Пахарь и философ

— Человек.

— Вижу, что не медведь. А чем ты, человек, занимаешься?

— Я философ.

Удивился мужик:

— Это что еще за фрукт такой? Что же ты делаешь?

— Я думаю.

— Вот это! — еще больше удивляется мужик. — О чем же ты думаешь?

— О том, как устроена Вселенная, в чем смысл жизни, что есть человек, Бог, истина, добро, красота. А потом свои мысли записываю, издаю книги, и люди читают мои книги.

Рассмеялся мужик:

— Ну и работка! Да разве же это работа? Работаешь — это когда пашешь, сеешь, убираешь хлеб, пасешь скот, строишь, ловишь рыбу, охотишься. Лежать же под кустиком в тенечке и думать о том, о сем — это, братец, чистое тунеядство. Так-то полеживать любой дурак сможет. Тут никакого ума не надо. Тунеядец ты, вот кто! Паразит! Мирской захребетник. Только даром чужой хлеб ешь.

Стыдно стало философу. Поднялся он и сказал:

— Ты, наверное, прав! Давай я тоже буду пахать, как и ты?

— Вот-вот! — согласился мужик.— Иди-ка лучше попаши. А я, как ты, лягу под кустик и буду...

— Философствовать, — подсказал мудрец.

— Вот-вот! Этого самого!

И лег мужик под кустик философствовать.

— Ну и занятие! — похохатывает мужик. — Лежи себе под кустиком и подумы...

И в тот же момент заснул. Спал он долго и сладко. А когда проснулся, решил, что теперь будет размышлять. Только ни одна мысль не приходит ему в голову.

— Ну мир! И что мир? Что же, интересно, о нем наразмышлять можно? Мир — он и есть мир. А Бог? А что Бог? Бог — он и есть Бог. А человек? Две руки, две ноги, голова. Ест, спит, работает. Что тут еще надумать можно? Или вот добро... Дождь пошел весной на посевы — это и есть добро. Урожай хороший уродился — тоже добро. Или наработался, а потом в баньке попарился и поел вкусно и сытно. Во какое это добро! Всему добру добро! О чем тут еще можно думать? Голову сломаешь, ничего больше не надумаешь. А этот... как там его? Еще и книжки пишет. Да где же он набирает столько умных мыслей? Тут и на две строчки не наберешь!

Тужился-тужился мужик. Вертелся с боку на бок. Затылок ажно до крови расчесал. Голова чуть не раскалывается, а ни одной самой маленькой мыслишки как не было, так и нет. Заругался мужик, вскочил на ноги, плюнул в сердцах:

— Да что же это такое! Хоть голову сломай, а ничего из нее не выходит... Пойду-ка я лучше посмотрю, как там философ пашет.

Подошел и видит, что философ еле плетется за плугом, спотыкается... И непонятно, в чем у него еще душа держится. А борозда! Лучше бы ее глаза не видели. Виляет туда-сюда, здесь ковырнул, а там даже царапины не оставил. Придется всё по-новой перепахивать. Тут, кроме сорняка, ничего не вырастет.

— Иди-ка ты, братец, лучше под свой кустик! — говорит он философу. — А я уж лучше сам попашу.

Взялся мужик за плуг. Пашет — любо-дорого! Борозда ровная, как по линейке отведенная. Ни одного огреха. Глубокая! Красота просто! Радуется мужик. Доволен чрезвычайно своей работой. А плуг-то так и играет в его руках. Работается же ему в охотку. Не заметил, как солнышко закатываться стало. А ему кажется, что еще и не начинал работать как следует. Он бы еще и пахал, и пахал. Да темнеет уже. Наварил мужик каши. Такой запах от нее идет.

Пригласил он философа. Уселись они у костра и едят. Философ рассказывает, как появилась Вселенная, как зародилась жизнь и что есть добро и красота. Мужик порой ложку поднимет и до рта не донесет: такая бездна премудрости открылась перед ним! Как будто заново на свет родился!

Когда с рассветом они поднялись, хотел философ снова взяться за плуг, но мужик отстранил его и говорит:

— Нет уж, братец! Давай делать то, что мы умеем и что нам каждому в радость. Тогда, глядишь, и я буду поумнее, и у тебя на столе достаток будет.

Так они и порешили.