Привет, Мичурин!

А тетя Маша — садовод искуснейший. Из земли и камней она выкладывает на своем участке горки, засевает их самыми разными цветами, которых я в глаза не видел. Но ко всему прочему ужасная притворяшка.

— Дрозды у меня всю викторию поклевали. До единой ягодки. Лихоманка их забери, — дачники все до единого упорно называют клубнику викторией.

Еще тетя Маша на полном серьезе утверждает, что совсем ничего не поливает.

— Вот вы льете и льете водичку, — это нам. — А у меня малинка как есть засохла, поникла бедненькая и капустка привяла с викторией.

Люди добрые, не верьте этой даме, не верьте ни единому ее слову. Малина и клубника у нее залиты водой. А когда ягоды созреют, тетя Маша собирает их «целый воз», больше, чем кто-либо из соседей. Красные помидоры, выращенные в теплице, она вместе с капустой продает, сдает в столовую, по весне торгует луком-батуном, щавелем. Деньжата у нее водятся — тетя Маша любит прихорашиваться. Тем не менее чуть ли не каждый божий день плачется:

— Разорила вдрызг меня эта дача. Один бензин чего стоит. Вот брошу все к чертовой матери, сяду у подъезда на лавочке, буду подсолнушки лузгать, на прохожих посматривать...

Не верьте, не сядет, будет работать до последнего издыхания, пока не свалится, не упадет, дождавшись смертного часа.

С грустью замечаю: очень много брошенных участков. Уже через год, как сойдет с него хозяин, зарастает он бурьяном выше человеческого роста. Домик деревянный, кирпичный ли, осиротев, тоже теряет свой облик: покосится, покривится и будто вопрошает: «Пошто забыли, люди добрые? И где это хозяин обретается?»

Причину надо искать в природных катаклизмах: несколько лет кряду по весне стояла большая вода, многие огороды заливало. Вода сходит только к концу июня. Высаживать овощ, картофель уже просто бессмысленно. И это в то время, когда другие дачники просят, умоляют Бога послать им дождичка: их участки на возвышенных местах, у них сухо. И вот еще какая прелюбопытная штука. В городе в этом году дожди часты и обильны, в то же время над дачами небо постоянно чисто, как стеклышко. Если и пройдет дождичек, то вроде бы для близира — только пыль прибьет.

— Проклятое место, — вздыхают владельцы шести соток. — В чем же мы провинились перед ангелами?

Говорят о притяжении небес: в городе, дескать, оно есть, а за городом его нет. Но ближе к осени, когда придет пора собирать урожай, копать картофель, осадки будут непременно: многодневные, обильные.

Еще одна напасть, для всей Руси характерная, — безобразные дороги. Дорога на дачи берет начало от Усть-Таркского асфальтированного тракта. Водители автобусов проклинают ее на чем свет стоит, от души костерят ее и владельцы частного автотранспорта. Но у дач такое громкое название. Их благословили железнодорожники, помогали в строительстве. Но с началом реформ дорога, у которой колоссальные материальные возможности, весь соцкультбыт сбросила с себя, переложив его на город, на городской бюджет: жилье, клуб, стадион «Локомотив», баню, больницу и другое.

Захотят ли железнодорожники возиться с дачами?

— Надо бы нашему депутату областного Совета Евгению Кулиничу коллективное письмо написать, — говорят иные дачники. — Он обязательно подсобит.

О Кулиниче в городе отзываются лестно, уважительно: хлопочет, бьется за людей. Уже многим помог — старикам, вдовам, инвалидам, просто людям, попавшим в беду. Не оставил бы без внимания и владельцев шести соток. Только они скоро забывают о своем желании. Кончилась дорога с ее выбоинами и ямами — и душа тут же успокоилась, воспряла духом. Уж такова природа русского человека. «А пусть председатели думают, — махнет рукой иной дачник, — им это по штату положено». А председатели меняются как перчатки, и толкового, делового все никак не случается. Да только надо ли расстраиваться: вот он, огород, родной участок, трудись — не ленись, все остальное рано или поздно приложится, решится само собой.

Вот почему, как на крыльях, летят горожане на дачи. Я вот тоже с нетерпением жду выходного, чтобы укатить из города на целых два дня и, встретив в поселке неизменную тетю Машу, с удовольствием и даже каким-то необъяснимым волнением услышать ее традиционное:

— Привет, Мичурин!

И, низко поклонившись в ответ, пройти на свое вожделенное поле, чтобы отдать ему частичку своей души и сердца.