07:00 / 29.07.2019 / Общество

«К любви и к женщинам отношусь прекрасно»

Владимир Петров, более 30 лет работал ответственным секретарем газеты «Советская Сибирь», отличник печати, лауреат национальной премии в области печатной прессы «Искра», 70 лет, Новосибирск

Я помню своего прадеда, деда, отца. Я из семьи крестьянской, патриархальной. Мама уходила на ферму рано, наказывала полоть грядки, колоть дрова, сложить поленницу. Если не делал, могла с досады ударить поленом — был такой действенный способ воспитания. А сейчас в деревню меня потянуло — это возвращение. В этой деревне, Усть-Чем Искитимского района, я вырос. Но дом мой занят, купил другой. Шесть соток приусадебный участок — считай, капиталист. Работаю до пота. Когда выхожу во двор и слушаю звенящую тишину, пение птиц, смотрю на звезду и луну, мне никого не надо.

Как живет деревня? Почти никак. Горько смотреть: дома рушатся, у каждого второго крыша сгнила. Школа — по два-три ученика в классе. Молодняк поразъехался — работы нет. Было процветающее хозяйство, элитные кони, животноводство — 2,5 тысячи голов: загубили. Кто-то клич бросил: давайте колхоз поделим! Растащили кто трактор, кто комбайн. Пройдешь задами — огороды заросли, покосов нет, ровненькие, желтенькие поля в сорняках. Речка — с рыбой, а грибы пропали. Прежде коровки ходили, топтали, какали — нормальные грибы росли. Ну когда такое было, как сейчас, — дикость просто.

Слово «советская» сейчас симпатию вызывает. Все начинают ностальгировать по Советскому Союзу.

Какими принципами руководствуюсь? Трудолюбие, честность, порядочность. Те же христианские заповеди, моральный кодекс строителя коммунизма — один к одному. Вот только «не укради» подростком нарушил. После восьмилетки в Усть-Чеме я жил в школе-интернате в Легостаево, как и другие дети из окрестных деревень. Часто мы голодали — росли, наверное. Из-за этого голода иногда в будние дни шел домой за семь километров, брал у матери буханку домашнего хлеба, возвращался к ребятам, и мы сжирали ее. Повадились мед воровать у местных хозяев. Прокрадывались ночью в огород к ульям, один поднимает крышку, второй берет рамку. У председателя из погреба вытащили флягу меда, закопали, а ночью доставали, наслаждались. И вот в один огород мы с приятелем пошли в третий раз. Напарник крышку открыл: «Педро, иди сюда» — прозвище у меня такое было. Поднимаю ногу над веревкой с консервными банками, и из тени дома звучит выстрел. Меня толкает в грудь, стою, качаюсь, ошалел. Слышу — перезаряжает ружье. Бросились бежать. Забор вот такой высоченный на пути перепрыгнул, свалился в овраг. Пришел в интернат, посмотрел — хозяин свинцом посеченным выстрелил, одежду разорвало, в коже застрял. Если бы попал в горло или лицо — убил бы или покалечил. После этого заповедь «не укради» прочно в меня вошла.

Лет в четырнадцать я чуть не погиб. Ранней весной с приятелем пошли поохотиться. Постреляли по воробьям, воронам и пошли домой по льду Берди. Берег был совсем близко, как подо мной рухнул лед. Начал карабкаться, ватник намок, течение сильно тянуло под лед. Не знаю, откуда там доска взялась, друг мне ее бросил. Один я бы не спасся.

К любви и к женщинам отношусь прекрасно, но, скорее, теперь как наблюдатель. Я люблю деятельных женщин. Потому что сам совершенно инфантильный и пассивный. Как отношусь к искусственной красоте? Никак. Потому что знаю, что такое натуральное молоко, и оно не сравнится с тем, что я покупаю в Новосибирске.

Была юношеская любовь, восторженная, обожествляющая. Девочка вышла из воды, увидел капли, эти волосы, эти глаза — все, влип. Боялся подойти. А она предпочла другого — обычная история. Потом на студенческой вечеринке белый танец, девушка подошла, пригласила. Мне всегда казалось, что я так себе, где-то на задворках. А  тут меня позвали. Наверное, чтобы не разочаровывать и не обманывать ее надежд, да и определяться надо было, женился. Мы десять лет прожили, но потом… влюбился в коллегу. Отношение к ней было более чувственное, осознанное, что ли... Супруга бывшая не простила. Писала жалобы, даже ударить пыталась. Меня погнали из партии. Второй брак продлился 23 года. Она погибла.

У меня кокер-спаниель, третий уже. Первого дети принесли с помойки. Клялись, что будут выгуливать. Один день погуляли. С тех пор у меня лет двадцать этих прогулок. С одной стороны, хорошо. Первая собачка дралась со всеми. Однажды убежала, села на автобус и уехала. Вышла на «Кирзаводе» и пересела в машину на заправке. Мне позвонили, обещали вернуть за три тысячи рублей. Пришел на остановку, как договорились, с деньгами, и стоял четыре часа. Не дождался. Видно, более выгодный вариант нашли. А я уже привык, что, когда выхожу на балкон покурить, надо собаку погладить. Денег не было, нашел общество содействия животным. Собачка нежная, милая, хорошая попалась. Она с ребенком спала. Но дурноват был песик. Видит собаку — бежит через дорогу. На этом и погорел. А нынешний кокер у меня 11 лет. Мы с ним болеем синхронно. У меня левая нога болит — и у него.

Самый поганый перелом в жизни — от юношеской восторженности до старческого цинизма.

Нам, старикам, кажется, что в молодости было все прекрасно. Молоко гуще, воздух чище. Конечно, мы жили в неких условиях дефицита, но не думали об этом, не думали о трудностях. Было просто хорошо в силу объективных причин. Нет молока — встанем в очередь. Кстати, раньше, когда заходил в кооперативный магазин, чтобы купить колбасу и мясо, там так аппетитно пахло... Сейчас в супермаркете колбасой не пахнет. Что покупаем, что едим? В этом смысле я ретроград.

Сейчас людям вроде бы предоставлено больше возможностей, а вот реализовать их, мне кажется, сложнее. Хотя нам говорят наши же дети: вы же строем ходили. А я не помню, чтобы мы строем ходили. Просто раньше мы все вместе строили дома, все вместе дом не запирали. Ну а теперь объективно, если дом не закроешь, тебя точно обворуют. И если дом твой сгорит, вряд ли кто из посторонних придет тебе на помощь. Сейчас больше каждый сам за себя. Где собственность, там и вражда, и недоразумения.

Сейчас пошли наследники владельцев всего, которые совершенно не умеют этим распоряжаться и наследовать. И все равно дети тех, кто сейчас у власти и денег, будут у власти и денег. Даже если они дегенераты. Но все-таки у меня есть доля уверенности в том, что мы развиваемся, а не деградируем.

Я понял, что я в жизни — звено, цепочка, передаю эстафету другому. Важно, чтобы это не оборвалось. Понял: жить надо по совести, не лгать никому — ни себе, ни другим. Любить свою родину, своих детей, внуков. Мне теперь виднее.