Детство, опалённое войной

Надежда Сафронова, ветеран труда, член Новосибирского областного совета ветеранов — работников культуры

Родилась я в Узбекистане, накануне Великой Отечественной войны — в 1940 году. Вот мне все и говорят: «Ты роковая женщина». Получается, что да, роковая.

Мой папа китаец. Пришел с фронта, устроился в Наманганском районе на работу и полюбил там молодую женщину. Он четыре с половиной года был на фронте, поэтому, думаю, решил поиграть и бросить, а она забеременела.

Мы с мамой жили в Намангане, областном городе южнее Ташкента, где жара и фрукты очень сладкие. Мама работала в больнице, и когда к ним на лечение поступил человек из района, куда уехал отец, стала спрашивать, как и что с ним. А этот больной и говорит: «Он женился недавно».

Вообще-то мама с отцом были зарегистрированы, а там он, конечно, просто стал с другой женщиной жить, и получалось, что вроде как они состоят в браке. Но мама не поверила, что такое может быть, и вот мы едем к отцу. Встретились, он меня взял на руки, идем к нему домой, и мама говорит: «Ты случайно тут не женился?». А он: «Да ты что, Зоя!».

На веранде молодая женщина разжигала примус. Как увидела нас, сразу убежала, а мама поняла все.

Отец говорит: «Да, Зоя. Но я не хочу бросать ни тебя, ни Нану». Так он меня называл. Пришлось пройти в дом. Она стала плакать, эта молодая женщина. Маму зовут Зоя, и ее Зоя. Отец пошел в магазин, купил вина и живую рыбу. На этом мои детские воспоминания — как я играла в корытце с живой рыбой — закончились.

Мама уехала, а я осталась с ними. Зоя проколола мне уши, но я искупалась в речке, началось заражение. Отец привез меня в Наманган, и в 5,5 лет я сама отправилась в поликлинику. Ростом очень маленькая была, потому что питание скудное. Врач удивилась, что я одна. Когда ухо разрезали, боль была адская. Через три дня доктор велела прийти на перевязку с мамой: «Умеешь считать до трех?» — «Умею». Но я опять пришла одна. Было очень больно; ничего, вытерпела.

Не знаю, можно ли было поступать, как мой отец, но, с другой стороны, он же молодой совсем был. Лично я бы, конечно, его простила.

Как сейчас помню, стоит нестерпимая жара. Мы с Зоей зашторили все окна, лежим, она плачет: «Меня бог накажет». А мне ее было жалко, потому она очень ласковая, такая приветливая, красивая, всегда меня подкармливала. И при родах она умерла. Ей было всего 17,5 лет. Новорожденного мальчика забрала воспитывать ее мама, а папа приехал к нам. Но мама не простила, потому что четыре года ждала его с фронта.

С тех пор отец, в общем-то, не участвовал в моей жизни и только иногда приходил, плакал почему-то все время, приносил конфеты «кофейные подушечки» — это был деликатес — в бумажном кулечке и ленту голубую. Папа говорил мне: «Люби голубое!». Но я не люблю этот цвет, он мне не идет.

С отцом мы родственные души, в 18 лет захотелось увидеться с ним. Приехала из Ташкента, стали знакомиться, а он меня не узнал.

В 1947 году при живых родителях попала я в детский дом. Он находился за городом. Мама меня отдала, потому что тяжело было материально. О ужас, как мы жили! 28 кроватей стояли на земляном полу. Тогда произошло наводнение, потому что вредители открыли плотину. Помню, воспитательница кричит, плачет: «Деточки, просыпайтесь!». Мы должны утонуть, потому что вода уже доходит до окон. И в это время, откуда ни возьмись, появились колхозники-узбеки. Сами по горло в воде, они брали нас, сажали на плечи и переносили на тутовые деревья. И мы держались, никто не упал.

Кормили нас очень скудно, и я помню только суп, в котором не плавала даже картошка. И еще нам наливали рыбий жир, это вообще невозможно было есть.

Очень хорошо запомнила директора. Узбечка, полностью золотые зубы, курила, одевалась в узбекские платье и штаны. Очень строгая была к обслуживающему персоналу, а мы просто ждали, когда чем-нибудь угостит. Она приносила из своего сада большой таз. Намоет там абрикосы, яблоки или что есть, по очереди мы подходим, и она кладет всем поровну, упаси бог кому-то больше! И я подхожу и думаю: «Хоть бы она меня погладила, обняла». Она это делала и говорила каждому «Ты моя хорошая!», «Ты мой хороший!». По голове погладит, прижмет к себе — это было счастье.

А мама… Так сложилось, что из-за того, что я пошла в отца и он ее вроде как предал, она меня все время этим сходством попрекала. Как-то в воскресенье привела меня к ней на дом воспитательница. Ну, дом — это мягко сказано, на самом деле сарай с земляным полом. А мамы нет. Я плачу, потому что и раньше такое бывало. Зухра, соседка, вышла: «Идем к нам». Они сидят с мужем Тахиром и пятеро детей мал мала меньше, чай пьют, у них там лепешки, сладости восточные. Минут через пятнадцать Зухра принесла два куриных яйца и оба отдала мне. Дети это приняли спокойно. Видимо, я так ела, что смотрю: и у Тахира слезы, и он плачет.

Шесть лет я пробыла в детдоме, а потом как-то узнали, что у меня родители есть, и маме пришлось взять меня обратно — в то время в детдом брали только сирот.

Мама вышла замуж, и мы уехали в Ташкент, там я закончила техникум. В 21 год на экскаваторном заводе, где работала контролером, я познакомилась с будущим мужем, Сафроновым. Он жил у сестры, которой был не нужен. Я как секретарь комитета комсомола взяла над ним шефство после того, как он, по моей просьбе выкручивая лампочку на работе, получил травму.

Моя первая и единственная любовь, Володя, был тогда в армии, и я увидела плохой сон, написала, а он не ответил. Знаю, я нравилась многим, а тут такое ко мне отношение. И я в отместку вышла замуж за Сафронова.

Спустя шесть лет муж признался, что вытащил письмо из почтового ящика и не отдал мне. Я сказала: «Да ты ж подлость совершил». Прожили мы 13 лет, у нас трое детей.

Они для меня на первом месте. После развода личную жизнь не устраивала, так как не хотела, чтобы их воспитывал отчим. Я счастливая женщина и мать. Многие удивляются тому, что, хотя со мной многое произошло, жизнь сложилась хорошо.

В Новосибирск мы переехали после разрушительного землетрясения, которое произошло 26 апреля 1966 года. Два месяца мы, пострадавшие, жили в палатках; потом предложили переселяться. Мы выбрали Новосибирск, поближе к родственникам мужа. Климат холодный, но город мне понравился, решили остаться. 24 ташкентских семьи сразу получили жилье на улице Зорге. Окна выходили на колхозное поле, и многие расстроились. Я говорю: «Ну чего вы хотите? Зато получили бесплатные квартиры».

Я очень любила и люблю свою работу. Где бы я ни была, куда бы я ни приезжала, со всеми у меня были хорошие отношения, все получалось. Сначала работала в штабе Сибирского военного округа, но после рождения дочерей-близнецов решила все поменять. Я всегда занималась общественной работой, проводила вечера, конкурсы, поэтому перешла в сферу культуры, где открывала таланты, отвечала за подготовку творческих встреч, взаимодействовала с населением, составляла отчеты, курировала деятельность ведомственных дворцов культуры, организовывала воспитательную культурно-массовую работу, предпочтение отдавая киноискусству. Заочно по направлению от работодателя окончила Высшую профсоюзную школу культуры в Ленинграде, по-моему, она сейчас институт культуры называется.

И вот так я проработала 32 года. Прожита очень трудная, но очень интересная жизнь. Она прекрасна.