Напиться из чистого источника оптимизма

Картина будущего по генам
— В Новосибирском НИИ терапии, которым вы руководите, существует лаборатория молекулярно-генетических исследований. Какие исследования уже внедряются в клиническую практику?

Михаил Иванович Воевода, член-корреспондент РАМН, директор НИИ терапии СО РАМН:
— Было трудно выдержать стремительный уровень развития современной генетики, но сейчас мы в состоянии очень быстро воспринимать информацию, которая получена в самых передовых центрах мира, проверять и преломлять ее в практической плоскости, и внедрять эти технологии в клиническую практику. Мы можем быстро проверять, насколько информативными для нашей популяции являются те генетические маркеры, которые по результатам самых передовых зарубежных исследований сейчас считаются наиболее важными для оценки предрасположенности к распространенным заболеваниям. Речь идет, в частности, о раке, сахарном диабете, бронхиальной астме, инфаркте миокарда.

В медицинском сообществе пока нет единого мнения о том, какие генетические маркеры уже следует применять в клинической практике. Моя точка зрения: сейчас уже есть возможность с помощью генетических методов идентифицировать людей с особо высоким риском развития наследственных форм рака различной локализации, инфаркта миокарда, сахарного диабета. Это небольшая часть от популяции, но это люди, у которых заболевания возникнут в наиболее раннем возрасте и будут протекать тяжело и агрессивно, потому что в основе их лежат известные сейчас генетические дефекты. В случае если развилось заболевание, применяется методология каскадного скрининга, когда выявляются все родственники. Собственно говоря, таким путем в некоторых странах Западной Европы уже выявили всех людей с тяжелыми генетическими нарушениями. Сейчас у нас в Новосибирске вместе с немецкими коллегами будет создаваться центр диагностики и профилактики наследственных форм рака толстого кишечника, хотя против этого есть возражения, потому что таких больных немного. Да, больных, в общем, немного, но они есть, и этот шаг — спасение жизни конкретных людей. Если мы можем его сделать, то почему не надо делать?

Вторая область исследований — генетические маркеры, которые связаны не с такой тяжелой предрасположенностью. Риск носителя такого генетического варианта повышается не очень сильно по сравнению с теми людьми, кто такого варианта не имеет. Сейчас, собственно говоря, основные дебаты о применении генетических методов идут в этой области. Можем ли мы уже предсказывать с помощью генетических методов риск развития бронхиальной астмы, сахарного диабета, многих других распространенных заболеваний или не можем? Подавляющая часть специалистов, в том числе зарубежных, считают, что пока рано. В то же время многие считают, что такие анализы нужны хотя бы в качестве мощного психологического стимула. Человек, для которого такой «портрет» будет построен, наверняка начнет уделять особое внимание своему здоровью. Мы такие анализы выполняем.

Качество жизни — новая установка онкологов
— Сегодня на научной сессии вы выступаете с докладом, чем поделитесь с коллегами?

Директор НИИ онкологии СО РАМН, член-корреспондент РАМН Евгений Цыренович Чойнзонов:
— Сегодня я поделюсь с коллегами нашим опытом проведения реконструктивно-пластических операций при комбинированном лечении больных злокачественными опухолями головы и шеи. Это одна из самых драматичных страниц в нашей дисциплине, когда поражены орган зрения, язык, гортань, то есть когда страдают средства общения с людьми. Мы вынуждены их удалять, это наносит огромную психологическую травму пациентам. В моем докладе будет сказано, каким образом мы осуществляем реабилитацию таких пациентов. Это наше ноу-хау: мы не только возвращаем к жизни этих больных, но и обеспечиваем голосовую реабилитацию. Они общаются и даже поют. Среди таких пациентов, например, есть директор завода, который без гортани с помощью нашей методики руководит огромным коллективом людей.

Современная клиническая онкология, и экспериментальная в том числе, достигла огромных высот. То, что еще вчера казалось недостижимым, мы сейчас активно используем в повседневной работе. Это генетические исследования, иммуно-гистохимические исследования, которые позволяют лучше прогнозировать ситуацию и на основании этого лучше выстраивать лечебную тактику. Речь идет о том, что не все опухоли, к примеру, чувствительны к лучевой терапии или химиопрепаратам. А вот на основании молекулярно-генетических исследований можно отбирать больных, для которых эта терапия будет достаточно эффективной и будет высокий результат. Ряд больных мы берем сразу на оперативное лечение, потому что лучевая терапия может не оказать эффекта.

Буквально несколько лет назад онкологи старались любой ценой обеспечить клиническое излечение больных. Сейчас мы боремся за качество жизни пациентов, чтобы они после специального лечения не испытывали какую-то физическую или психологическую несостоятельность. Онколог должен сделать свою работу так, чтобы вернуть пациентов в семьи, в трудовые коллективы, чтобы они были в обществе востребованными людьми.

Наших пациентов мы активно реабилитируем, оказываем санаторно-курортное лечение. Обеспечиваем и психологическую поддержку, у нас очень интенсивное взаимодействие с институтом психического здоровья города Томска. Знаете, порой бывает легче больного избавить от самой злокачественной опухоли, чем от мысли, от тех психологических страданий, которые переживает этот пациент или его семья. Это очень сложное направление, и мы только путем взаимодействия с нашими коллегами вышли на новые рубежи.

В нашем институте мы занимаемся непосредственной реабилитацией пациентов, которым нужно было выполнять калечащие операции, то есть отнять ногу, руку, убрать, к примеру, верхнюю или нижнюю челюсть. А, выполняя эти сложные оперативные вмешательства, мы непосредственно на операционном столе проводим реконструктивно-пластический этап, сохраняем нашим пациентам конечности, функционально значимые органы и ткани. И я должен сказать, что эти пациенты находятся у нас на постоянном динамическом наблюдении: они приходят, мы осуществляем контроль и мониторинг.

Естественно, для этого требуются определенные деньги. Их мы нарабатываем, участвуя в федеральных и областных программах. Существует, к примеру, программа восстановления онкогематологических больных, которая принята законодательным органом Томской области. Этого удалось добиться в результате хождений по инстанциям, подключения средств массовой информации. Я думаю, государство должно уделять качественной реабилитации первостепенное значение. Почему? Потому что, излечив конкретного больного, мы сохраняем самый трудоспособный в возрастном отношении потенциал нашего общества. Эти люди возвращаются к полезной и радостной жизни.

Клеточным технологиям пока альтернативы нет
— Ваш институт с клиникой для большинства людей — тайна за семью печатями. Приоткройте тайну, поделитесь с нами чем-нибудь заветным.

Директор НИИ клинической иммунологии, академик РАМН Владимир Александрович Козлов:
— Мы одни из первых в мире стали внедрять методы клеточных технологий. Я не побоюсь это заявить, и пусть кто-нибудь скажет, что это не так. Внедряем клеточные технологии, которые прежде всего связаны с нарушениями иммунной системы. Это онкология, аутоиммунные, аллергические заболевания. Есть хорошие, перспективные результаты. Важно донести прежде всего до врачей и до больных, что это новая медицина. Вспомним, что была медицина травная, потом медицина химическая, а сейчас мы приходим к медицине клеточной. Мы будем лечить организм с помощью клеток, изъятых из этого же организма, вылеченных и возвращенных назад.

Это самое главное, что мы сделали, делаем, и будем делать. Повторю, мы первые, но сейчас в мировом масштабе уже начинаем отставать, потому что у обгоняющих нас, к сожалению, больше финансовых средств.

В чем разница между клеточной и «организменной» медициной? Любое лекарство, которое надо длительно вводить в организм, так или иначе начнет действовать негативно. Все уже знают это, как «Отче наш». Используя клеточные технологии, мы этого избегаем: лекарства лечат только конкретные клетки. Мы можем понять, почему они болеют, как болеют, потом их вылечить уже в пробирке и вернуть назад.

Почему медицинские чиновники наверху настороженно относятся к клеточным технологиям? Действует русский имидж: «Запретить». Не разобраться, а просто запретить. Это гораздо легче. Это носит субъективный характер и не является политикой государства. Кстати, людей сбивают с толку и средства массовой информации. Утверждают, что такой-то актер или актриса погибли из-за омоложения стволовыми клетками. Все это, извините, фигня. Никто никогда не умрет от своих стволовых клеток. Кто распускает эти слухи? Безграмотные или «плохие» люди.

У нас идут научные исследования, набор данных, но мы уже видим позитивные результаты. Пример: прекрасные результаты получены в эксперименте, да и в клинике, по травмам спинного мозга. Крысе перерезается спинной мозг, потом вводятся стволовые клетки. Крыса через три месяца начинает двигать задними ногами. Но нашему ученому, например, запретили защищать диссертацию на данную тему. Проводить в клинике научные исследования на человеке с травмой спинного мозга можно, но диссертацию защищать нельзя. Такая дикость! Ведь сейчас альтернативы клеточным технологиям просто нет.

СПРАВКА РЕДАКЦИИ. С 2000 года в клиниках СО РАМН пролечено 593357 больных, прооперировано 99946 пациентов. Из общего количества операций 61,4 процента выполнены с применением высоких медицинских технологий. Высокотехнологичные виды помощи оказаны 60571 больному, в том числе 5212 детям. На долю Сибирского федерального округа приходится 81,9 процента от общего числа пациентов, пролеченных за счет федерального бюджета.