EUR 107.4252 Мастер и Валентина
Последнюю неделю в Городском центре изобразительных искусств экспонируется выставка красноярского художника Андрея Поздеева, сибирского Матисса, получившего мировое признание еще при жизни
Андрей Геннадьевич Поздеев (1926 — 1998) — фигура в Красноярске культовая. После смерти художника в исторической части города емy был установлен памятник, ставший любимым и народным. Поздеев там такой, каким был в жизни, — не пафосный, не богемный, один из горожан, гуляющий под зонтом по проспекту. Человек с доброй улыбкой, сторонящийся медных труб славы, равнодушный к земным благам, сосредоточенный на глубинном, внутреннем и профессиональном — богатствах, которые он щедро реализовал в творчестве.
Спасённые от огня
Для новосибирских знатоков и любителей изобразительного искусства Поздеев тоже величина, тоже имя культовое. И хотя у нас есть свой колосс — Николай Грицюк, легенды о Поздееве и в первую очередь об его удивительных работах бытуют и в Новосибирске. Иногда, как на этот раз в ГЦИИ, картины можно увидеть воочию. Кстати, воспоминания искусствоведа Галины Лаевской о выставке 1978 года в Доме ученых донесли до нас драматический эпизод из биографии мастера — картины Поздеев намеревался сжечь (никому не нужны!), но друзья их спасли, привезя в Новосибирск и устроив выставку.
Отчаиваться художнику было отчего: единственным законнорожденным методом в советском искусстве был реализм, а Поздеев, посвятивший свою жизнь самопознанию и самосовершенствованию, довольно скоро перестал держаться за этот непотопляемый плот в океане своих исканий. По этой причине его буквально зашпыняли ярлыками: «Ваше искусство непонятно людям», а главное — не устраивали персональных выставок, долго не принимали в Союз художников.
Как вспоминает его верная спутница во всех жизненных перипетиях, жена Валентина Михайловна, уже в 1958 году его вполне реальные, но окрашенные импрессионистской игрой света «Паруса» на краевой осенней выставке осудили за «отход от реализма», досталось ему за «увлечение» обнаженной натурой, дальше — больше. Для него же все это было только этапами познания себя как личности и способов ее выражения, заключенных в ремесле.
«После первой персональной выставки я понял, что изобразительное искусство — это не профессия, — писал он. — Это жизнь, отражение моего Я. Изучал орнамент, иероглифы. Размышлял о сущности жизни. В те годы писал много этюдов, даже пытался писать картины для выставкомов, но вскоре понял, что суть моего характера — в самовыражении, отсюда пришло и осознание своего пути в искусстве».
И еще: «...Познай самого себя — вот что в этом деле надо помнить. Единственное, что здесь нужно. И вся причина в самом себе. И радость ведь в том, что человек способен развиваться до самого последнего дня. Вот чудо-то какое! Это дело на всю жизнь. И я должен быть в нем чище, как человек. Не врать самому себе. Вот сущность этого громадного духовного дела. А мы превратили все это в профессию».
«Мне это не надо»
Путь этот оказался непростым, но единственно верным. Его произведения дарили ту же радость зрителям, что и ему самому процесс духовного движения. Пришла известность, признание коллег и публики далеко за пределами Красноярска и России, но он повторял свою фирменную фразу: «Мне это не надо». Вот один из многочисленных примеров пренебрежения Поздеевым внешними атрибутами оценок творчества: он не стал писать необходимую бумагу для присвоения ему звания заслуженного художника.
Нет, он не был нонконформистом-бунтарем, он на самом деле жил сосредоточенной жизнью владеющего кистью философа и мудреца. Поэтому сегодня его работы так же притягательны свежестью взгляда на мир и непоказной глубиной его осмысления.
Святая радость бытия
Это надо видеть! (Я говорю о выставке на Свердлова, 13.) Его многочисленные натюрморты с букетами цветов — как праздничный фейерверк радости бытия. Трогательные линогравюры «Маленький принц», «Автопортрет с розой» (он очень любил этот цветок), «Супружеский портрет» (Валентину Михайловну со склоненной к плечу по-детски головой рисовал много и с нежностью в любых техниках): призма легкой иронии будто оберегает в них самое для художника сокровенное в этой жизни. Обобщенно-философские композиции, где Поздеев искал ответы на вечные вопросы («Чаша», «Голгофа», «Самопознание» и другие), поражают «углом зрения» художника на эти неисчерпаемые темы, восхищают совершенством линий, гармонией плоскостей и цветовых решений.
Но главное, повторюсь, в работах Андрея Поздеева — какая-то необъяснимая брызжущая радость. Уверенность, что все в этом мире будет хорошо. Ты заражаешься ею, едва переступив порог первого из двух залов, где расположились картины, в каком бы состоянии духа перед этим ты ни пребывал. Радость обволакивает и пленяет тебя, как ласковое летнее тепло в ясный солнечный день. Что это, как это? Могу лишь предположить: на нас нисходит свет того внутреннего душевного равновесия (не исключавшего творческих мучений!), которого достиг мастер в своей земной жизни.
АКТУАЛЬНО
