Уж если мне так тяжело…

Есть районы с таким поголовьем крупного рогатого скота.

Так что мы, конечно, надеялись увидеть председателя, довольного жизнью и бизнесом. И беседу начали с «праздничной» просьбы: «А покажите-ка нам знаменитый диплом о высоком рейтинге колхоза «Барабинский».

Хозяина долго упрашивать не пришлось: да пожалуйста, только ничего там особенного. Действительно, диплом как диплом, оформлен довольно простенько. Но вот по содержанию, как говорится, дорогого стоит: свидетельствует он о том, что колхоз «Барабинский» Новосибирской области входит в сотню лучших хозяйств России по производству мяса крупного рогатого скота, и место его в этом почетном рейтинге шестьдесят пятое.

Для любого руководителя подобный документ — предмет профессиональной гордости. Рихарду Горсту, конечно, тоже приятно, что его хозяйство в числе лучших по стране, но одновременно грустные думы не дают покоя.

Рассказывает, как перед нами была у него еще одна группа журналистов. Все допытывались, как же ему удалось сохранить хозяйство. По сценарию он должен был раскрыть секреты мудрого управления, но вдруг завелся:

— От кого я должен все время сберегать свое хозяйство — от государства, от правительства? И за что нам, крестьянам, такая участь?

В ходе нашего разговора тоже не звучало победных нот. Хотя они имеют право на существование. За прошлый тяжелый год хозяйство получило три миллиона рублей прибыли. Можно сказать, совсем неплохо. По сравнению с совсем лежачими колхозами. Но в истории хозяйства есть и другие ориентиры. В советское время «Барабинский» (тогда совхоз) тоже был миллионером, вроде как статус равный. Но ситуация в корне отличалась от нынешней. Доярка получала больше секретаря горкома партии. Совхоз самостоятельно строил школы, детские сады, асфальтировал дороги, ежегодно вводил в строй до сорока квартир, покупал технику. И кредитов практически не брал.

Люди работали, считай, те же, на той же земле, однако государство на сельское хозяйство направляло в то время 14,7 процента своего бюджета, а теперь — 0,8 процента. Вот отсюда и разница в уровне жизни тогдашней деревни и современной.

Рихард Христианович приводит еще одну историю для сравнения — про недолговечный «бизнес» с Казахстаном.

Когда у соседей — казахстанцев — завалилось сельское хозяйство, председатели многих наших колхозов, акционерных обществ скупали там технику. Граница была еще открыта, а цены вполне приемлемы, что ж не брать. Но радовались они не столько удачным покупкам, сколько своему открытию: мы-то еще живем! А там все поля бурьяном заросли, деревни стоят брошенные. Выходило, что мы молодцы, не профукали нажитое. Вот переживем лихие времена и в гору пойдем.

Но вскоре молодое государство Казахстан исправило крен и уже несколько лет для поправки дел направляет на село 18 процентов национального бюджета, помогает строить, приобретать скот и технику. И люди вернулись в оставленные было села, восстановили производство. У нас же яма крестьянской нужды все глубже и глубже, и уже стало ясно: самостоятельно из нее не выбраться.

Накануне мы были в сельскохозяйственном производственном кооперативе «Колхоз «Козловский», тоже большом хозяйстве, которое из последних сил борется за выживание. В разговоре о возможных перспективах его председатель Геннадий Сапелкин сказал: «Как государство захочет, так крестьяне и будут жить. Сами мы уже вряд ли чего сможем сделать. Время ушло».

Буквально сейчас с экономической карты района исчезает сельскохозяйственный производственный кооператив «Колхоз «Южный». Несколько лет назад еще существовала надежда, что дела можно поправить. Пришел новый председатель, стал внедрять передовую организацию труда, искал финансовые возможности раскрутить производство. Казалось, еще чуть-чуть, еще один урожайный год, и все встанет на свои места. Не встало, многомиллионные долги в конце концов согнули в дугу. А население — около тысячи человек, и работа для них остается под большим вопросом.

Есть еще примеры разорения хозяйств, и нельзя сказать, что там руководитель был головотяп или не предпринималось никаких мер со стороны районной власти. За каждый колхоз упорно боролись, но все равно оставались в проигрыше.

Колхоз «Барабинский» казался непотопляемым, его председатель — всегда в хорошем расположении духа, и вдруг такой пессимизм. В это никак не верилось, мы даже спросили: может, мол, вам просто неловко на фоне всеобщей нужды предстать счастливчиком, удачливым руководителем?

Ответ мы получили суровый:

— Вы думаете, я рисуюсь перед вами? Конечно, более или менее крепкие хозяйства, как наше, еще какое-то время подрыгаются, не сразу ноги протянут, но проблемы это не решает. Нормальной жизни у нас давно нет.

Существуем в экстремальном режиме: сегодня позарез надо собрать деньги на расчет по лизингу, а то отберут технику. Чуть перевели дух — надо собирать на горючее. Арифметика сами знаете какая. Уж не буду говорить про полевые работы, но зимой в животноводстве работают 26 тракторов, несколько автомашин, четыре молоковоза.

Чтобы их заправить, каждые сутки уходит солярки и бензина на 33 тысячи рублей. А молока продаем на 36 тысяч.

То есть четыре фермы работают на то, чтобы заправить тракторы и машины.

Но горючее — не единственная статья расходов. Полмиллиона рублей надо ежемесячно отдать за электроэнергию, а еще зарплата, налоги. Каждое утро инженер приходит со списком запчастей, агроном напоминает: пора семена кукурузы покупать, куда уж дальше тянуть.

Самый стрессовый день — 25-е число каждого месяца, расчет с банком по кредитам. Просрочишь — с тобой работать перестанут, и куда после этого, скот распродавать? Был один тяжелый момент, когда колхоз должен был одновременно внести почти полтора миллиона рублей. В собственной кассе почти пусто, на подходе гурт молодняка, но еще месяц-два его надо на откорме подержать. Председатель уже отчаялся в поисках, волосы, говорит, на голове шевелились. Проблема в конце концов все-таки решилась, выручил потенциальный партнер, который выдал аванс на покупку тех бычков. Но ощущение страха («До завтра не найду денег — за бесценок заберут технику») осталось надолго.

— Удручает даже не сама ситуация (какие только трудности не переживали российские крестьяне!), а отсутствие перспектив для общественного производства. Как бы ни упирались колхозы, а жизнь их не становится лучше. Теперь посмотрите на ситуацию с такой стороны: уж если я выхода не вижу — при всем опыте, какой-никакой устойчивости своего хозяйства, при том, что знаю, в какие кабинеты можно войти для решения вопросов и мне там на дверь не укажут, — если мне так трудно, то что говорить о руководителях более слабых хозяйств?

Но мало-помалу наш разговор свернул на более продуктивную тему. На первый план вышли проблемы, которые, по мнению нашего собеседника, государству (и никому больше это не по силам) следует решать немедленно.

Если оно действительно решило-таки спасать своего крестьянина и вообще сельского жителя. Да, речь о земле, с работой на которой и с правами на которую пора наводить порядок.

Для «Барабинского» это больная тема. Нагрузка на сельхозугодья здесь — самая большая в России, 19 голов скота на сто гектаров. До перестройки дефицит земли ощущался не столь резко, хозяйству выделялись покосы в соседних селах и даже в Куйбышевском районе. Сейчас рассчитывать приходится лишь на свои небогатые возможности. Многочисленные стада коров и молодняка топчутся все лето на скудных пастбищах, да и зимой никогда скот здесь не кормят «от широкой души», считают каждый центнер сена или силоса. Покосов тоже не хватает.

Дефицит кормов могла бы покрыть пашня, но и она в дефиците. Чтобы давать каждой корове хотя бы по три килограмма комбикормов, надо увеличить пашню почти вдвое.

Когда стали падать слабые хозяйства, Рихард Горст пытался разжиться землицей, но условия ставились непосильные. Кто требовал оплатить все долги хозяйства-банкрота, кто в отместку за успешность передавал земли другому соседу, который, кстати, и своей-то ладу дать не может. В общем, не получилось. Но мечты остались.

— Я бы, — делится Горст, — весной загнал тракторы, убрал бурьян, за лето еще пару раз перепахал, а под осень засеял рожью. Она тоже хорошо сорняки убирает. А там уже пошли бы сеяные и многолетние травы…

Были бы корма, ощутимо поднялся бы уровень надоев, а вместе с ним и прибыль колхоза.

Но пока даже та земля, на которой колхоз работает сегодня, ему не принадлежит. Надо оформлять документы, что выливается в большие хлопоты и деньги. За все бумаги надо внести 1300 тысяч рублей. О добавочных площадях пока «думать не на что».

В земельном вопросе есть еще одна закавыка, так сказать, социального плана. Земельный налог сейчас за все про все платит колхоз. Но сельхозугодья эти народ по привычке считает общественными. Сено здесь заготавливают даже те, кто и в «Барабинском» никогда не работал. Резон такой: на этих делянах еще дед мой косил, значит, покос мой. Понятно, что людям жить надо, подворье держать. Ну а почему колхоз должен оплачивать источники чужих доходов? Попробуй запретить, он завтра возьмет спички и спалит колхозный сеновал. Получится своя Чечня.

Поступило распоряжение до конца года оформить право на владение землей. И куда такая спешка?

Большинство потенциальных собственников, владельцев земельных паев, еще и не пытались вникнуть в существо своей немалой собственности. Но если уж власти считают, что надо ускорять процесс, тогда им пора начать обстоятельную работу с людьми: объяснять основы земельного законодательства, варианты использования паев, чтобы в итоге получить наибольшую прибыль, спрос за разумное землепользование. А то как бы в очередной раз дров не наломать.

…Главное достоинство весны — она оживляет надежды. Конечно, в колхозе «Барабинский» успеют купить семена кукурузы, а остальной посевной материал свой, в достатке и хорошего качества. Сумеют сделать запас горючего, отремонтировать технику. Кадровый потенциал тут всегда на высоте. Так что выйдут в поле, прибьют влагу, проведут посевную. А что будет дальше — жизнь покажет.

На снимках: председатель сельскохозяйственного производственного кооператива «Колхоз «Барабинский» Рихард Горст; на улице села Новочаново.