EUR 90.1356 
Войти в золотые врата
все словно предназначено для того, чтобы, подвергнуть тебя процессу, для наименования которого чрезвычайно сложно подобрать точные и емкие слова... Пожалуй, единственное подходящее определение — это катарсис. И только пережив его, получаешь шанс обрести гармонию
с собственным внутренним миром. С душой. С Богом.
Но если это происходит, Иерусалим поселяется в тебе как величайшая ценность и непреодолимо манит к себе уже с того момента, когда ты еще не покинул его пределов, а только собираешься это сделать.
Город трех религий встретил нас душным теплом, сиреневой дымкой цветущих деревьев и переливающимися пастельными оттенками палево-бежевых строений, совсем юных и тех, что приходятся им далекими пращурами. Частые военные патрули в темном хаки порой ограничиваются пристальным взглядом, но время от времени вступают в диалог с нашим водителем-арабом.
Их он приветствует «шалом», а не одной из универсальных английских версий «здравствуйте». Выглядывающие из-под касок молоденькие лица еврейских девушек и юношей, рядом с внушительными винтовками, оттягивавшими им плечо, выглядят как-то особенно беззащитно.
За время семидневного путешествия мы не раз увидим их курящими, смеющимися, развалившимися в куцей тени строений как самых обычных людей. И только раз доведется побеседовать с бывшим соотечественником, которого в двенадцать лет родители привезли из России в Израиль и который скажет, что американская винтовка последнего образца не для устрашения. Стрелять по живым людям приходится. Часто.
По нешироким улицам движутся добротные иномарки и люди, неторопливо беседующие о своем и бросающие любопытные взгляды в тонированные окна туристического автобуса. Хотя... кто-кто, а они давно должны были привыкнуть к круглогодичному наплыву паломников и простых туристов, которые, кажется, всю землю обошли в своих потертых шортах, растянутых майках и видавших виды кепках. По колоритным одеждам части горожан безошибочно можно определить, по арабским или еврейским кварталам мы проезжаем.
Вот спешат в синагогу в большинстве своем худые, облаченные в черное, ортодоксальные иудеи; у некоторых на головах странные меховые шапки, похожие на укрупненную модель некогда популярной «таблетки». Кое-кто, даже шагая по улицам, не отрывает взгляда от книги, очевидно, показывая окружающим свою беспримерную набожность. А там, по узкой каменной улочке, как крейсер по волнам, плавно покачивая широкими бедрами, плывет мать семейства в расшитом арабском платье. На ее голове один на другом громоздятся два огромных тюка, но восточная красавица даже не поддерживает их руками и весело беседует с товаркой.
Безусловно, глобализация не обошла и этот, совершенно особый, земной уголок и разрядила значительную часть населения в китайский и турецкий ширпотреб, приучила к попсе и к пепси, обезличила в чем-то, но не стала доминирующей. Национальный колорит все же силен. В некоторых не очень людных местах вдали от центра ориентироваться помогает всемирно известная высоченная бетонная разделительная стена, кое-где расписанная местными графити.
В Иерусалиме автора этих строк посетило чувство, близкое тому, что некогда я испытала в Гизе, стоя в тени пирамиды Хефрена, и глядя на то, как загорелые, чумазые от ушей до пяток сорванцы лупят футбольным мячом по камням ее стен, повидавшим десятки веков человеческой истории. Кажется, пространство и время теряют свои привычные очертания и позволяют тебе заглянуть в тайну тайн. Но в отличие от Египта, в Израиле, или в Палестине, как кому больше нравится, к этому ощущению добавился совершенно особый подтекст: мы оказались в тех местах, где ступала нога Христа.
Группа расположилась в небольшой арабской гостинице на самой вершине Масличной горы, с которой открывается потрясающая по красоте панорама старого города. Кто читал Евангелие, помнит, как часто в нем упоминается Елеонская гора, на которой любил бывать Господь вместе со своими учениками и, глядя на величественный храм, на месте которого сейчас возвышается златокупольная мечеть Омара, вести беседы. Как и было предречено, от древнего иудейского храма камня на камне не осталось.
Во времена Христа это был, можно сказать, пригород. Весь Иерусалим умещался за каменной стеной, которая сегодня оберегает старый город от дыхания цивилизации и разграничивает арабскую и еврейскую территории. Прямо под стеной, в низине, когда-то протекал мощный поток Кедрон, а ныне только камни и пыль. Чуть выше, слева, — большое еврейское кладбище. Правее — изумительный по красоте силуэт православного монастыря Марии-Магдалины, а ниже, ближе к Кедрону, Гефсиманский сад.
Если протянуть перед собой ладонь, кажется, что на ней может уместиться весь старый город. Его многочисленные врата, стены, христианские храмы по соседству с мечетями и находящимися в непосредственной близости синагогами, которые, к слову, внешне очень трудно отличить от обычных зданий, и даже его рынки, во все века продолжавшие выполнять свою утилитарную функцию.
Созерцание величайших святынь трех значимых мировых религий в тесном соседстве и невидимом глазу, но ощущаемом внутреннем противостоянии, только укрепляет тебя в мысли, что этот сравнительно небольшой участок земли всегда будет вожделенным, и потому будет порождать новые споры и конфликты.
(Продолжение следует).
