Песня остается с человеком

Впервые услышал ее весной 1958 года, хотя песня родилась двумя годами раньше — в 1956-м. В ту самую памятную весну 1958 года заканчивал среднюю школу-десятилетку, снимал частную квартиру в селе Кама Куйбышевского района. Село большое, довольно симпатичное, стоит на реке, которая тоже называется Кама, с ударением на втором слоге. На крутом ее бережку стояла наша деревянная одноэтажная и довольно мрачноватая школа, что в те юные годы мы вовсе не замечали. Недалеко церковь, тоже деревянная, в которой прочно обосновался клуб.

Мне почему-то доставляло особое удовольствие прийти сюда на общее колхозное собрание, забиться в дальний угол и слушать, о чем говорят председатель, бригадиры, колхозники, решавшие судьбу своей сельхозартели вплоть до очень мелких вопросов: покупать или не покупать племенного быка, что делать с выездным жеребцом, поранившим ногу?

Рядом с церковью, то есть с клубом, стоял металлический репродуктор. В те годы они были, почитай, в каждом селе, в каждой малой деревне. Голоса московских и новосибирских дикторов разносились по всем сельским улочкам, если даже их было довольно много.

Моя съемная квартира тоже была недалеко от клуба. Помню, что в тот день сидел за учебником математики, которую очень любил, решал задачки; окно было распахнуто, в него душистыми волнами вливался свежий майский ветерок. И вдруг зазвучала эта песня, которая называлась «Подмосковные вечера».

Не слышны в саду даже шорохи,
Все здесь замерло до утра,
Если бы знали вы, как мне дороги
Подмосковные вечера.

Простые, можно сказать, народные слова, но особенно располагала к себе мелодия, удивительно задушевная, берущая сердце и душу в полон. Она так тронула меня, что я немедленно отложил в сторону любимый учебник и, до половины высунувшись в окно, с напряженным вниманием слушал новую песню, словно это было какое-то очень важное правительственное сообщение: о понижении цен на промышленные и продовольственные товары или о недружественных шагах «зажравшихся» капиталистов.

«Подмосковные вечера» полюбил сразу и на всю жизнь. В старых советских песнях, в отличие от современных песен-минуток (очень редкие из них живут более года), всегда был какой-то сюжет, несложный, но тем не менее. Все-таки песня — не роман и даже не рассказ: простенькое сочинение на заданную тему, которые часто писали и мы, десятиклассники, уже готовившиеся отправиться в самостоятельное плавание по бурному житейскому морю. Но все песни тех лет вмещали удивительно много чувств: любовь и нежность, горькие девичьи раздумия и надежду, которая согревала душу. И у нас, школяров, тоже была своя песня, которую знали многие: «Как выйдешь из дома, так сразу с порога на тысячи верст разбегутся пути. И зорь будет много, и слез будет много, и целая жизнь впереди».

Песня куда с добром, и все-таки «Подмосковные вечера» трогали за душу сильнее. Хотя в ней не было указано адреса. Это была песня для всех: старых и молодых, еще не любивших и уже отлюбивших, и для влюбленных в особенности.

Природа в селе была почти такая же, как и в песне. Имею в виду нашу речку. Садов, конечно, у нас не было, но зато кругом полно березовых колков, чудных травянистых полян, на которых в середине лета созревают ягоды; народ каминский и второмихайловский (ближайшая деревня) собирает их ведрами и только радуется.

А как хороша речка Кама в теплые майские вечера: ровно бы дремлет и только тихонечко позванивает у самых берегов, будто кто-то понавесил там крохотные чудные колокольчики. Зеленая трава распустила по течению длинные косы, и поет много-много птиц, хор которых звенит до самого утра.

А у нас двадцать второго июня выпускной бал. Столы установили прямо посреди школьного двора, в трех десятках шагов от речки. На них самое разное угощение, присутствуют и горячительные напитки, хотя со стороны гороно это не поощрялось. Но село дальнее, от Куйбышева больше семидесяти километров, власти бывают у нас редко, и мы живем сами по себе, ровно бы на острове.

Чинно и важно рассаживаемся за составленные впритык столы вместе с нашими наставниками-учителями и директором, кажется, он уже успел слегка приложиться. Хотя это, наверное, только кажется. Директор привстал, держа в одной руке наши аттестаты, чтобы начать торжественную речь, но в этот самый миг начинается песня, нам уже полюбившаяся, — «Подмосковные вечера». Директор опустился снова на стул, и мы слушаем ее до конца, до самых последних звуков, замерших, как эхо, где-то за рекой в кудрявых березах, в зарослях тальника.

В этот вечер нашего расставания со школой «Подмосковные вечера» звучали дважды. Последний раз поздно ночью, почти в двенадцать часов, хотя июньские ночи самые короткие. Это когда заря с зарею сходится: закат еще багровеет, a уже скоро, через час-полтора, восток займется новой зарей. И будет новый день, и еще будет много-много новых дней...

Есть в песне такие слова: «Что ж ты, милая, смотришь искоса, низко голову наклоня». Моя длинноногая и длиннокосая тоже посмотрела на меня искоса, когда я, обуреваемый любовью и ревностью, окликнул ее, и, ничего не сказав, ни единого словечка, повернулась ко мне спиной и пошла по деревянному мостику через реку Каму к школьному интернату, который был на другом берегу. Там жили все наши мальчишки и девчонки, кроме меня, там жила и она, любовь моя первая, незабвенная.

Больше я никогда не видел ее, хотя всю жизнь мечтал встретиться с ней. Мы полагаем, а Бог располагает.

В свою деревеньку за полтора десятка верст возвращался в полном одиночестве, молча, и сильно гнал велосипед по грунтовой дороге, которая почему-то казалась на удивление гладкой. Мой дружок и одноклассник Шурка, худой и длинный, похожий на журавля, вдобавок еще и в очках, единственных на всю школу, потому и прозванный профессором, еще за столом сказал, что сбежит к своей Олечке, которая училась годом младше и в этом году закончила девять классов. У них все давно было решено: Олечка получает аттестат зрелости, и они идут в сельсовет и расписываются. Острая зависть, будто ножом, пронзила мое сердце: у Шурки все так хорошо складывается в жизни, а у меня черт-те что.

На краю деревни по левому порядку горел огромный костер, прямо у избы Свеженцовых. Вокруг сидели ребята, мои сверстники, которые работали в колхозе. Кто-то намеревался уйти из него после службы в армии, кто-то хотел учиться в Куйбышевском ФЗО. Только братаны Свеженцовы — Васька, Петька, Колька и Витька, их сестренка Валентина прикипели к колхозу, будто был он им родной. С ними работал и отец дядя Миша, ухаживал за колхозными быками-производителями, его жена Настена была дояркой.

Веселая забавная семья. Если случалась гулянка, Свеженцовы на потеху всей деревне затевали драчку: то братья дружно мутузили батю, то батя «воспитывал» кого-нибудь из сыновей, как он сам после говорил. И тем не менее это были честные и трудолюбивые люди.

Спешившись и прислонив велик к штакетнику, подсел к костру, хотя на душе кошки скребли. Ребячий треп в первую очередь о девчонках: что да как было, когда чем кончилось и каковы последствия. Похвальбы через край, каждый старается показать себя только с выгодной стороны.

— Как твои дела, школьник? — этот вопрос уже непосредственно ко мне.

Обидчиво заявил, что уже не школьник, аттестат зрелости в кармане, скоро буду учиться на шестимесячных курсах от Куйбышевского химического завода. Мое сообщение вызвало неподдельный интерес.

А рассвет все заметнее да заметнее. По репродуктору, который висит на столбе, недалеко от колхозной конторы, уже исполнили Гимн Советского Союза и снова поют «Подмосковные вечера». У костра становится тихо.

— А что, добрая песня, — сказал кто-то из братьев Свеженцовых. — Я уже ее слышал, понравилась.

Остальные молчат. Ребята вставали, потягивались после бессонной ночи. Я тоже поехал домой. На душе наступил мир, было печально, но приходило умиротворение. Шел первый день самостоятельной жизни. В деревне пели третьи петухи; горечь разрыва с любимой ушла куда-то далеко-далеко...

Я вспомнил об этом после того, как прочел главу из книги артиста Владимира Трошина, посвященную «Подмосковным вечерам». Песни 40-х, 50-х и даже 30-х годов, заключает автор, вновь возвращаются к нам. Залы вновь переполнены, когда со сцены звучат «Подмосковные вечера», «Синенький скромный платочек», «Ой, цветет калина в поле у ручья», «Ах, Самара-городок» и много других советских песен, впавших было в немилость. Особенно радует артиста, что на концерты валом валит молодежь. Хорошая песня всегда остается с человеком...

«Подмосковным вечерам» исполнилось полсотни лет. А мы как любили ее, так и продолжаем любить и, думаю, любить будем вечно, как «Тонкую рябину», как «Стеньку Разина» и много других истинно народных песен.