EUR 106.0762 «Едут! Едут!»
Cамой яркой страницей моего детства было возвращение с фронта солдат. Мне тогда было четыре года, жили мы в Киргизии. Закончилась война, все вокруг говорили только об этом.
Мы, ребятишки, каждый день бегали за поселок их встречать. Солдат привозили к вечеру, но не каждый день — редко. Они на поезде прибывали в город Фрунзе, оттуда их развозили по родным селам. Выделили под это дело машину. Ведь тогда о регулярном движении транспорта не могло быть и речи. Когда и кто приедет — никто в нашем селе, конечно, не знал. Не было телефонов, как сейчас, чтобы позвонить и сообщить. И хотя закончилась война, никто точно не был уверен, что воевавшие родные живы. Сколько таких случаев было: письмо отправил, а через час убили. Да и сколько их полегло уже после Победы...
В то время я впервые увидела машину. Сначала понятия не имела, что это такое. Мне объясняли: это бричка, только без лошадей, сама едет. Вместе с ребятней убегала далеко за село, в поле, где проходила дорога из города. На пригорке мы выставляли «часового» — самого надежного, постарше, он должен был не моргая смотреть на дорогу. Мы в это время играли в лапту, казаки-разбойники, но при этом все время тоже поглядывали на дорогу, не едет ли «бричка».
И вот однажды она появилась в облаках пыли — грузовая бортовая машина черного цвета. Мне она показалась огромным рычащим железным чудовищем. Стало так страшно! Я испугалась и спряталась за спины ребятишек постарше. Машина остановилась, из нее выпрыгнул солдат, наша орава полезла в кузов. Солдат подхватил меня на руки и подсадил. Машина тронулась, и мы поехали, продолжая не кричать, а орать: «Едут! Едут!» А киргизские ребятишки, все хорошо знавшие русский язык, кричали то же самое на родном языке: «Келятат! Келятат!» Их отцов ведь тоже ждали с фронта.
Первое, что делал приехавший домой солдат, — развязывал котомку и доставал конфеты (у всех на этот случай они были припасены) и давал каждому по одной. И у нас, детишек, было правило: кто первый прокричал «Едут!», тот первым получает конфетку. Тогда я в первый раз держала в руке эту сладость и не знала, что это такое и что с нею делать. Это была такая гладенькая, красивая подушечка коричневого цвета. Солдат сказал, что ее надо есть.
А в это время уже со всех сторон бежали женщины. Они рыдали, буквально голосили. У меня до сих пор в ушах стоит этот надрывный вой и крик. Женщины наперебой спрашивали у солдата, не пришлось ли ему на фронте встретить их Петра или Ивана. Причем спрашивали даже те, кто получил похоронку, — об этом, рыдая, они сообщали солдату. Ответ всегда был один: «Нет, не пришлось».
Еще помню, как какой-то солдат раскрыл свой небольшой фанерный самодельный чемоданчик, чтобы достать конфеты для детей, а там лежали то ли разноцветные ткани, то ли одежда какая. Женщины потом говорили: «Добра-то, добра-то сколько привез! На всю жизнь всем хватит».
Мой дедушка Василий Чумаков, которого я раньше никогда не видела, ведь мне было всего несколько месяцев, когда он ушел на войну, вернулся с фронта уже в конце лета 1945 года. Он не стал ждать машины и пошел пешком. Шел весь день, добрался к вечеру. Бегая по улице, я не знала об этом, а когда оказалась дома, то увидела незнакомого человека, который спал за столом, положив голову на руки. Я хорошо запомнила выражение усталости, блаженства и счастья на его лице. Он спал, и никто не смел потревожить, нарушить его сон — так сладок он был.
Не все в нашей семье вернулись с полей сражений. Сын моего деда, мой дядя, 19-летний Ваня, командир «катюши», погиб на Курской дуге. Отцы многих моих подружек тоже не пришли домой. Когда я подрастала, взрослела, мне часто приходилось слышать от них: «Какая ты счастливая — у тебя есть отец...»
АКТУАЛЬНО
