Закладное золото жизни

И все они говорили, а вернее, яростно высказывались о дне сегодняшнем — о поколении 90-х, брошенных в наш более чем несовершенный мир на произвол судьбы без внятных ориентиров и, главное, какой бы то ни было защиты. Не случайно героинями обеих пьес Пулинович стали девочки-детдомовки, а персонажи «Отморозков» решаются на юношеский бунт — «бессмысленный и беспощадный». Эти спектакли шокируют, способны довести до сердечной боли и бессонницы, но их надо смотреть, чтобы, во-первых, не уподобляться по отношению к современной жизни страусу, и, во-вторых, потому, что это очень качественные экспериментальные театральные проекты — с огромной энергетикой и поиском новых выразительных художественных средств. По словам директора МРФИ Татьяны Людмилиной, именно по этой причине они и попали в афишу фестиваля, а концепция выстроилась как бы сама собой, уже вслед за отбором спектаклей: с одной стороны, постановки с актуальным и предельно эмоциональным гражданственным высказыванием и — классика.

Классика и современность
Заметим, сочетание это можно считать оптимальным: во второй половине 90-х, когда Рождественский фестиваль только начинался, современных спектаклей в его афише почти не было, и роль, пусть не публициста, но страстно заинтересованного толкователя происходящего за окном, брала на себя именно классика. (В первую очередь вспоминается беспощадный к властолюбцам всех мастей «Макбет» известного грузинского режиссера Роберта Стуруа). Сегодня же классика осмысляет вещи скорее бытийные, однако, безусловно, резонирующие с настоящим, и в этом плане особенно впечатлили три спектакля наших гостей. Это — по хронологии показов на фестивале — «Будденброки» Томаса Манна в постановке Миндаугаса Карбаускиса (РАМТ), «Кроткая» Достоевского — режиссер Ирина Керученко (Московский ТЮЗ) и чеховский «Дядя Ваня», поставленный худруком театра имени Вахтангова Римасом Туминасом. Все эти работы можно назвать спектаклями-открытиями, так или иначе сделавшими новый шаг в современном российском театральном пространстве.

Самым, конечно же, эмоционально затратным, как для актеров, так и для зрителей, стала «Кроткая». История сорокалетнего содержателя ссудной кассы (Игорь Гордин) и загубленной им шестнадцатилетней супруги (Елена Лямина) поставлена ученицей Камы Гинкаса Ириной Керученко совершенно отважно (без оглядки на постановку Додина с Олегом Борисовым в главной роли), как история трагического противостояния живого и умозрительного, строгих правил и души, а также, безусловно, двух вселенных — мужчины и женщины. Спектакль тоже получился живым, без дурного толка «достоевщины» — с юмором: в крошечной выгородке белой комнаты нередко звучит зрительский смех, чаще — напряженная тишина, схожая с, казалось бы, бесстрастным в ответ на унижения лицом героини. (Есть еще подсознательный звук: нашла коса на камень — представляете, скрежет?)

…Она выскользнула из этой жизни, оставив его, полупомешанного, искать перед самим собой оправдания погубленной жизни и любви. Да, именно любви. Он суетливо и страстно обряжает в закладное золото и жемчуг не то умершую, не то ее призрак — это была любовь.

Стоит денег или cвеч?
В чем-то на героиню «Кроткой», какой она вошла в дом мужа с распахнутыми для объятий руками, похож Иван Петрович Войницкий — дядя Ваня Сергея Маковецкого в спектакле театра имени Вахтангова. Он открыт миру, как дитя: его прямодушие, стеснительность, деликатность и оттого, в общем-то, фатальное невзросление, конечно, никогда бы не позволили ему стать Шопенгауэром, но с приездом профессора Серебрякова он поневоле начинает себя сравнивать с этим любимцем судьбы. Вполне возможно только потому, что ему, как ребенку, очень понравилась лучшая серебряковская игрушка — Елена. Невзросление здесь прочитывается как знак душевной чистоты и невозможности играть по правилам тех, кто сам не живет, но исполняет заданную роль: Серебряков — трагика провинциальной труппы, Елена — красавицы-злодейки, Астров — ковбоя, Соня — покорной, но истеричной Золушки и так далее.

В финале он уходит от зрителей в глубь сцены спиной, как в прокручиваемой назад киноленте: с «приклеенной» улыбкой и широко открытыми глазами, в которых стоят слезы, но никогда не отразится небо в алмазах. Будто и не живший вовсе, нелепый человек.

…Постановку «Будденброков» Миндагаусом Карбаускисом критика почему-то сразу актуализировала: мол, это спектакль о тех, кто пытается строить правильную жизнь и честный бизнес, но не обретает счастья, потому что не все так просто в этом мире, господа… Можно, наверное, трактовать и так, хотя мне увиделся здесь некий бунт против протестантской этики, которая, по умолчанию, считалась всегда идеальной для капитализма. (Кстати, вспоминается в этой связи «Вишневый сад» Некрошюса, который он когда-то привозил на Рождественский фестиваль: режиссер как раз будто бы умолял героев Чехова жить по правилам, остановить этот вечный карнавал русской безалаберности). Спектакль Карбаускиса отличает великолепная театральная выделка и, можно сказать, отложенные на потом зрительские переживания и рефлексия, что, без сомнения, дорогого стоит.

ФАКТ
Сегодня в Новосибирском государственном академическом театре оперы и балета состоится юбилейный гала-концерт Новосибирского государственного хореографического колледжа, посвящённый 55-летию учебного заведения.