EUR 100.7958 Придёт время, всё узнаете
Умер Забабаев, городская легенда. Участвовал в русско-японской войне. Был замечен при взятии Зимнего. Руководил продразверсткой на юге. В тридцатых возглавил НКВД в Омске. О себе говорил: «Участвовал в битве под Чемульпо. Остальное можете узнать из центральных газет». В начале шестидесятых вернулся в родной город и сказал: «Я работал на страну. Придет время, все узнаете». Через десять лет, когда ему было девяносто, неожиданно умер.
Известного писателя Лещинского убедили выступить на похоронах. О себе Лещинский говорил: «Прочтите мою статью за семидесятый год, там все сказано». Статья начиналась словами: «Творчество Мандельштама вызывает ряд вопросов…». В семьдесят первом редактировал мемуары генерала Евсеева. На двухстах страницах машинописного текста он триста два раза вычеркнул слово «коммунист» и тридцать четыре раза — «как говорили у нас в пехоте». На этой почве возник конфликт с автором. Конфликт оказался неразрешимым. Издавать романы Лещинского издательствам больше не разрешали. В КГБ сказали, что теперь он может только переводить Маршака обратно на английский. Пил он и раньше, но теперь был очевидный повод.
Через полгода его реабилитировали. Ну как реабилитировали… Неожиданно умер Забабаев. Лещинского вызвали в КГБ и спросили, все ли он понял. Лещинский сообразил, что это шанс не только на прощение, но и на будущее. Нужно малое — сказать яркую, запоминающуюся речь. Что-то среднее между уставом КПСС и одой Ломоносова. Необходимую информацию об усопшем он получил быстро.
Это был бесшумный июль. Перекинув пиджак через руку, Лещинский нетвердым шагом вошел на кладбище. Его красные глаза и гиперболизированно скорбный вид в этом месте могли насторожить только специалистов. Пройдя мимо нескольких мероприятий по погребению, он интуитивно выбрал скопище пожилых официальных лиц. Женщины от семидесяти и выше промокали сухие глаза платками. На лицах многочисленных седых мужчин в черных костюмах был запечатлен оттиск грустного изумления. Судя по всему, никто не верил, что смерть Забабаева как-то связана с тем, что ему девяносто.
Лещинский стал аккуратно двигаться к свежей могиле через толпу. Маневрирование серого костюма среди черных было обнаружено сразу. Его спросили, кто он. Ничего, кроме печали, этот вопрос вызывать не может, ответил Лещинский. Он широко известный литератор. Это как бы раз. Ну и потом, он приглашен сюда выступить с речью от одной известной организации.
Он подошел к закрытому гробу, вынул платок. Прижал к глазам. Потом убрал и резко развернулся к присутствующим.
— Когда мы виделись последний раз, — сказал Лещинский, — он сказал, что не смерть страшит его. Его страшит забвение. Вы думаете, что хорошо знали его?.. — Лещинский набрал в грудь воздуха и вскричал. — Не думаю! Для вас он просто друг и хороший человек! Но в трудную минуту партия могла положиться только на него! Он мало говорил о том, чем был занят на самом деле… — Лещинский смотрел на обалдевшую толпу исподлобья. — И это даже не его преданность делу НКВД. Не защита внутренних рубежей родины и разоблачение предателей, чем он был занят! Это его верность идеалам партии…
Свежая земля поехала. Через мгновение Лещинский нашел себя в яме. Ситуация была сложная. Из нее нужно было выходить достойно.
— Теперь отсюда, из глубины матери-земли, он будет карать либеральных отщепенцев из так называемой интеллигенции! — убеждал родственников покойного Лещинский. — Еще многих предателей партии покарает меч правосудия по его спискам!
На кладбище, несмотря на несколько похорон, было тихо. Речь Лещинского оживляла это скучное однообразие. Она раскрашивала его в яркие цвета. Руки Лещинского взлетали над могилой и возвращались обратно.
Кто-то из толпы дал сигнал. Оркестр заиграл траурный марш Шопена из второй сонаты. Заглушая бой тарелок, Лещинский говорил и говорил. Воссоединившийся с кровеносной системой портвейн предлагал новые идеи и фразы. Лестница на вершину номенклатурного успеха на глазах покрывалась позолотой. Оркестр продолжал яростно играть. Это были первые похороны в истории кладбища, когда усопший дирижировал оркестром на собственных похоронах.
Из могилы Лещинского вынимали двое сотрудников КГБ в штатском. Но и тогда Лещинский продолжал говорить. Он был только на середине пути.
В последний путь Забабаева провожали на соседнем участке. Здесь прощались со скрипачом Эйхельманом.
