EUR 107.4252 Анатолий УЗДЕНСКИЙ. Рассказы народного артиста
Актёр Анатолий Узденский хорошо известен и симпатичен многим людям в Новосибирске. Родился он в Павлодаре, но в Новосибирске он окончил театральное училище, здесь более двадцати лет служил в театре «Старый дом», здесь получил звание «Народный артист России»…
В 2004 году актёр переехал в северную столицу, два года играл на сцене «Театра на Литейном», затем оказался в Москве, в «Современнике». В его нынешнем репертуаре роли в спектаклях, поставленных по произведениям Шекспира, Дюма-сына, Ремарка, Андрея Платонова и других классиков. А в кино Анатолий Ефимович переиграл, кажется, людей всех профессий и состояний; на экране он предстаё т перед зрителями конюхом и маршалом, бандитом и судьёй, министром и начальником тюрьмы, могильщиком и секретарём райкома партии, князем и бизнесменом…
На одной из встреч со школьниками обычно ироничный Анатолий Ефимович высказался вполне серьёзно:
- Актёр – это мужественная профессия, сцена не переносит лжецов и позёров. Хороший актёр должен забывать на сцене о том, что он играет роль, и жить чужой жизнью так, как будто это единственная его жизнь, и живёт он последние часы…
На днях Анатолий Узденский посетил родной Новосибирск, повстречался с друзьями и показал им несколько рассказов. Да, он ещё и писатель – скоро выйдет книжка с его новеллами. О чём? А как вы думаете, о чём пишет актёр? Почитайте – и узнаете.
Поэт, барышня и два хулигана, или Как это все начиналось
Студия.… При одном только воспоминании о ней у меня сладко щемит сердце. В какой яркий праздничный мир окунула меня судьба в контраст назидательно-скучной школе и порядком поднадоевшим дворовым развлечениям. У меня было такое чувство, что настоящая жизнь началась только с момента моего проникновения в недра Павлодарского драматического... Жизнь к нам, студийцам, повернулась гранью, о существовании которой многие из нас и не подозревали: блестящей, остроумной, праздничной! С веселыми актерскими розыгрышами и капустниками, с работой не за деньги, а за радость, с учебой не в тягость, а в удовольствие, с товарищескими отношениями со взрослыми. Я дневал и ночевал в театре: возвращался со школы домой, бросал ненавистный портфель и – туда, к подлинным учителям, к настоящему учению.
Мамочка моя не могла нарадоваться: наконец-то ее меньшое чадо оказалось при деле, пусть и при таком сомнительном. При всяком удобном и не очень случае объявляла соседям:
Мать: Слышали, моего Толяна в артисты записали!
Нет, вы слышали: Толяна - в артисты!
Приближалась наша летняя экзаменационная сессия. Проучились мы уже год и, как казалось, имели за плечами солидный опыт и серьезные творческие наработки. Все должны были самостоятельно подготовить драматические отрывки. Я уже совсем было собрался играть Гамлета, а Леху Булдакова пригласил на тень Отца, но тут, блин, в мои планы вмешался внештатный корреспондент «Пионерской правды», Валерка Выжутович, этот недоделанный драматург.
Сейчас пойдем по ролям.
Валерка: - Слушай, Уздя, какой ты Гамлет, сам подумай!? Это же трагедия, а стоит тебе произнести «Быть или не быть…» все покатятся со смеху! Леха, допустим, Тень еще как-нибудь сыграет, если ему рожу плащом прикрыть, да и то…Выправка не та. Это хоть и тень, но королевская! А Леха – маленький, ноги кривоваты, голос какой-то пропитой…
Леха :- Вот только не надо, Выжутович, только не надо… Сам-то ни одной буквы не выговариваешь! Как у тебя там на прошлом отрывке Городничий заявил :«…К нам едет левизор», кажется?
Валерка: - Ребята, вы меня не так поняли! Вы оба замечательные и гениальные и каждый из вас когда-нибудь сыграет эти роли. И не только эти - весь мировой репертуар будет ваш. Но сейчас нам надо играть своих современников, таких же пацанов, как мы сами.
Уздик:- «Молодую гвардию», что ли? Я про войнушку не хочу. Или про Павлика Морозова? Сомнительно… Мой отец говорит, что у него батя спер мешок зерна, чтоб тот же Павлик с голоду не подох, а сын его вложил…Сомнительно…
Валерка:- Ты что, оглох? Я говорю: современники! Современники – это те, кто среди нас живет. Здесь и сейчас. А насчет того, о чем вы дома беседуете, я бы посоветовал не распространяться. Это я тебе как сын прокурора советую. Короче, дело к ночи. Я сейчас пишу пьесу. Она почти готова. Оригинальные произведения Владимиром Николаевичем (Кузенковым) особо приветствуются. Сыграем отрывок, кульминационную сцену. Себе я беру небольшую рольку, Узде - главную. Тебе, Леха, роль второго плана, но ты ведь и без того «тень» собирался играть.
Леха:- Еще надо поглядеть, что ты там накарябал.
Валерка:- Отлично! Остаемся сегодня после занятий и проведем читку.
Читка прошла без сучка и задоринки. Валерка вывел в своей драме хорошего романтического юношу и его одноклассницу, которых связывало нечто большее, чем дружба. И двух хулиганов, с которыми их ничего не связывало. Прообразом для «романтика» послужил, как я понимаю, сам автор, потому как образ был страшно положительный, не умел драться, да к тому же писал стихи. Исполнить роль лично ему не позволили врожденная скромность и обязанность режиссера, которую он узурпировал с нашего молчаливого согласия.
Однако репетиции начались с небольших конфликтов.
Валерка:- Значит так, ребята. Суть картины, которую мы будем играть, заключается в чем? (Молчание). Хорошо, подойдем с другого боку: определимся в предлагаемых обстоятельствах. Итак. Молодой влюбленный школьник провожает свою одноклассницу домой после смотра художественной самодеятельности, в котором они оба принимали самое активное участие. Уздин герой, мы так и назовем его: Анатолий, очень одаренный начинающий поэт, может быть даже будущий гений…
Леха:- А чего муму-то крутить, назовем его сразу Валерием!
Валерка:- Слушай, Алексей, только не надо меня подкалывать! Я и так взвалил на себя очень непростые обязанности режиссера…
Леха:- Ну так свали их, перевали на Уздю. Все равно самые смешные этюды он придумывает.
Валерка:- Вот видишь, самого главного ты и не понял! Мы ставим не комедию, а драму с элементами трагедии. И потом, даже если допустить, что у Узди есть некоторая склонность к режиссуре, он все равно не сможет заниматься постановкой, так как является в пьесе главным героем. Совмещать такое получалось только у Станиславского, да и то…
Уздя:- Но-но, Станиславского-то хоть не трогай!.
Маша:- Э-э, подожди, Валерочка, а мне ты говорил, что главный герой в пьесе – это я!
Валерка:- Машенька, не будь дурой. Герой – это слово мужского рода! А ты у нас кто? Правильно, значит, ты у нас будешь главная героиня.
Леха:- Что-то мне все это не очень нравится. Все у нас главные, Выжутович вообще главный режиссер, а я, значит, «Кушать подано»?
Валерка:- А ты, Леша, не волнуйся, и тебя не обидим. Ты у нас главный отрицательный герой. При этом заметь – отрицательные роли самые выигрышные. Так вот. Анатолий на вечере читал свои стихи и имел, так скажем, большой успех. Маша, твою героиню так и будем звать: Маша, и без того неравнодушная к нашему герою, после его триумфального выступления почувствовала, что ее заурядное чувство симпатии к однокласснику стало перерастать в нечто более глубокое и сложное, определение чему она пока не нашла, но мы с вами можем догадаться, что чувство это называется любовью.
Маша:- Как-то странно это: послушала стихи и сразу любовь.
Валерка:- Во-первых, тебе и раньше его стихи нравились, просто ты не догадывалась, что они посвящены тебе. Но сегодня он тебе об этом сказал. А во-вторых, и это главное, смотря какие стихи! Вот ты Есенина послушала бы – не влюбилась?
Маша:- Так то Есенин…
Валерка:- Вот и нам надо играть, что герой наш – Есенин, не меньше! Дело происходит зимой, поздним вечером, наши герои идут по пустынной заснеженной улице и ведут разговоры о светлом будущем, постепенно переходя на любовную поэтическую лирику. Сначала Анатолий читает чужие стихи, но потом по просьбе Маши переходит на свои.
Уздя:- На твои.
Валерка:- Ну, да, разумеется. Ключевым будет стихотворение «Снег идет».
Снег идет. Сыплет тихо и нежно
На ресницы твои серебром.
Мы с тобою вдвоем в этот вечер заснеженный
Вдоль по улице темной идем…
Леха:- Слушай, давай какой-нибудь другой стишок и перенесем действие на лето. А то из-за этого стихотворного перла придется тащить из дома шубу и валенки.
Валерка:- Нет. Снег в этой сцене очень важен. Ничего тащить не придется: я договорился с костюмерами, и они нам здесь все подберут. Уздя, читай стихи.
Уздя:-А я помню?!
Вал.- Я же тебе давал почитать. Ты сам просил.
Уздя: - И что? Я их должен был наизусть выучить?
Вал: – Ладно. Тогда повторяй за мной.
Уздя начинает повторять за автором.
Валерка:- Нет, не так! Ты читаешь, как колхозник! Видел по телевизору, как Евтушенко читает свои стихи? Видел?
Уздя:- У нас дома телевизора нет.
Вал: – Ну, так я тебе покажу. (Начинает читать нараспев, завывая и слегка покачиваясь из стороны в сторону, отбивая такт рукой.) Потом ты заканчиваешь читать, и девушка, тайком вытирая слезу и не глядя в твою сторону, тихо шепчет: если хочешь, то можешь меня поцеловать. Ты, затаив дыхание, тянешься к ней…
Маша:- Он не дотянется.
Валерка:- Неважно.
Маша:- Важно! Либо ему придется встать на цыпочки, либо мне над ним зависнуть. И так и так будет смешно. И где окажется твоя трагедия?..
Валерка:- А я говорю: он только проявляет намерение, но не успевает дотянуться, так как из-за угла выворачивают два засра…два хулигана. Дальше идет обычный в таких случаях диалог: дай закурить; я не курю; а если мы в карманах проверим; идите своей дорогой; а наши дорожки пересеклись…Короче, слегка импровизируем. Я помогу. Потом они на тебя нападают, ты неумело защищаешься. Леха бьет тебя под дых, а я пыряю ножом. Мы и будем играть этих двоих. Ты, Уздя, падаешь на снег, пытаешься приподняться, и умираешь со словами: я бы хотел тебя поцеловать, но боюсь, что не смогу дотянуться… Это ключевая фраза. Квинтэссенция, так сказать. Тогда девушка встает на колени и сама целует тебя в уже начинающие бледнеть губы.
Когда на репетициях мы доходили до этого места, Валерка отходил в сторону, сморкался и вытирал глаза – себя, подлец, представлял героем на моем месте.
В день показа наш отрывок, по общему мнению, которое ненавязчиво узурпировал Выжутович, как самый сильный, поставили последним. Репетиционный зал, где проходило действо, был переполнен. Начали мы с некоторой дрожью в коленках, но по мере развития событий почувствовали уверенность в своих силах и засияли всеми гранями талантов. Я, с горящим взором, делился с Машей своей сокровенной тайной о грядущей поездке на комсомольскую стройку, она со мной – мечтой о педагогической деятельности в далекой сельской школе, а вместе мы радовались факту своего рождения в стране Советов.
Стишок Есенина я продекламировал задушевно.
На репетициях я пытался декламировать о «девичьих грудях» и о попытке завязать их у нее на спине морским узлом, но Валерка тактично отговорил: - Пойми, старик, она юная не искушенная девушка, ты – ее первая невинная любовь, она тянется к тебе всей душой, и чуть-чуть телом, но ты вдруг начинаешь намекать ей на свои садо-мазохистские наклонности! Она же перепугается и убежит!
Уговорить меня было нетрудно. Хотя сами по себе девичьи груди меня уже вовсю волновали, но такие, которые, как завязки, можно закинуть за спину, я себе вообразить не мог. И я переключился на «старушку»:
На краю деревни старая избушка.
Там перед иконой молится старушка.
Молится старушка, сына поминает.
Сын в краю далеком Родину спасает.
Молится старушка, утирает слезы,
А в глазах усталых возникают грезы…
Старушка тоже нам не далась. Часть стихотворения я намеревался изобразить от лица престарелой женщины, в частности это: … и от счастья с горем вся она застыла, голову седую на руки склонила…
Валерка орал на правах руководителя постановки хуже школьной учительницы:
- Уздя!!! Что ты за человек! Почему тебе хочется, чтобы над тобой все время ржали!?
- Да потому что мне нравится, когда люди смеются! Я, может, клоуном мечтаю стать!
А почему тебе нравится, чтоб над тобой все время рыдали?! Мечтаешь стать покойником?!
Со старушкой я, конечно, пошутил. Мне ее и самому было жалко. Просто очень хотелось Валерку из себя вывести. С годами я заметил, что к концу репетиционного периода такое желание по отношению к режиссеру возникает почти у всех артистов. В итоге сошлись на «Шаганэ».
Итак, девушка завороженно слушает лирику Есенина, а потом просит, робко так, нежно:
- А теперь прочти, пожалуйста, что-нибудь из себя позднего, а то ведь я тебя раннего всего наизусть знаю…
На Валеркином стихе я оторвался вовсю: я завывал и раскачивался по его просьбе, как будто захмелел от собственного творения. В рядах комиссии и зрителей (студийцы, артисты театра, родственники) произошло некоторое оживление. Хороший поэт Валерка, - мелькнуло в голове, - задели мы их за живое! Представляю, как они разрыдаются в финале!
Меж тем стихи подошли к концу, и от девушки поступила заявка насчет поцелуя. Я заявку принял и потянулся к исполнению. Хулиганы запаздывали. Как и предвидела Маша, мне пришлось-таки приподняться на цыпочки, а ей слегка наклониться. Публика заерзала на своих местах – видать, хотели получше разглядеть, какой будет поцелуй: сценический или настоящий? Не получилось никакого, я от неловкости уткнулся носом в Машину шею. Меня можно понять, этот поцелуй не был запланирован, нас должны были прервать на стадии подготовки! Но вот из-за ширмы вырулили, наконец, два злодея. Правда, выглядели они несколько опереточно: Леха из фольги от шоколадки сделал верхний ряд зубов стальным, а некурящий внешкор прилепил к губе дымящуюся блатную папиросочку и нацепил здоровенные валенки.
Валерка начал подступать с претензиями и завязывать конфликт: че, мол, вы здесь делаете, детское время уже кончилось… Я, сдержанно и с достоинством: отвалите, вроде как, граждане, у нас своя беседа, а если выпимши, то шли бы лучше спать.
Лешка все это время скалил фальшивую челюсть, стараясь, что есть сил, произвести устрашающий эффект. Первый злыдень не последовал моему совету, спать не отправился, а напротив, потребовал закурить. Но поскольку на репетициях он был без папиросы, а тут – здрастье, я не стал объяснять, что, дескать, некурящий, а ответил не по сценарию:
- Ты не в цирке, чтоб сразу двумя пыхтеть. Или ты ее хотел в другое место вставить?
Постановщик шедевра от неожиданности поперхнулся дымом, зрители же тихонечко заржали. Именно тихонечко, потому как понимали, что смотрят психологическую драму с элементами трагедии, и громко ржать было бы совсем неприлично. Булдак и рад был бы исправить положение, но от растерянности лишь снова продемонстрировал поблескивающую пасть.
Дело пахло керосином. Я перебирал в башке варианты спасения ситуации: что у нас дальше? Так, дальше, по идее, Леха должен хватать меня за грудки и заставлять просить прощение за грубость и вызывающее поведение. В ответ на мой дерзкий отказ – ударить. Но он, огорошенный моей выходкой, лишь беспомощно озирался, продолжая рекламировать обертку Бабаевской кондитерской фабрики.
Чтобы он пришел в чувство, закрыл рот и вернул лицу осмысленное выражение, я слегка двинул ему снизу по чавке. Тот, наконец, сообразил, что от него требуется, и размахнулся в ответ…
Сценическими драками - вот чем обожают заниматься ребята всех театральных училищ и студий. Это и понятно: кому в юном возрасте не хочется походить на киношного супермена? Что может быть зрелищней – замахнуться на своего партнера что есть силы и, в последний миг, незаметно для зрителей, остановить полет кулака.
Леша почти так все и сделал: размахнулся, заехал мне в живот, но кулак задержал только после того, как он коснулся моего позвоночника. Иногда, когда очень стараешься, такое бывает. Я ахнул и сел. У Булдака с перепугу опять отвис подбородок. Маша, не выходя из роли, шарахнула его портфелем по спине. Мужественное поведение любимой девушки придало силы и мне – я привстал и треснул вражину по лбу, уже не сдерживаясь. Леха возопил о помощи.
Его напарник, закоперщик всей вакханалии, в это время судорожно вытягивал из кармана нож. Я злорадно отметил, что тлеющий окурок сорвался с его губы и свалился в оттопыренный катанок. Валерка-таки достал орудие убийства, но раскрыл его не по-пижонски красиво, а как-то нервно суетясь, утирая пот и ломая ногти. Бандит с холодным оружием в трясущейся руке двинулся на меня, как кролик на удава. Но тут незагашенный чинарик заявил о себе в полный голос: будущий политический обозреватель газеты «Известия» взвизгнул и затряс ногой так, будто хотел избавиться от нее вместе с валенком.
Вместе со злодеем взвизгнула и публика и визжала, уже не останавливаясь, до конца нашей эпопеи и даже много позже. Мы все же дошли до финала. Валерка, с валенком под мышкой, сделал свое кровавое дело и, подскакивая на одной ноге, трусливо бежал. Лешка умчался еще раньше.
Апофеозом импровизированного мини-спектакля явилась моя коронная мелодраматическая фраза: « Я бы хотел тебя поцеловать, но боюсь, что не смогу дотянуться…» Как стало ясно, публика втайне боялась того же самого еще со времени моей первой попытки. И когда я вслух выразил наши общие опасения, обрушился такой шквал эмоций, что Маша от неожиданности отпрянула от меня, как от прокаженного.
После, во время взаимных разборок, Валерка упрекал меня в разрушении авторского замысла: якобы, двинув Лешку по сопатке, я спровоцировал нападение и тем самым заслужил трагическую развязку… Я вяло защищался, уверяя, что хотел вправить товарищу челюсть, так как думал, что он ее вывихнул. И вообще, чем я виноват, если мне попались такие недоделанные хулиганы.
Нам поставили по «пятерке», за мужество и волю, проявленные на пути к заключительной реплике.
Маша рано вышла замуж и актрисой не стала. Лет десять назад, будучи проездом в Москве, я зашел к Валерке-газетчику в гости. Его сын Васька тогда занимался в театральной студии Спесивцева и играл большие роли. Видать, гены. Лешка сыграл генерала Михалыча в «Особенностях национальной охоты» и получил главный киноприз – «Нику»…
Много воды утекло с тех пор, как я четырнадцатилетним пацаном ступил на профессиональную сцену и, цвиркнув сквозь зубы длинной струйкой воды, заработал первые аплодисменты. Остается только гадать: судьба или случай привели меня на нее. А впрочем, какая разница? Если это судьба – я благодарен судьбе. Если это случай – я благодарен случаю. Да, может, это вообще одно и то же?!
«МАЛИНА В ШОКОЛАДЕ»
Я так не договаривался! Пошел уже мой третий питерский месяц, а съемок как не было, так и нет. А жить на что?! Зарплата с гулькин нос (даже в сравнении с новосибирской), за съемное жилье плати, харчи дорожают… На работе приятель успокаивает: ты не дергайся, главное, веди себя так, будто у Германа седьмой год снимаешься, а деньги будут! Сам он, кстати, у него седьмой год и снимался – Ярмольника подменял в массовках. Ярмольнику, даже мнимому, платили прилично. Из уважения к личности, скорее всего. Или во избежание скандала. Узнает, что за его тень выплачиваются гроши - себе дороже! Так что его дублер чувствовал себя немного Ярмольником и держался со всеми слегка надменно. Ходил в шоколаде.
- И у тебя все с годами наладится!- снисходительно похлопывал по плечу.
Ага! У двоих моих знакомых уже наладилось – плацкартой домой поехали. Да и на плацкарту родители выслали. Есть у меня дружок-однокурсник, Сашка Ильин, тоже в «Трудно быть богом» снимался. Не семь лет, правда, а три. Герман его увидел, утвердил и запретил стричься-бриться в ближайшее время. Время идет, растительность густеет, прет со всех концов, все более и более делая его похожим на снежного человека. Ролей в театре все меньше, снимать в кино прекратили… В первый год дважды его из Москвы в Питер вызывали на «грим ноги». Натурально! У него на ноге какая-то страшная язва должна была быть, вот над ней и работали. Платили, как за съемочный день, все честно. Потом и про язву затихли. В театре перевели на ставку пониже – выходил-то он теперь на сцену раз в месяц в «Аленьком цветочке», чудище изображал. Даже хвастался мне: я после спектакля костюм сменю и сразу домой – разгримировываться-то не надо! Утешение, между нами, слабое. Как-то моему Саньку предложили роль, от которой нельзя отказаться. Звонит он на Ленфильм ассистентке, так, мол, и так, разрешите побриться… А та ему: да ради Бога! Ваш эпизод еще два года назад сократили! Ей-богу не вру! В кино так: нужен – из-под земли достанут, не нужен - так и не вспомнит никто!
С жильем я поначалу устроился так: с молодым артистом, тоже театральным новобранцем, сняли две комнаты в большой квартире по 200 евро с носа. (Эти питерцы уже тогда сильно тяготели к Европе). Чуть меньше этой суммы мне положили на службе, так что приходилось докладывать с «колесных». Парню помогали родители-москвичи, а мне грел карман остаток проданной в Новосибирске машины. Но деньги - это такая грелка, что имеет тенденцию к быстрому охлаждению. В общем, стало холодать… тут просится продолжение народной приметы, но не в моем случае: поддашь – вообще замерзнешь! В каждом театре висят десятки приглашений на «кастинг». Это такая штука, вроде бы как пробы на роль. Ходить на кастинги среди театральных актеров не принято: пусть, мол, сами приходят и смотрят в спектаклях. Оно и правильно. Объявления рассчитаны на новичков и лохов, которые сами бегают по театрам в поисках работы. Я оказался и тем и другим в одном лице. Выбрал название проекта позабористей, уложил в папочку фотографии получше и двинулся за своим счастьем. Долго бродил по полутемным коридорам – искал на дверях заветную табличку… Вот она, родная! 12-серийный детективный фильм «Малина в шоколаде»! Шустрая девица, быстро выспросив обо мне, предложила эпизодическую роль охранника за 70 долларов. От подобной суммы мне даже слегка подурнело, и я моментально дал «добро».
– Завтра к десяти утра по такому-то адресу. Съемки будут проходить в кафе, но на самом деле это столовая. Будет ограбление. Грабить будут коробку с конфетами «Малина в шоколаде», где в шоколад вместо малины будут закатаны брильянты. Ваш персонаж при виде грабителя бежит прятаться в подсобку несмотря на должность … На месте вам все объяснят подробней. Подпишите договор.
Боже, думал я, возвращаясь домой, как на самом деле все просто! 70 долларов – это как раз треть моей зарплаты! За день! Вот так и начинается «жизнь в шоколаде»!
К 10 часам я одетый в форму охранника, припудренный гримершей, занял свое место на съемочной площадке. Часа два пришлось просто посидеть, ожидая начала съемочного процесса. Последнее, почитай сотое предупреждение: по команде «мотор» никому в камеру не смотреть!! Наконец раздалась команда: Мотор! Начали! И началось… Все, кроме главного героя, были набраны из массовки. И все тут же уставились в камеру, будто желая там посмотреть еще не снятую «Малину в шоколаде». Пялились туда все, но режиссер почему-то сосредоточил свой гнев на моей персоне. Я стерпел, понимая, что следующего дубля у меня может и не состояться. Выдернут кого-нибудь из толпы и посадят на твое место. Моя сдержанность принесла результаты. Я опять сидел на своей табуретке. Итак: Мотор! Начали! В следующем дубле, при виде бандита, мой персонаж со страху прикрыл лицо книгой, которую держал на коленях. Это была моя придумка. Что делает охранник на работе? Либо телик смотрит, либо читает. Телика в столовой не было, и я достал книгу своего дружка Сашки Черешнева. Совсем свеженькую. Я у него перед отъездом выпросил. «Танец живота», кажется…
Когда в очередной раз вбежал грабитель, вместо того, чтобы кинуться в подсобку, я присел и прикрыл лицо книжкой. А на обложке-то суровая физиономия Шурика и его фамилия на весь разворот. Думаю, сделаю своему приятелю дармовую рекламу на всю страну!
Куда там! Орали все: режиссер, оператор, ассистент… Будто если из «Малины» и не выйдет шедевра, то только потому, что я «Танец живота» народу показал. А «Танец…», не в пример «Малине», вполне добротный детектив…
С гонораром меня нагрели вполовину. Вроде как из-за меня много лишних дублей пришлось делать…Но вечером, возвращаясь с этой так называемой работы, я все равно чувствовал себя страшно счастливым: моя жизнь в кино началась! И потом, 35 долларов за день - это вам не 35 рублей…
ПОГОВОРИЛИ…
-Мамулечка, привет родная!
-Ой! Здравствуй, сынуля! Вот только-только хотела тебе звонить!
-Мама! Сколько раз тебе говорить: не трать деньги! звони только по острой необходимости! Ты ведь знаешь, что если не сегодня, то завтра сам позвоню обязательно.
- Так вот и необходимость острая была: узнать как ты там…
- Пока, насколько я помню, острая необходимость у тебя возникла только однажды: когда жулики пришли к тебе за «похоронными»! Но ты ею не воспользовалась!
-Так кто ж знал, что они жулики!? Я же тебе говорила: из милиции звонили!
- Да с чего ты взяла, что из милиции! Они тебе что, в форме звонили?!
- В какой форме?
- В милицейской!
- Так как по телефону форму-то увидишь?
- Так с чего ж ты взяла, что звонок из милиции?!
- Так сказали, представились: капитан какой-то там… и голос такой солидный, приятный, бархатистый… я, говорит, из отделения вам звоню, есть у вас внук Евгений Витальевич? В кровь избил человека. Человек в больнице, внук у нас… Хотите выручить – деньги готовьте. Да не нам, избитому, может тогда в суд не подаст. – Сколько! – А сколько есть, говорит, все приготовьте, лишнего не возьмем.
- Мама! Когда Женька людей бил?! Он поэт по призванию! У него душа тонкая…
- Да, поэт, но психованный! Чуть что не по его, орать начинает, по комнате метаться… А отец у него! Скольких во дворе да в школе лупцевал? Каждую неделю, почитай, к директору меня вызывали, пока ходить не перестала. И этот в него. На днях по телику каких-то гитаристов смотрел, так я ему: переключи канал, что всякую ерунду слушать. Он – это, мол, лучшая рок-группа в городе! И хвастается еще: я их всех лично знаю! Я говорю: что ж надо к ним на концерт сходить, на каком углу играют? Так он аж взвился! – Тебе, баба, только песни вашей молодости подавай: -… чьи вы хлопцы будете, кто вас в бой ведет.. Меня передразнивает, паршивец, да так похоже! Я всегда говорила: надо было его в музыкальную школу отдавать!
- Мам! При чем тут школа, поздно, ему уже за сорок, не возьмут! Почему перед тем как деньги отдать, любому из нас не позвонила?! У тебя трое сыновей! Посоветоваться не с кем?!
- Так а когда? Я валюту стала искать, у меня ж на похоронки две тыщи евриков было отложено. У нас теньге-то скачет вверх-вниз… чаще вниз, конечно., так я их, почитай, каждый день перепрятывала: то под белье, то под коврик, то в морозильник… там они у меня раз к курице примерзли, чуть не сварила ( смеется).
- Да, неплохой навар был бы с этой курицы.
- Только отыскала– звонок в дверь, девушка пришла. Давайте деньги быстрей, говорит, а то можем не успеть… Симпатичная такая, молоденькая, в шубке натуральной…
- При чем тут шубка!!! Если она со стариков такие деньги собирает, с чего бы ей в фуфайке ходить!
- Да уж не в шубах счастье… помнишь ту норковую, что мне Наташка подарила, сноха бывшая, Борькина вторая… ей она коротковатая казалась, а мне так прямо в пол упиралась, ходила, как боярыня… обе руки в ней сломала… ходила на Исы Байсакова, на Короленко бывшую, за сметаной, со ступенек спускалась, на край шубы наступила и хрясь со всего маху! Руки сломаны, а банка со сметаной целая, представляешь? Меня потом Алексей Михалыч этой сметаной неделю с ложечки кормил. И сметана, главное, хорошей оказалась…
- Что-то мы далеко в сторону от темы уехали…
- Да, сынок, совсем старая стала, обмануть меня легко… такие деньги… такие деньги…
- Да ладно, ладно, теперь уж чего плакать… Как тебе Витька говорил: успокойся, деньги - это всего лишь цветные бумажки…
- Ну да, бумажки… сколько на них добра можно было всякого купить…
- Мама! Чего тебе не хватает? Давай купим!
- Так вроде все есть…
- Ты ими когда воспользоваться хотела?
- Так когда… на похоронках, после смерти уже.
- Тебе сколько лет?
- По паспорту или по факту?
- По факту. Не в загсе.
- По факту 93, по паспорту – 92. Твой дед Владимир нас с сестрой на год позже записал, говорил: девки потом спасибо скажут. Он же фельдшером был, его в сельсовете очень уважали. Но мы же 90 по паспорту отгуляли, так что считай 92.
- Ладно, мама, нюансы без разницы. Так вот, за все прожитые годы видела ты хоть раз, чтобы кто-то после смерти деньги из-под матраса достал и стал себе поминки накрывать?
- Да, вроде, не было такого…
- Так и забудь про них! Борька же тебе сказал: не переживай! В любом случае похороны получишь по первому разряду!
- Дак вас в лишние траты вводить не хочется…
- Все! забыли! И вообще, почему бы тебе к Борису не переехать. И ехать-то недалеко, метров двести…
- В светелку? Сидеть там на кровати, ножки свесив и ждать пока кашу принесут? Ни за что! У него там и без меня есть за кем приглядывать. Самому за шестьдесят и трое малых детей! Вот ответь мне: чем он думал?!
- Гхм… Чем… Да ладно, мам, чего уж теперь, дети-то чудные получились.
- Это точно! Все хорошие! А ты что не на работе, сынок? Выходной?
- Типа того.. Мы сегодня с Володей Ереминым договорились встретиться, помнишь такого?
- Володю-то? Конечно, помню. Из третьего подъезда, первый этаж налево. Виталя, Вовка и Борис. Вовка средний у них.
- Все правильно. Вот с ним и встречаюсь.
- Так как ты с ним встретишься, он же в Москве?! Еще после школы в Москву уехал учиться…
- А я где? В Павлодаре?
- Толя, ты что ли?!
- А то кто же?
- Надо же! А мы, как про Борькиных детей заговорили, так у меня мысли на него и перескочили (смеется). Вот старость-то!
- Мама! Мы же договорились: до ста лет ты о старости не поминаешь! Ты у нас самая молодая и самая веселая. Ну ладно, мне пора на выход. Будь, мама, умницей и чужим никому не открывай!
- Нет, что ты, сынок, я теперь ученая! Вчера из собеса приходили, вроде как учет всех пенсионеров, кому за восемьдесят. Так я говорю: мне «за девяносто», меня не учитывайте! И не открыла.
- А как разговаривала с ними?
- С кем с ними? Один казах был.
- Как узнала, что казах?
- В щелочку посмотрела. Я дверь-то не распахнула, а так, чуть-чуть приоткрыла. Солидный такой мужчина, в кожаной куртке. И голос такой приятный, бархатистый…
- Ма-ма!!! …
Хотел как лучше
- Ты вчера ушел, ко мне Райка приходила. Наша, «горгазовская». Да ты помнить должен ее! Она у меня на 75-летии была. Звоню, говорю: Рая, приди клизму сделай, третий день в туалет не хожу! Она: я в церковь собралась, у нас там собрание в три часа. – И что? Бог заметит, что тебя в толпе нет, и обидится?! Где же, мол, эта стерва Райка шляется?! Скажешь Ему, что подруге клизму делала, Он и отойдет. - Так она аж трубку в сердцах бросила! Смотрю, через полчаса тащится, да еще ведро огурцов волочет. Ешь, давай, вот они перед тобой. Вкусные. Хорошая женщина, Райка-то. Она мне и помыться всегда поможет, и сделать что-то срочное… Последняя осталась. Из тех, с кем работала. Да и вообще… Не забывает меня, дай ей Бог здоровья! Хотя она и так ничего себе! Одна два участка обрабатывает – двенадцать соток. Один свой, на другом, правда, сын помогает. А ведь тоже не совсем молодая, к семидесяти пяти подходит. Узнала, что ты здесь, говорит, завтра синеньких принесу… Пенсия у нее тоже хорошая, меньше, правда, чем у меня. У меня ведь…
- Семьдесят три тыщи тенге, а к Новому году еще прибавят!
- А ты не смейся, сынок. Ну, нравится мне, что у меня пенсия большая. Это из-за того, что мне еще за каждого ребенка по три года стажу посчитали. Девять лет прибавилось, шутка ли! Вот как бы я без пенсии жила?
- Да уж прокормили бы как-нибудь…
- Вот именно что: прокормили… а так я сама себе хозяйка, да еще другим помочь могу… У Райки-то сын помер… сначала муж, потом сын. Она и так набожная была, теперь из церкви не вылазит. Вернее, не из церкви, у них молельный дом. Говорит, напрямую с Богом общаюсь. Я спрашиваю: ну и как Он с тобой общается? что говорит? советы, может, дает, что сажать нынче? Обижается. Я, говорит, с Ним не словами общаюсь, а душой говорю. Помню, ты маленький был, года три-четыре, я спрашиваю: Толя, где душа у тебя? А ты на грудь показываешь – все с хохоту валятся! Это от того, что когда распахнутый бегал, я кричала: застегнись, простудишься, вся душа нараспашку! Вот ты и думал, что душа у тебя там, за верхней пуговицей.
- А мне до сих пор кажется, что она у меня там притаилась.
- От кого прячется?
- От людей. Чтоб не плюнули.
- А я вот в душу не верю – что за орган такой? Вот руки, ноги, голова… знаю, что в голове мозги есть… правда, не у всех… А душа-то где, за пуговицей? За ней вот кости, легкие, гортань, пищевод…
- Мам, кончай анатомию, в ней точно души нет.
- По телику опыт проводили: человека на весы укладывали, и вроде, когда он умирал, душа отлетала, и тело на сорок грамм легче становилось. Так покажите тогда мне эти граммы! Где они?! За грудиной, в голове… под мышкой! Где?!
- В твоем возрасте в бессмертие души полагается верить безо всяких материальных доказательств! Уже только потому, что оно, бессмертие это, где-то рядом! В церковь ходить, поклоны бить, в грехах каяться… Крестик-то носишь, что я из Иерусалима привез?
- Серебряный-то? А как же! Вот он у меня на груди телепается, как раз на том месте, где у тебя душа. Да я и покаяться готова, и поклоны класть … кости, правда, не гнутся… вы только покажите кому! Я двумя руками «за»!
- Да что ж ты такая материалистка! Поди, еще уверена, что от обезьяны произошла?
- Конечно. А ты нет, что ли?
- Я – нет! Я – от папы с мамой.
- Так и я от папы с мамой.
- А, так это они от обезьяны?
- Нет. Они от дедушки с бабушкой.
- Так откуда у нас в роду обезьяна-то затесалась?!
- От Дарвина.
- Может, у Дарвина и были дедушка с бабушкой обезьяны, но я-то здесь причем?!
- Ну, конечно, ты у нас не от обезьяны, ты у нас от Бога по прямой линии!
- Да, я уж лучше от Бога.
- А Бог от кого?
- А Бог есть все сущее.
- А в писании сказано, что Бог создал человека по образу и подобию Своему. Значит, и у него должны были быть руки, ноги, голова… и папа с мамой… Ну, если мы Ему подобны, значит и Он нам, сам посуди? Не может же так быть, что мы на Него похожи, а Он на нас нет?
- Мама! Не вникай! Не ищи логику! Верь – и все!
- Да я и сама рада бы! Нет доказательств!
- Фу…
- Мыться пойдешь, вода горячая еще? Хорошо, догадалась счетчик на газ не ставить – теперь он может хоть весь день пылать. А так бы – спичку только поднесешь, а сама уже считаешь: сколько же за эту кастрюльку у тебя денег сгорит?
- Мам, ты в телевизор веришь?
- А как в него не верить? Вот он у меня стоит, шестьдесят каналов, Женька кабель провел…
- А что это за каналы такие? Ну, знаю Волго-Донский, Беломорканал, его еще твой дядя рыл, а я курил… А телевизор ты хоть на самые мелкие части разбери – никаких каналов не найдешь. Никто их не рыл там и не прокладывал. Но ты же веришь, что они там есть, причем в количестве шестидесяти штук?!
- Верю. Я их переключаю.
- Чем?
- Пультом.
- А двадцать лет назад ты их чем переключала?
- Руками. Так тогда их только три было.
- Хорошо. Три канала можно руками, шестьдесят – только пультом.
- Так руки отвалятся шестьдесят раз щелкать.
- Не о том речь. Ты переключаешь пультом, а пульт чем? Выскакивает у тебя из рук и бежит к телевизору ручку вертеть?
- Ручки на этих нет. Пульт сенсорный, он излучением переключает.
- А ты видела эти излучения?! Почему ты в них веришь, а в душу нет?! Если бы тебе сто лет назад про этот пульт и телевизор к нему рассказали, когда ты в своей Михайловке на Сапун-горе сидела и камешки вниз бросала, ты бы поверила?! Ты бы вперед в Бога поверила, чем в телевизор с пультом!
- Сапун-гора в Севастополе была, а у нас гора Желанда. Поселок назывался Буд-гора, а гора Желанда. Райке, сестре моей, лет семь было, она с самой верхушки кувырком покатилась! Метров двести летела. Думали, убьется, а она только поцарапалась сильно да бровь разбила.
- Ты в историю не углубляйся, на вопрос отвечай! Поверила бы в телевизор?!
- Нет. Не поверила бы. В ковер-самолет да в сапоги- скороходы скорее бы поверила…
- Вот так же через сто лет и про душу скажешь: как же я могла в нее не верить?!
- Так через сто лет меня и в помине не будет!
- Так мы же договорились – душа-то бессмертна.
- Так что ж мне теперь, в церковь идти, каяться?
- Это уж сама смотри. Можешь и после. Предстанешь пред Его очи: прости, Господи, каюсь, не веровала я в Тебя… А Он тебе: не такая уж ты великая грешница, и так сойдет. Вон, видишь, райские кущи, пойди послушай, как у меня там соловьи поют. … Иди, иди, не бойся ничего, отдыхай.
- А ты что Ему скажешь, сынок?
- Хотел как лучше…
АКТУАЛЬНО
