EUR 110.4943 Метод Станиславского
О способах разоблачения вражеских агентов во время Великой Отечественной рассказывают участники событий
В нашем городе живет ветеран органов безопасности России полковник в отставке Леонид Яковлевич Чураков. Ему 99 лет! Он бодрый, в здравом уме и отличной памяти… На вопрос, в чем секрет железного здоровья, отвечает с улыбкой: «Я же из Смерша». Леонид Яковлевич любит вспоминать военное прошлое, при этом он яростный противник нападок на Смерш, особенно когда военную контрразведку изображают исключительно в черных красках.
Книга, основанная на его рассказах, написана нашим земляком Александром Ульяновым. Она так и называется «Я из Смерша» и подготовлена в рамках работы оргкомитета «Победа» правительства Новосибирской области. Сегодня, накануне великого праздника Победы, мы печатаем один из ее очерков. Леонид Чураков становится в ней Чурасовым. По ряду причин изменены и другие фамилии действующих лиц, а также реконструированы отдельные события. Но за историческую правду и автор, и Леонид Яковлевич ручаются.
Задача
В тот декабрьский день меня вызвал к себе майор Бакин.
— Не пойму, Чурасов, почему немцы так запросто оставили нам целый лагерь военнопленных, — сказал он с привычно деланным удивлением…
Я вспомнил, как на пекарне этого освобожденного от немцев городка в Смоленской области весной 1943 года наши бойцы обнаружили мешки со странной желтовато-серой мукой и рядом же — мешки с желудями, которые, как потом выяснилось, после перемолки немцы добавляли в муку…
— Они так торопились, что много чего понаоставляли, — сказал я с усмешкой, — например, эрзац-муку…
— А вот я не верю только в одну их торопливость, — сказал Бакин. — Пленные, по мнению руководства управления контрразведки фронта, для немецкой военной разведки самый благодатный материал…
— Фашисты их, видимо, считают эрзац-материалом, — сумничал я.
Бакин чуть удивленно посмотрел на меня, очевидно, посчитав слишком умным, и продолжил основную мысль:
— Поскольку наша с вами задача — бороться с вражеской агентурой в тылу, то… — Бакин не стал заканчивать фразу, а сразу перешел к делу: — Одним словом, из управления пришел приказ выявлять среди бывших пленных завербованных немцами агентов.
И уже строго спросил меня:
— У вас есть какие-то соображения по выполнению поставленной задачи?..
— Так точно, — ответил я.
— И какие же? — заинтересовался Бакин.
— Творческие, товарищ майор, — бодро ответил я первое, что мне пришло в голову.
— Опять умничаете, товарищ капитан?
— Никак нет, товарищ майор.
— В таком случае идите, капитан, и выполняйте эту задачу, — недоверчиво махнул рукой майор Бакин. — И не забудьте докладывать о наработках.
Рыжий
…Перед тем, как черти принесли этого рыжего, я допросил уже пятерых бывших пленных. Все это были обычные пожилые и усталые люди. Я полностью верил их показаниям. Хотя, по правде говоря, был среди них один хлюст, который не вызывал у меня доверия. Он называл себя бывшим завхозом, а в лагере при немцах в бане работал. Уж больно скользкий какой-то. Но по одним впечатлениям ярлык не приклеишь.
А вот таких рыжих я давно уже не встречал. Рыжие вообще мне почему-то казались не из мира сего — какими-то задиристыми и бедовыми. А этот был всем рыжим рыжий — даже с каким-то красноватым отливом.
Я долго смотрел на него, не зная, с какого бока подступиться, и понимая, что на душещипательную тему такой вряд ли откликнется.
— Ты кем до призыва работал? — наконец спросил я.
— У меня бронь была заводская, но я все равно добился призыва, — почему-то сразу занервничал рыжий. — Я не виноват, что попал сюда.
— Это я, наверное, виноват? — умышленно съязвил я, глядя рыжему прямо в глаза.
— Я воевал как все, — сразу стал заводиться этот парень. — Меня ранили.
— Ага, как все, — пробурчал я, — да ты и воевать-то, наверное, не умеешь, коль здесь оказался со стариками да интеллигентами?
Тот аж взвился на табуретке: весь сначала позеленел от злости, потом побледнел и уж только затем покраснел. А следом неожиданно рванул на себе гимнастерку, и я увидел на груди едва зарубцевавшийся шрам.
— Вы что думаете, если я в плен попал, то у меня теперь и сердце уже бьется не русское?
Мне почему-то стало стыдно за себя, будто я и на самом деле позволил себе усомниться в чистоте помыслов этого ненормального.
— Да ладно-ладно тебе, не кипятись. У меня работа — так думать, а не по-другому. Сам должен понимать, в немецкой разведке тоже не дураки сидят и попадают в их лапы разные люди. Некоторые соглашаются и сотрудничать.
— А вы меня к себе на работу возьмите — я их лично буду воспитывать, — ответил он, недвусмысленно сжимая кулаки.
— Хватит нам уже и чужеземных воспитателей, — одернул я его. — Порядок есть порядок: сначала побудешь в фильтрационном пункте. Там сверят твои показания с реальными фактами и отпустят, коли ни при чем.
Когда увели рыжего, вновь заглянул Бакин.
— Ты зачем, Чурасов, гимнастерку человеку порвал? — прищурив один глаз, спросил он. — Это и есть творческий метод?
— Не рвал я ее, — пробурчал я. — У него самого нервы ни к черту.
— Смотри у меня, Чурасов, — назидательно посоветовал Бакин и недвусмысленно пригрозил кулаком.
«Ч-черт, занесло еще сюда этого Бакина», — подумал я и крикнул в сторону двери:
— Следующего давай.
Театр одного актера
Следующим был мужчина средних лет. Он опирался на самодельные костыли. Быстро окинув меня цепким взглядом живых глаз, как будто пытаясь прочесть меня точно так же, как это обычно делал я сам, он сел на предложенную ему табуретку.
«Н-да, и у этого характер, наверное, тот еще. — подумал я. — Как бы тоже ни выкинул какое-нибудь коленце».
— Вы кем работали до призыва? — осторожно поинтересовался я у вошедшего.
— Я московский ополченец, а до войны был артистом, — произнес тот абсолютно без тени кичливости, так как это произнес бы и простой токарь, и плотник, и даже, вероятно, подводник. Но он был не токарь и даже не подводник. Он был артист. Артистов я в последний раз видел только в кино, да и в первый раз тоже там.
— Вы в фильмах снимались? — из любопытства спросил я.
— Нет. Я артист театра. Но при желании мог бы и в кино сыграть.
— Ну что же, неплохо, — машинально похвалил я его и обронил с улыбкой: — А вы не могли бы изобразить что-нибудь прямо сейчас?
— С удовольствием, — согласился мужчина.
В следующую минуту я буквально остолбенел, глядя на то, что стал вытворять мой собеседник. Он то превращался в самодовольного немца, надменно разглядывающего меня, бросая расхожие солдафонские команды, то в хитренького мужичка, якобы заискивающе смотрящего мне в рот, а то и вовсе — в умалишенного.
Такого я не видел никогда. На какое-то время мне даже показалось, что в моем кабинете на самом деле побывали эти незнакомые мне люди. При этом на какое-то время я даже почувствовал, что слегка спятил, хотя и понимал, что это не так.
— У теб-бя вместо лица маски что ли?! — стараясь сохранять серьезность, восхитился я.
— Да нет, просто я профессиональный актер и частенько таким образом развлекаюсь от серых будней, чтобы не потерять навыков.
— А вот я теперь верю, что вы настоящий талант. И очень ценю это, поскольку знаю, что такое бывает редко.
— Премного вам благодарен, — с достоинством чуть склонил голову мужчина. — И хорошо, что об этом не прознали немцы, иначе они бы обязательно предложили поработать на Германию. Поэтому я на всякий случай играл им откровенного дурака из мыловаренного завода. Да и среди своих не очень-то старался, ибо и в этом театре публика теперь издерганная и оттого не всегда благодарная.
При последних словах собеседник печально улыбнулся. В следующую минуту меня будто по голове ударило:
— А давайте-ка, товарищ артист, разыграем с вами один спектакль. У меня уже и сценарий почти готов.
— Я вас что-то не очень понимаю, товарищ капитан, — чуть удивленно ответил артист. — Вы это серьезно говорите?
— Не волнуйтесь, я вам сейчас все объясню, — поспешил я его успокоить. — Это будет театр одного актера.
— Что ж, я готов выслушать вас, — недоверчиво взглянул на меня артист.
— Начну без обиняков, — серьезным тоном произнес я. — Ваша задача — помочь нам выявить среди предложенных вам лиц немецкого агента. Начните с рыжего. Сдается мне, контачил он все же с немцами. Уж больно фотография у него нахальная. Да и гимнастерки на себе рвет эффектно — явно работает на публику. Но доказательств этому пока нет. Я не думаю, чтобы он переиграл вас. Сумеете определить, правду он говорит или все же лукавит?
— Если только по методу Станиславского попробовать, — задумчиво ответил мой собеседник.
— Это в смысле «верю — не верю»? — спросил я.
— Если в упрощенном виде, то да, — не стал вдаваться в подробности артист.
Результат на лице
В эту ночь я почти не спал. Все думал об актере и его новом спектакле. Мне почему-то было стыдно, что не видел ни одной его работы. Хотя и того, что он показал на допросе, для меня было достаточно, чтобы признать его талант.
«Ладно, теперь после войны посмотрим», — успокоил я себя и в который раз автоматически перевернулся на другой бок.
На следующий день ближе к вечеру их привели обоих. Первым я пригласил на допрос рыжего.
— Фашистский прихвостень, — негодовал тот. — Он проводил фашистскую агитацию. Если бы ни банщики, я бы и второй костыль сломал о его спину.
Потом завели артиста. Одного костыля у него не было, зато под глазом алел свежепоставленный синяк… Однако на удивление он был бодр и даже немного весел.
— Где второй костыль? — спросил я его с улыбкой.
— Рыжий сломал, — признался артист.
— Как вы считаете, не переигрывает он?
Артист задумчиво потрогал пальцем синяк.
— Разве только чуток, — сдержанно признался он и тут же добавил к сказанному: — Хотя излишняя эмоциональность тоже немного настораживает.
— Ну это ничего, — успокоил я артиста. — Для рыжих, думаю, это простительно. А как вам банщики?
— А вот насчет одного из них, который разнимал нас со своими дружками, у меня появились очень даже серьезные сомнения.
— По тому же методу Станиславского?
— Абсолютно верно. Они тоже искренне поверили в мое перевоплощение, но по-своему. К тому же я частенько замечал эту троицу возле административных бараков. Еще я обратил внимание на то, как они ловко устроились работать в бане. А на все теплые места, по моему глубокому убеждению, немцы ставили исключительно лояльных к ним пленных.
Вместо эпилога
Рыжего Бакин распорядился одним из первых отправить в запасный полк с положительной характеристикой, а «банщиков» оставили в лагере для дальнейшего разбирательства. Артисту же я вручил новенькие трофейные костыли и помог с ближайшей оказией отправиться в Москву.
Меня позднее наградили портсигаром от имени командующего армией с дарственной надписью: «Капитану Чурасову за смекалку, проявленную при разоблачении трех агентов немецкой разведки». А Бакин пожал руку и спросил с лукавой улыбкой:
— Теперь понял, Чурасов, для чего немцы оставили нам этот лагерь?
И помедлив, добавил к сказанному:
— Они просто не знали о твоем психологическом методе.
— О методе Станиславского, — деликатно поправил я своего командира.
АКТУАЛЬНО
