Записки адвоката: Как упоительны в России вечера

Автобиография человека начиналась словами «я родился в Новосибирске» и заканчивалась — «здесь сейчас и живу». Между двумя этими фразами поместились два листа формата А4 с описанием этапов его трудовой деятельности, от которого у неподготовленного читателя волосы могли стать дыбом или даже выпасть.

Его последняя справка об освобождении в свернутом состоянии была похожа на новый рулон туалетной бумаги. Ему нужно было снять последнюю судимость за убийство. Ерунда, что должно пройти десять лет, а прошло всего два года. На мой вопрос, зачем ему это нужно, человек ответил:

— Она была полураздета,

И со двора нескромный вяз

В окно стучался без ответа

Вблизи от нас, вблизи от нас…

Или что-то вроде этого, я не запомнил.

— Ты решил жениться и бросить концы в воду?

Еще чего. Он не дурак, чтобы жениться, от этих баб одни проблемы. Он просто хотел устроиться на работу. Чтобы немного поработал и — дом в Крыму, машина и все девушки от него без ума. То, о чем я грезил в пятнадцать, к нему пришло в сорок восемь. Но выяснилось, что получить работу с двенадцатью судимостями, последняя из которых за убийство и непогашенная, сложно. Кладовщиком почему-то не берут, а на бирже труда нет ни одной вакансии для вальщика, пильщика или сучкоруба. Палеолит какой-то, а не третий город страны. Особняк, машина, девочки — все сыпалось прахом.

— Посмотрите на эту несчастную женщину! — призывал я суд, указывая на сидящую в зале даму. Она была одета по моде, последний писк которой прозвучал во времена Людмилы Зыкиной. Под глазом дамы светился неоном перманентный бланш, и она спала. —  Если она доверила ему свою жизнь, почему никто не хочет доверять ему свой склад?!

Я говорил не останавливаясь. Мой мозг источал шизо­френию высшей пробы, а душа визжала, требуя провести обряд экзорцизма. Я обличал фарисейство коммерсантов и паранойю генеральных директоров. Будил благородство председательствующего доводом о праве каждого человека рассчитывать на необходимый для осознания и искупления шанс. И пусть сегодня он двенадцатый, говорил я, но что такое математика, когда в зале сидит голодная жена! Ведь понятно, что содержание жены является смыслом существования мужчины, и если у него нет законной для этого возможности, то он, конечно, сказал я, отправится…

Судья приоткрыл рот и поднял брови. Окончание напрашивалось безальтернативно: «красть». Я взял паузу, попил водички и подумал, что еще пара похожих аргументов и я стану единственным в России адвокатом, чей доверитель садится не поднимаясь. А он верил в мои глубокие знания уголовного права и сопровождал кивком каждый мой довод. А поскольку доводов было много, его голова качалась как у заигравшейся лошадки. Отражающиеся от его зубов из высоколегированной стали солнечные зайчики бегали по стене за спиной судьи…

Передохнув, я переключился на скорую беременность будущей матери-одиночки и перспективу нищенствования нескольких поколений семьи доверителя. Закончил его неродившимися — из-за отсутствия работы у кормильца — потомками и глубиной демографической ямы в России в этой связи.

— Ради России я готов на все, — сказал судья, лично вынося мне в коридор постановление о прекращении судимости. — Спасибо за вечер.

И вот спустя десять лет человек снова сидел передо мной и хотел, чтобы я опять прекратил ему судимость. После убийства я ожидал чего-нибудь не ниже пиратства. Но в справке о судимости значилось — 327, и я даже не сразу вспомнил, что это связано с подделкой документов.

Я отыскал в компьютере речь десятилетней давности, и пока ее читал, он каялся за дешевизну статьи, стуча по груди покрытым гжелью кулаком.

Тогда в моей шизофрении никто и не сомневался. Теперь уже седина на висках, так что вменяемое что-нибудь придется добавить. Да и с демографией в стране порядок вроде. Но никогда не нужно менять то, что работает.

— В ЗАГС.

— Опять?!

Как они запоминают номера телефонов, кто бы мог сказать…