге Памяти он увековечен в полный рост: Богатков Борис Андреевич.

Не вернулся с передовой и Георгий Кузьмич Суворов — погиб в феврале 44-го во время переправы через Нарву. Уцелевшие однополчане переправили осиротевшей семье выловленную в ледяном крошеве планшетку, в ней обнаружилась записная книжка. Последние карандашные строчки закаменели 13 февраля, в канун переправы:

Ухожу. Вернусь ли я, не знаю,
Встречу ль вновь
когда-нибудь тебя?
Ухожу туда, где умирают,
Молча ненавидя и любя.
Ухожу, будь верной
в дни тревоги,
И еще чего тебе скажу:
Нелегки солдатские дороги!
Вот и все, родная.
Ухожу...

В числе авторов сборника и Евгений Николаевич Березницкий — сохранилось стихотворение, присланное домашним с фронта:

Сон летает над кроваткой,
Спит медведка, спит лошадка.
И дочурке время спать.
Завтра, лишь заря займется,
Твой отец домой вернется
Дочку милую обнять...

Нет, не суждено было ему вернуться — журналисту, переводчику горноалтайского устного творчества, известному поэту, автору десятка стихотворных сборников: пуля настигла его под Ельней. Ему посвящены включенные в сборник пронзительые строки, принадлежащие Елизавете Константиновне Стюарт. Эта хрупкая женщина с шотландской фамилией и русскими дворянскими корнями, автор 65 стихотворных сборников, многократно выходивших, помимо Новосибирска и других сибирских городов, в самых престижных издательствах Москвы, «не нюхала», само собой, пороха, но зато взяла себе за правило каждодневно наведываться в какой-нибудь из полусотни госпиталей, прописавшихся в городе на Оби в годы войны. Наведывалась и читала, часами наизусть читала и классику, и произведения сибиряков, и собственные строки, в том числе и посвящение Евгению Николаевичу:

...Ты эту землю любил и берег,
Был только срок тебе малый
положен,
Шелест едва оперенных берез
С нежностью горькой
ты вспомнил, быть может.
Может быть, вспомнил
в единственный миг
То, что казалось и жизни
дороже,
К пыльной траве головою
приник —
Не долюбил, не допел
и не дожил...

Не долюбил, не допел и не дожил — это, по сути, обо всех тех парнишках моего поколения, какие остались по ту сторону Победы.

Составители сборника (Т. В. Пендюрина, И. И. Тарасова) не пожалели ни сил, ни вдохновения, чтобы как можно полнее высветить спектр мироощущения и опаленных войной поколений, и заявивших о себе творцов послевоенной поры. Один из них — известный сибирякам журналист и поэт Валентин Дмитриевич Демин:

Война. Стерня босые
ноги колет,
Смурное небо давит на виски,
Пустынно, зябко и печально
в поле,
Где собираем колоски.
Как непомерно далека победа,
Но к колоску ложится
колосок:
Бесценный хлеб
к солдатскому обеду,
Сиротский дар — пусть
небольшой кусок...

Всего-ничего, какие-то восемь строк, да и слова самые непритязательные, от земли, без взлета к небу, а за ними столько встает, что дыхание перехватывает. Остается пожелать автору новых взлетов и, кстати, поздравить с выходом в свет стихотворного сборника «Колокола души» в серии «Не хлебом единым», издающейся Обществом книголюбов с 1997 года.

Подводя итог своим впечатлениям от знакомства с книгой «60 лет спустя», полагаю правомерным предоставить заключительное словно безвременно ушедшему из жизни большому поэту России Александру Ивановичу Плитченко:

...И ты, о человеческая мать,
Средь подвигов бессмертных
и бесценных
Вовек не меркнуть
и не угасать
Тебе и материнству лет
военных!
И коль труба тревогу запоет,
Тревожной птицей алый флаг
зареет,
Я верю, поколение мое
Из памяти оружие скует
И стать достойным родичей
сумеет!

Стать достойным родичей — вот кредо, благодаря которому Россия не позволяет себе расслабиться ни в штиль, ни в шторм.

* * *

Борис БОГАТКОВ
Наконец-то!
Новый чемодан длиной
в полметра,
Кружка, ложка, ножик, котелок...
Я заранее припас все это,
Чтоб явиться по повестке в срок.

Как я ждал ее! И наконец-то
Вот она, желанная, в руках!..
...Пролетело, отшумело детство
В школах, в пионерских лагерях.

Молодость девичьими руками
Обнимала и ласкала нас,
Молодость холодными штыками
Засверкала на фронтах сейчас.
Молодость за все родное биться
Повела ребят в огонь и дым,
И спешу я присоединиться
К возмужавшим сверстникам
моим!

Владимир ЧУГУНОВ

Все распри сводятся на нет
Артиллерийской перестрелкой.
Сияет ярче дружбы свет,
И места нет корысти мелкой.
Мы в дни войны сошлись втроем —
Равно бедны, равно богаты —
Грустим, смеемся и поем
Под потолком крестьянской хаты.

А завтра в бой!
Быть может, смерть
Свершит над кем-нибудь
расправу.
Он упадет на землю в травы.
Но жаворонки будут петь,
Цвести ромашки, незабудки,
И многодумный лес шуметь...
С судьбой теперь плохие шутки:
Здесь очень просто умереть.

И если первым буду я
Судьбой отторгнут от событий,
То вы, товарищи-друзья,
Меня в час встречи вспомяните.
А коль возьму над жизнью власть,
Ток животворных сил почуя,
Всю поэтическую страсть
В четыре строчки заключу я.

Иван КРАСНОВ
Матери

Мы на войне не одичали.
Но если б видела хоть раз,
Как шли на штурм
И как кричали, —
Ты, мама, не узнала б нас.

Трудна была у нас дорога —
Трудней, чем в Дантовом аду.
Ругались в дьявола и бога,
Плевали кровью на ходу.

Укручивали нас бинтами,
Затягивали нас в лубки.
А мы в открытках врали маме,
Что, мол, от фронта далеки.
Нас так учили, так растили,

Чтоб мы не опускали плеч.
Кто должен был сберечь Россию —
Никак не мог себя сберечь.
Гордись же, старенькая мама,
Тем, что для Родины своей
Дала ты честных и упрямых
Оруженосцев-сыновей.

Леонид ЧИКИН
Память

Отсевает память горе давнее,
Что давило, да не гнуло нас,
Чтоб напоминаньем о страданиях
Сердце не тревожить лишний раз.

Только разве это позабудется –
Голод, холод, города в огне?
Память, ты была надежной
спутницей,
Так зачем же изменяешь мне?

Будь же, память, словно правда,
Строгою, будь костром далекого
огня.
Ну и что ж, что я тебя не трогаю –
Ты не бойся — потревожь меня
Днями бедствий и порою
слезною,
Нищетою потерявших кров,
Карточками хлебными
И грозною
Строчкой сводки
Совинформбюро.

Пусть в мысли каждодневно
просится,
Бьется гневным словом и строкой
все,
Что очень трудно переносится
И не забывается легко.