Судьба большого человека

С той лишь разницей, что Михаила Алексеевича власть поддерживала, хотя и небезоговорочно, в организационных боях, а вот во времена Валентина Афанасьевича, когда он семнадцать лет руководил Сибирским отделением, власть его не поддерживала и даже не раз третировала. И надо было обладать мужеством, волей и принципиальностью Коптюга, чтобы не только сохранить сибирскую науку, но и укрепить ее в те неустойчивые и смутноватые годы.

В сущности, это был подвиг — выдерживать из года в год пренебрежение к науке, сохранению и развитию которой Валентин Афанасьевич посвятил всю свою жизнь. Хотя она вполне могла сложиться у него более благополучно. Он начинал в химии как блестящий исследователь и ученый. Не раз слышал, что при другом развитии событий Коптюг в перспективе был бы верный кандидат на Нобелевскую премию. Но хорошо помню, как уже через несколько лет на руководящей работе по спасению и поддержанию науки он с грустью и честно сказал: «Я уже бывший химик». Он хорошо знал, что это означает — отстраненность от научных исследований на многие годы.

Вспоминая Валентина Афанасьевича Коптюга, можно легко предположить, что среди многочисленных своих наград, заслуг, достижений и премий он больше ценил две: звание Героя Социалистического Труда и признание его почетным гражданином Новосибирска. Это было общественное, скорее даже народное, признание, особенно ему дорогое. Сейчас время об этом сказать. Сегодня Валентину Афанасьевичу исполнилось бы 75 лет.

Он не только умел общаться с людьми, но и, кажется, получал от этого удовольствие. Хотя досаждали ему все, кому не лень. И он всех принимал, выслушивал, вникал, помогал, когда мог. Помню, как он меня принимал поздно вечером, среди густых клубов сигаретного дыма, усталый и элегантный — в нем был шарм. А в это время в приемной сидели еще человек десять, дожидаясь своей очереди.

Трудоспособностью академик Коптюг обладал феноменальной. К примеру, он не знал английского языка и решил освоить его лет в пятьдесят. Да так освоил, что принялся свободно переводить не только научные доклады, но и беглую речь членов различных делегаций. Журналисты почти всегда выступления Коптюга ожидали с нетерпением. Он придавал ясность любой научной «тьмутаракани». У него была редкая природная способность о сложном говорить просто и убедительно. Записывать за ним не составляло никакого труда. Однажды Валентин Афанасьевич подвозил меня до Академгородка. При разговоре предложил ему взять косноязычных чиновников к себе на выучку.

Он посмеялся и сказал: «Они этого не выдержат. Я дотоха».

И верно: он был дотошный человек. В своем кабинете бесконечные бумаги, поступающие к нему, он сначала раскладывал на столе, потом на полу, вокруг ножек стола. И было забавно слышать, как он просил:

— Вот у правой задней ножки с вашей стороны возьмите, пожалуйста, двадцатую страницу. Она нам пригодится.

Это была привычка ученого-дотохи, работающего по обыкновению ... безразмерно. Работой Валентин Афанасьевич, как думается, себя и сжег. Работой и бесконечными заботами и тревогами времени, в котором ему довелось жить. И когда этот выдающийся, талантливый и светлый человек ушел так рано из жизни, то горечь от такой потери осталась в людях до сих пор. Что ж, о хорошем человеке в народе всегда горюют долго.