14:13 / 15.05.2019 / Общество

Проблема нелюбви к самим себе

Елена ЩУКИНА, директор Музея Новосибирска, 57 лет, г. Новосибирск

Повседневная жизнь так быстро меняется, что мы даже не успеваем этого заметить. Вроде бы недавно пейджеры, дискетки были, а уже все, их нет. Телеграммы, которые мы отправляли, тоже ушли. И даже если мы сравним магазины, которые были в начале XXI века, и те, что сейчас, — это абсолютно разные магазины. Так же как и реклама. И когда человек видит только сегодняшнюю жизнь, он часто думает: «Это плохо, и то плохо, и лавочки не очень удобные…» А мы на своих экскурсиях рассказываем, какой была жизнь раньше. И люди вспоминают: «Вот на эту танцплощадку ходила моя бабушка…» То есть люди через нашу подачу открывают свою семейную историю.

В детстве мне хотелось работать в музее или стать переводчиком. Конечно, не с трех-четырех лет, а в 8–9 классе. Когда думаешь, в какой институт пойдешь. В мое время большинство к 9–10 классу уже понимали, какую профессию выберут, ходили на курсы. Поэтому для меня такое решение было вполне естественным, гуманитарные предметы давались мне лучше. Выбор был между инязом и истфаком. И я выбрала истфак, понимая, что иностранный язык смогу и сама выучить, а вот если пойду на иняз, изучать историю самостоятельно — это, наверное, совсем не вариант...

После института я долго сидела в декретах — у меня три дочери. Начала в полную силу работать через 15 лет после окончания вуза. Рядом с моим домом находился мемориальный центр Кондратюка. В 1993 году его создали, а в 1995-м пришла я и сказала: «Возьмите меня на работу». Принял меня директор Владимир Поливанов, который до этого работал на оборонном предприятии. Так получилось, что музей создавали не музейщики и не историки, а люди, которые просто были неравнодушны к космонавтике. И когда я пришла устраиваться, Владимир Алексеевич спросил меня: «А предложи, что будет?» И я на двух листочках написала свои идеи. А поскольку у меня было понимание, все-таки историческое образование и в школе я успела поработать к тому времени, он посмотрел и сказал: «Беру».

В 2003 году я стала директором Музея имени Кондратюка. А с 2008 года начались разговоры, что нужен Музей Новосибирска. Пришел в управление культуры Владимир Державец и предложил: «Может, городской музей сделаем?» Тогда решили, что просто нужно переименовать Музей Кондратюка. И мы стали Музеем Новосибирска. В 2003 году у нас работало всего пять человек, а сегодня — уже 125. И вместо маленького муниципального музея мы стали неким комплексом — теперь у нас 10 филиалов.

Мы стараемся найти особые формы подачи — и на экскурсиях, и в экспозиции. Например, делали как-то выставку «Забавы городской детворы». Нам хотелось показать, во что играли дети пятьдесят, семьдесят, сто лет назад. И семья архитектора Журина принесла нам немецкого плюшевого медвежонка, которому на тот момент было 120 лет. Несколько поколений с этим медведем играли и, конечно, дотрепали его до такого состояния, что он стал лысым. И вот нам привезли этого лысого медвежонка. Мы ему подобрали компанию, выставили на витрине. У каждого медвежонка был флажок, на котором было написано, сколько ему лет. И владельцы медведя были настолько впечатлены, что заказали себе его копию — сделали таким, каким он был во времена своей «юности». Потому что стали по-другому смотреть на потрепанную игрушку.

Мы принимали участие в гражданской акции «Свеча Памяти» в этом году в четвертый раз. Долго выбирали тему. В конце концов решили, что это будет «Женщины и война». Некоторое время мы сомневались, нужно ли «расстреливать» пилоны на акции, происходившей на Монументе Славы. Но потом поняли, что рассказывать о войне и при этом не показывать врага нельзя. Нужно обязательно показать, что пришлось преодолеть. Именно поэтому ближе к финалу аудиовизуального действа огромные фигуры фашистов «взрываются» и «горят». И зритель понимает: враг повержен.

Быть директором сложно. Я очень долго не соглашалась, потому что понимала, что это такое. Прежний директор говорил: мол, давай я тебя буду готовить. А я всегда отвечала: «Нет, мое — это научный сотрудник. История, проекты, выставки...» А потом так получилось, что после его ухода из жизни мне просто сказали: «Или ты это берешь, или мы все здесь закрываем». В 2003 году ситуация была очень непростая. Дом Кондратюка требовал ремонта, денег на это не было. Мы не могли принимать посетителей, потому что боялись, что кусок штукатурки упадет кому-то на голову. И я согласилась, потому что уже долго работала здесь. И мне было интересно.

Мои домашние работу мою почти ненавидят. Шучу. Домашних просто греет, что у меня есть дело, которое мне нравится. Хотя иногда нервничают и обижаются, что опять пришла поздно или работаю в выходные. Но чтобы поставить мне ультиматум — либо ты увольняешься, либо развод — такого нет. Мой муж трудится в мэрии, поэтому он тоже занятой человек, работает и вечером, бывает, и в выходные дни. Старшая дочь — юрист по образованию, средняя — дизайнер, младшая учится в медицинском университете.

Наша жизнь устроена таким образом, что не только люди приходят и уходят, но и события. И очень часто события, которые когда-то произошли, оказывают серьезное влияние на нашу жизнь. Если мы не знаем то, что было раньше, как мы сможем что-то понять и оценить? Например, выходишь на улицу и думаешь: у Новосибирска нет архитектурного лица, то ли дело Томск — там все улочки выстроены, красота! А когда знакомишься с историей нашего города, понимаешь, что он так стремительно рос, людей прибывало так много, что им негде было жить, и поэтому здесь просто не успевали формировать планы застройки. И тогда начинаешь кое-что осознавать...

У меня есть ощущение, что люди, которые стояли у истоков города, больше его любили, чем те, кто здесь живут сейчас. К сожалению, мы часто сталкиваемся с таким странным отношением некоторых людей, которые говорят: «А зачем нам туристы? Что они тут будут смотреть? Ладно Санкт-Петербург или Томск. А сюда-то зачем ехать?» И к сожалению, часто это люди, от которых зависит принятие каких-то решений. Да и простые горожане пишут на форумах: мол, Новосибирск — это деревня, и ничего хорошего в нем не происходит, он серый, пыльный и скучный. Ситуация переломится, когда непонимание пройдет и мы начнем видеть свой город привлекательным для гостей. Вот тогда у нас будет развиваться туризм. Ведь потенциал у нас потрясающий. Но нельзя же просто сказать: «Завтра просыпаемся и все любим свой город!» Этим проблему нелюбви к самим себе не решить. Но я уверена, что у людей, которые приходят на наши экскурсии, меняется восприятие Новосибирска. Ведь за каждым фасадом, каждым архитектурным объектом стоят события и судьбы.