13:23 / 24.01.2024 / Общество

Записки адвоката: Три слова, которые нельзя говорить

Большая просьба к будущим подзащитным. Если вас задержали и обнаружили в том месте, которое не предназначено для хранения личных вещей, десяток контейнеров с героином, дождитесь защитника. Назовите мое имя и номер телефона. И, пока я еду, не произносите ни слова. Вы и так уже сделали все возможное, чтобы лишить своего адвоката каких бы то ни было инструментов защиты.

Когда я приехал, иностранный специалист был уже освобожден от бремени. Он выглядел взволнованным и изнеможенным. В общем, выглядел он, как обычно выглядят после удачных родов тройни. За тем лишь исключением, что радости от разрешения не источал. Пока я ехал, он успел сообщить полицейским именно то, чего я больше всего боялся. Эти три слова никогда нельзя соединять вместе в подобных ситуациях.

Друзья мои, когда из глубины ваших недр извлекают триста граммов героина, от сердца отрывают, так сказать, никогда не говорите: «это не мое». Настаивать на том, что это не ваше де-юре, когда это вынимают из вас при помощи троса сантехника де-факто, губительно. Вопросы, которые будут вам тут же заданы, не будут содержать процессуального смысла. Если в уголовном процессе можно играть словами и понятиями, после чего лавировать и вылавировать, то вопрос «А чьи же они тогда, по-вашему?» является обычным человеческим любопытством, предусматривающим наличие у ответчика нечеловеческой логики. Которой вы, скорее всего, не располагаете.

Это только в фильмах зло­умышленник, уходя от погони, прячет сокровище в первом подвернувшемся под руку месте, чтобы потом за ним вернуться. И ему это, знаете ли, сходит с рук. А ваш рассказ о том, как вы, задумавшись, стояли в «Ленте» в очереди в кассу и в это время какой-то злодей так беспардонно избавился от героина, чтобы потом за ним вернуться… Мы, конечно, понимаем, что вы их глотаете, но выглядит это совсем по-другому.

Словом, обсудите свое будущее объяснение этому со своим адвокатом.

Вероятно, я объяснял недостаточно убедительно или мои доводы были путаными, но случилось еще более страшное. Иностранный специалист, не поняв общего, но уловив частность, произнес то, чего ждать ну никак не приходилось. Он поменял тактику защиты так быстро, что я не успел протянуть руку, чтобы закрыть ему рот.

— Мне их сотрудники полиции подбросили! — и, ожидая похвалы за находчивость, он посмотрел на меня.

У меня еще было время обратить все в шутку. Я рассмеялся и сказал подзащитному, что у полицейских много грехов по части получения доказательств. Подписи подделывают, в протоколах пытаются пятую часть «Властелина колец» за Толкина продолжить… Но не припомню случая, чтобы хоть один из них увлекался гольфом, сказал я.

— А то еще следователь сейчас спросит вас, — разряжая обстановку, сострил я, — зачем вы их в таком случае поймали.

Моя шутка поменяла пути входа и выхода. Перед некоторыми сотрудниками полиции нельзя изъясняться аллегорично. Они не понимают ни аллегорий, ни шуток. Им неподвластны художественные речи и силлогизмы. Бывают дни, когда следователи и подзащитные соло или дуэтом создают такие номера, после которых болезненный нигилизм Кафки можно считать национальной идеей. И это был именно тот день.

— Вы хотите сказать, что это мы сделали закладку? — сурово уточнил следователь.

Я оказался в экзистенциальном тупике. И если реплики иностранного специалиста я мог легко парировать, то следующий вопрос следователя прибил меня к стене.

— Значит, это мы приобрели наркотическое средство, расфасовали и поместили в хранилище, подготовив таким образом для сбыта?

После этой фразы выражение «камера хранения» за­играло новыми красками.

Словом, не произносите ни слова, пока не появится ваш адвокат.