О тех, кого помню и люблю

...Я пишу совершенно искренне «мне повезло» — тому есть несколько причин. Главная: в 1953 году, когда я пришла работать в техникум, в коллективе преподавателей было много ярких личностей. Уже немолодые люди, многие из них участники Великой Отечественной войны, с большим опытом работы, они буквально освещали своим личностным светом окружающую молодежь. Это Михаил Иванович Живанов, Лев Петрович Григорьев, Серафим Васильевич Корольков, Митрофан Николаевич Пашков, Геннадий Осипович Цейцан. Им под стать были и недавние выпускники институтов физкультуры Москвы и Ленинграда — Валентина Яковлевна Сутулова, Михаил Самойлович Майзлин, Валентина Петровна и Валерий Александрович Колесниковы, позже — Герман Алексеевич Приматов, Вениамин Ильич Еселевич, Юрий Иванович Гусев, Борис Сергеевич Петренко, Николай Алексеевич Повышев, Валентин Михайлович Романов.

Вторая составляющая моего «везения»: в школе на станции Инская, где я проработала два года после окончания Уральского университета, у меня не было возможности заняться своим любимым делом — приобщать учеников к искусству, различным его видам, открывая творческие наклонности ребят, помогать их познанию людей и самих себя — «найти себя в себе самом однажды за работой...»

Настоящая демократия
Мне повезло еще и потому, что, когда я пришла в техникум, в этом учебном заведении, как я теперь понимаю, была настоящая демократия: педагоги, особенно молодые, чувствовали себя независимо, то есть могли отстаивать свои мнения, спорить с директором — Михаилом Ивановичем Живановым, как тогда говорили, критиковать или не соглашаться.

За многое мы тогда корили его, уже не молодого человека, участника Великой Отечественной войны, и, наверное, справедливо, но, как говорится, «большое видится на расстоянии»...

Уже почти четверть века, как нет его, и мы, теперь сами люди преклонных лет, вспоминаем только хорошее. А нам, женщинам, и вовсе видится наш директор, с виду совсем не героический человек, рыцарем.

Я работала второй год в ТФК, и случилось так, что группа опоздала с практических занятий почти на час, но Михаил Иванович просил меня подождать еще минут сорок и все-таки провести занятие. Я, такая смелая, прямо в глаза ему сказала: «Распоряжение дурацкое, и я ухожу домой».

Завучем была тогда прекрасная, мудрая женщина — Валентина Яковлевна Сутулова. Она потом мне рассказывала, что директор ходил по кабинету очень взволнованный и повторял: «Обозвала меня дураком, девчонка!». Валентина Яковлевна пыталась его уговорить: «Не может быть, Инна — воспитанный человек». «Ну не меня, так мое распоряжение», — с обидой сетовал Живанов.

Дома я, конечно, поведала о своем «подвиге» и, когда встретила непонимание, струсила: директор имел право меня уволить или хотя бы выговор вынести.

На следующее утро у нашего секретаря — седовласой Марии Васильевны Давидович — спросила, нет ли приказа. Приказа не было. Мне было очень стыдно, и захотелось от этого прощения моего проступка работать вдвойне, стараться изо всех сил. Но даже здороваться с директором было невыносимо: он ведь даже убеждал меня, чтобы я осталась, обещал оплатить потраченные часы.

К Михаилу Ивановичу можно было прийти в кабинет с каким-нибудь совсем необычным и сложным вопросом. Никогда не забуду, как один учащийся, такой румяный, жизнерадостный, но очень ленивый парень, получил на экзамене двойку по русскому языку, и ребята сказали мне, что он собирается кончить жизнь самоубийством — ведь лишат стипендии. Естественно, я встревожилась и пошла к Живанову. Он внешне не удивился и только спросил: «Он всем в группе сказал?» Я ответила, что все уже знают.

Михаил Иванович меня заверил: «Будьте спокойны, ничего не случится». Конечно, он оказался прав...

Обращаясь к директору по любому делу, мы всегда видели и чувствовали, что он не просто решает с плеча, а думает...

А как он умел хвалить, если у нас, молодых преподавателей, что-нибудь получалось особенно хорошо! И тогда у меня, например, вырастали крылья: хотелось работать не покладая рук.

Еще деталь: я уже проработала лет десять, когда поступал к нам в техникум директорский сын. Практику сдал, а диктант написал на двойку. Михаил Иванович даже не поговорил со мной, не попросил о пересдаче. Сын тихо взял документы и, по-моему, благополучно поступил в техническое учебное заведение.

Летом 1978 года я ехала из больницы, где у меня лежала мама. Тогда люди вечно читали в транспорте газеты. И вдруг в «Советской Сибири» крошечное сообщение о смерти бывшего директора техникума Михаила Ивановича Живанова. Я горько плакала, по, в общем-то, чужому человеку, который, несмотря на многие свои слабости, помогал нам оставаться самим собой.

Умел увлечь и поучить
Не так давно ушел из жизни Лев Петрович Григорьев, не дожив полгода до девяностолетия.

Выпускник одного из физкультурных вузов нашей страны, он вел в ТФК волейбол и баскетбол, одно время был завучем, заведовал УКП Омского института физкультуры и много лет подряд преподавал в техникуме теорию и методику физического воспитания.

Удивительный это был человек. Его отличали высокая образованность, совсем не академическая манера преподавания, разносторонность интересов, увлеченность литературой и музыкой. При этом он всегда был в динамичной спортивной форме, регулярно играл в большой теннис, ходил на лыжах.

Близкие и соседи вспоминают, какие прекрасные музыкальные вечера придумывал Лев Петрович, как подолгу играл на пианино.

Самое же драгоценное в его преподавании — связь с практикой и гуманное, чуткое и в то же время принципиальное отношение к учащимся.

Недаром так тепло вспоминает о Григорьеве Анатолий Ильич Смирнов, выпускник техникума 1972 года, учитель высшей категории, много лет проработавший в школе: «Неординарным человеком он был. На первом же занятии предупредил нас, что в учебнике лишь теория, поэтому мы должны и слушать его, и записывать самое главное: ведь он эту теорию подтверждал практикой. Он сумел увлечь нас своими занятиями. Мы, можно сказать, его боготворили. И особенно нам стал дорог этот человек, когда на классном часе он рассказал об участии в Великой Отечественной войне, о невзгодах народа и армии в ее первые дни и месяцы...

Лев Петрович был призван на фронт 23 июня 1941 года, «командовал» гаубицей, которую транспортировали быки. Во время бомбежки или обстрела быки разбегались, а гаубицу нельзя было оставить, так и отступали до самой Москвы.

Рассказывая, он иногда отворачивался от аудитории, чтобы вытереть слезы, выступавшие от горечи нахлынувших воспоминаний. Мы были последними, кого он выпустил до ухода на пенсию...

По волнам памяти
В теперь уже далекие 70-е годы учеба в НТФК была мечтой многих девчонок и мальчишек (тогда принимали после восьмого класса) и слова «ТФК» и «тэфэкашник» звучали емко и авторитетно.

Техникум физической культуры, к сожалению, никогда не имел условий для проведения специальных практических занятий: вечная аренда залов, бассейнов, катков. Правда, на Станционной был неплохой гимнастический зал.

Тогда уже преподавал в ТФК спортивную гимнастику Анатолий Алексеевич Лукин, добрейший человек и прекрасный методист.

Он был участником Сталинградской битвы, награжден многими орденами и медалями, был первым мастером спорта в Сибири по гимнастике. Именно он обычно командовал парадом на открытии городской эстафеты в мае и других крупных соревнований.

Легкоатлетический кросс — одно из самых ярких воспоминаний выпускников техникума. И тот же Анатолий Ильич Смирнов рассказывает, что до сих пор бывшие выпускники ходят на эстафету 9 Мая и болеют за свою команду.

Кто-то из мудрых людей когда-то сказал: «Человек жив, пока его помнят». Я вспомнила этот афоризм, когда стала писать о тех, с кем проработала больше четверти века и кого никогда не забуду, как и многочисленные выпускники в больших и малых городах России. Но иногда возникают сомнения: «Нужно ли это кому-нибудь, кроме меня?».

И вот в одну из таких минут я нахожу как бы опору для себя в книге, когда-то подаренной мне учениками, с таким категоричным названием «Нет ничего сильнее слова».

Да, это так. Хотя в нашу драматическую эпоху на планете, несмотря на стремительное развитие науки и культуры, сильнее слов оказываются выстрелы и взрывы снарядов, особенно в России. А экраны телевизоров, за исключением канала «Культура», накалены от бесконечных сериалов: «Улица разбитых фонарей», «Убойная сила», «Бандитский Петербург», и последние известия на всех каналах чаще всего сообщают нам о новых и новых жертвах терактов.

Но ведь пока еще есть и другая жизнь: играют свадьбы, рождаются дети, врачи спасают жизнь людей, ученые делают открытия, переполнены зрительные залы многих театров. Как и раньше, студенты и учащиеся сидят над книгами, музыканты готовятся к очередным концертам и фестивалям. И значит, я имею право вспомнить о дорогих мне людях: ведь жизнь продолжается!

Все-таки чтобы обосновать свое право, я добросовестно выписываю из заветной книги несколько афоризмов:

«Человек оставляет после себя то, с чем связывается его имя...» (Валери). «Нет ничего более живучего, чем воспоминания» (Гарсия Лорка). «Подлинная урна усопшего не на кладбище, а в забывчивых сердцах» (Кокто). «Память всегда на службе у сердца» (Ривароль) и наконец: «Человек без воспоминаний — конченый человек» (Салакру). Вооружившись этими мудрыми словами, я продолжаю писать.

Такие разные, но в чем-то похожие...
В ТФК были прекрасные, по-своему одаренные педагоги не только практических дисциплин (коньки, лыжи, гимнастика, спортигры), но и других, необходимых каждому преподавателю физического воспитания и тренеру. Поэтому я не могу не рассказать о преподавателе анатомии Анне Матвеевне Верещагиной. Она вела, казалось бы, такой сухой предмет, но уроки проходили интересно, учащихся покоряли ее огромная ответственность, знание предмета, увлеченность поэзией и страсть к путешествиям.

Мне рассказывали, что в начале первого курса из шалости в ее кабинете кто-то из ребят на перемене привязал скелету под мышку булку хлеба. Анна Матвеевна, войдя в кабинет, увидев это, села за стол и заплакала. Успокоившись, рассказала, как было трудно в войну, пришлось перенести и голод, и холод. На фронте у нее погиб брат, посмертно получивший звание Героя Советского Союза...

Я хорошо знала Анну Матвеевну и поражалась, как она, несмотря на все сложности жизни, оставалась человеком увлеченным, цельным, вырастила достойного сына. Ее имя в памяти связано только с прекрасным.

Своеобразной звездой нашего ТФК была Лия Сауловна Горелик, преподаватель физиологии, выпускница Ленинградского университета.

Она относилась к представителям молодого поколения педагогов. И хотя на ней лежала почти вся ответственность за семью, а главное — за двух маленьких детей (никаких бабушек и дедушек, ее родителям и ей пришлось испытать все тяготы войны), она всегда казалась совершенно независимой и свободной. Внутренняя раскованность, большие знания, эрудиция отличали эту чрезвычайно одаренную личность.

Безусловно, лучше меня о Лии Сауловне как о преподавателе рассказывают те, кто у нее учился.

Таисья Кузьминична Романова закончила техникум в 1963 году и успела прослушать у Горелик курс физиологии только год, но воспоминания и через сорок лет были так ярки и эмоциональны, что едва успевала записывать:

«Прекрасная женщина, красивая внешне и богатая своим внутренним духовным содержанием! Занятия нас увлекали, мы никогда не были равнодушными на ее уроках. Она проводила каждое занятие как бы на одном дыхании, старалась дать нам как можно больше знаний. Они очень пригодились в работе, на практике. Не было специально оборудованного кабинета, но Лия Сауловна регулярно проводила лабораторные занятия».

Как и учащихся, меня покорила Лия Сауловна, она стала мне дорогим человеком. Прямая, иногда резкая, не ощущавшая никакого преклонения перед чинами, она и года не смогла проработать в мединституте: не было того духа свободы, независимости личности, что в стареньком деревянном здании на Фрунзе, где обитал наш ТФК.

К сожалению, ей пришлось с семьей уехать в Рязань, где на одном из заводов стал работать муж. Но наша дружба, если так можно выразиться, не прервалась: мы переписывались 30 лет, и Лия Сауловна стала для меня еще ближе и дороже.

«Будь несовременна!»
И тридцать лет спустя в последних письмах вспоминала она природу Сибири: «Я никогда не забуду Обь, ее высокие берега, парки, овраги и обрывы».

«Здесь, — продолжает она, — все лиричное, есенинское, пейзажи нежные, закругленные деревья, красивые сосны, реки тихие, скромные. Как видишь, я полюбила Рязанщину». И все же ей по-прежнему дорого все, что связано с Новосибирском, с техникумом, вспомнила даже, что кто-то из ребят называл ее ласково «Лиса Саксауловна».

Несмотря на заботы теперь уже о внуках, несмотря на бесконечные недуги, не может без работы («пусть четыре часа в неделю и бесплатно!»); не может без книг — классики, журналов, публицистики. Берет книги в двух библиотеках и все равно жалуется, что нечего читать. Иногда в письмах чувствуется усталость от букета болезней, но чаще все-таки в раздумьях о жизни светлое начало побеждает: «Я верю во все светлое и хорошее, в силу любви и добра, хотя вокруг льется кровь». И трогательно о детях уже в последние годы: «Все сильнее люблю нежные детские лица, их милые фигурки, необыкновенные движения».

Лия Сауловна прислала мне крошечную фотографию и подписала: «Будь несовременна!».

В этой связи о детях и внуках: «... дети уже не такие идеалисты, как мы, а внуки — тем более. Вообще меня больше страшит духовный дефицит, чем материальный, хотя последний — тоже страшный симптом».

И как напутствие — письма последних лет: «Не унывай, заботься о своей душе, пусть она трудится и день, и ночь».

Потом письма перестали приходить — примерно в 1995 году, и я напрасно писала: ответа не было... Как в старой-престарой песне: «Кого-то нет, кого-то жаль...».

Но память помогает не предаваться унынию: ведь она всегда «на службе сердца». А сердцем я с теми, кто поднимался по скрипучим деревянным ступенькам на Фрунзе в наш ТФК и по каменным — на второй этаж на Станционной: шел в аудитории, кабинеты, учительскую, огромный гимнастический зал...