EUR 114.3149 В краю, где любовь мерят пудами...
Безбоязненно декларировал, что это будет «в каком-то смысле лубок» и даже «кич» про Россию, ссылаясь на знаменитого Кустурицу, чьи всемирно признанные киноистории и их эстетика «наследуют и рождаются» из цыганского фольклора…
Единственный пункт «протокола о режиссерских намерениях», о котором Зайкаускас говорил не столь определенно, а как о желаемом, поскольку театр все-таки творчество коллективное: «Если нам удастся сделать спектакль действительно ювелирно изящным, как яйцо Фаберже, то этой вещичке цены не будет…»
Скажем сразу: все свои концептуальные заявки Линас Зайкаускас в спектакле осуществил, показав себя мастером, сегодня уже, на мой взгляд, сложившейся (и даже ставшей в своем роде классической) школы литовской театральной режиссуры. А новосибирцы имеют о ней некоторое представление, поскольку видели «Маскарад» и «Ревизор» Туминаса, «Маленькие трагедии», «Три сестры» и «Вишневый сад» Някрошюса, «Старосветские помещики» в постановке Карбаускаса… У всех названных, как и у Зайкаускаса, — российское театральное образование, притом — индивидуальные мировоззренческие, эстетические и прочие художнические «гены», однако общая по невероятной концентрации в каждом конкретном спектакле способность «переводить текст в пластический ряд» и нанизывать одну на другую сценические метафоры.
...Спектакль «Чувства» можно сравнить с упруго раскручивающейся в течение полутора часов пружиной, причем сама она и напряжение ее столь велики, что к финалу ничуть не ослабевают, крепко удерживая внимание публики одновременно и цельно как на «вещах» (сценографии, реквизите, трюках, мизансценах, то есть пластическом рисунке спектакля), так и на «чувствах». (И слитность эта опять же в природе литовской режиссуры, ибо в ней «игра с вещью — компас действия, сопрягающего психику с метафорой»).
А вещный мир спектакля настолько густ, сочен, нелеп и… прекрасен (художник Маргарита Мисюкова) и движется в таком карусельно-плясовом темпе, что вытаскивает из подсознания для его определения диковинные лубочные слова, как-то: круговерть, кутерьма, ярманка (именно так — через «н»!), балаган…
Чего тут, на крошечном пятачке сцены, только нет — появляется-приносится, а потом уносится-исчезает! Дымари для окуривания пчелиных ульев (по тексту: «Туману сколько навали-и-ило!»), тканые половики, белые скатерти, банные оцинкованные шайки, алюминиевые кружки, чугунные котелки, деревянные ложки, грабли, цыганская и пуховая шали, тулуп, валенки, шарманка… И наконец — это уже не реквизит, а скорее, как и живой оркестрик (кларнет, скрипка, аккордеон, виолончель), и ученый медведь, действующее лицо спектакля — высоченная лестница-стремянка — четырехногое сооружение, покрытое свадебной фатой, под которой по ранжиру развешана металлическая кухонная утварь — сковородки, поварешки и проч. Эдакое фантасмагорическое олицетворение национальной русской девичьей мечты-идеи «о законном браке». Замечательная ироническая рифма к ней — высоко на заднем плане, как бы в перспективе, над деревянным забором, огораживающим этот лубочно-кичевый мирок, — то ли «гроздь» перевернутых после мытья чугунков из русской печи, то ли «луковки» дальних церквушек.
А между тем сюжет перед зрителем разворачивается пронзительно грустный: по сути, это «долгое прощание» глухого к чувствам героя (молодого — двадцатидевятилетнего — «старика») и страстно влюбленной в него девушки. В основу «вещички» положен написанный Чеховым в 1887 году рассказ «Верочка», сразу замеченный современниками, за «мотив любви во всех ее тончайших и сокровенных проявлениях».
И если печься о тексте, то самые важные диалоги в спектакле бережно сохранены, и история неразделенной любви на сцене «Старого дома» отнюдь не безъязыка. А поскольку Чехов (кстати, первым затеявший измерять любовь пудами) и дома, и за границей сегодня сам является мощным театральным мифом, то главная героиня рефлексирует (не вполне серьезно, а тоже с кичевым оттенком) по поводу несбывшегося репликами из монологов других чеховских страдалиц — Нины Заречной, сестер Прозоровых, племянницы Войницкого Сони… Хотя, безусловно, главное в этой работе театра — пластика. Все «тончайшее» и «сокровенное», что для нас не совсем привычно, доверено донести зрителям именно ей посредством немыслимых гимнастических трюков и почти цирковых аттракционов.
А принимает публика эти правила игры, и принимает с восторгом, уже в своеобразной увертюре к объяснению, когда героиня мешает уходящему от ее чувства мужчине унести свое добро — потрепанную связочку книг. Стремление удержать любимого любой ценой — это серия почти футбольных пасов подружкам — великолепному трио поверенных в любви и всеми силами «создающих для нее условия» фантастически изобретательных и самоотверженных в выполнении этой миссии девушек (Елена Гурина, Наталья Немцева и Анастасия Панина).
Вообще влюбленной героине Ларисы Решетько сочувствуют и помогают здесь, в краю, где любовь мерят пудами, а водку — банными шайками, все: и Шарманщик (Владимир Казанцев), и Медведь (в его шкуре вплоть до прощальной реплики: «А должно быть, жарища теперь в этой самой Африке?» в буквальном смысле «парился» Вадим Тихоненко). По остроумному режиссерскому парафразу известной русской идиомы, означающей интимность события, именно они вместе с подружками «держали свечку» над парочкой в момент объяснения и вынуждены были вскоре с этими же свечами шествовать на символических похоронах любви…
Потому как ну не дано, не дано герою Владимира Борисова полюбить! Он и сам едва не плачет: «Камень бы тронулся, а я... я глуп и нелеп!» или: «Собачья старость в тридцать лет!» Он и сам понимает: как-то безвозвратно упущен за ответственной работой статистика, за привычно упорядоченным бытом холостяка этот жизненный аспект. Закрылись наглухо и, похоже, навсегда ворота за шумной «романической» компанией прекрасных барышень, с ними ушла музыка, и он распластан-распят на этих досках — в мир чувств ему хода нет.
По-моему, история, точнее «вещица», и ныне актуальная?.. (Не случайно героиню в спектакле, как и саму актрису, зовут Ларисой Геннадьевной, а ее возлюбленного — как и Владимира Борисова — Владимиром Николаевичем, тогда как автор 120 лет назад окрестил их Верой Гавриловной и Иваном Алексеевичем). А получилась она занятной и в художественном плане цельной. Следовательно, как и обещал мастер, изящной. Фаберже не Фаберже, но наше театральное «всё» — Чехов — новые свои грани с улыбкой нам щедро открыл.
Линас Мариюс Зайкаускас
Родился в 1962 году. Окончил Ленинградскую музыкальную академию им. Н.А. Римского-Корсакова по специальности «режиссура музыкального театра». Стаж работы режиссером в профессиональных театрах — 17 лет. Поставил на драматических и оперных сценах около сорока спектаклей, которые принимали участие и неоднократно награждались на разных европейских фестивалях.
Работал главным режиссером Русского драматического театра в Вильнюсе (1992 — 1999), генеральным директором и режиссером Театра Повшехны в Польше (1999 — 2001).
Руководил Международным театральным фестивалем им. Гомбровича, Международным фестивалем культуры в Радоме. Кроме того, преподавал актерское мастерство в Музыкальной академии Литвы, историю европейской культуры в Паневежисской консерватории. Поставленные им спектакли идут на сценах театров России, Польши, Литвы, Турции, Украины.
Соавтор пьес «Берег неба», «Кармен», автор театральных инсценировок «На отшибе мира» по Т. Кантору, «Час, в течение которого мы ничего не знали друг о друге» по П. Хандке. В России ставил спектакли в Тольятти, Уфе, Норильске, Тюмени, Магнитогорске, Новосибирске и др.
Лауреат фестиваля-конкурса «Золотой конек» (Тюмень), Высшая награда Республики Башкортостан «Диплом президента Башкортостана» за творческие достижения в театральном искусстве, обладатель диплома «Человек культуры года» города Радома.
АКТУАЛЬНО
