О радостях душекружения. К итогам фестиваля «Три вороны».
Спектакль этот увидел свет во Франции еще три года назад, был очень хорошо принят публикой, и новосибирским театралам эти вести из Европы были, безусловно, приятны, но, как говорится, еще бы посмотреть! Потому что «Вишневый сад» (2005) в постановке Афанасьева с артистами L’Enfumeraie и ГДТ произвел потрясающий эффект. Причем не только на новосибирцев, но и на зрителей знаменитого Авиньонского фестиваля, а затем фестиваля «Мелиховская весна», где он был сыгран под открытым небом в живых «декорациях» чеховской усадьбы и стал на сегодняшний день театральной легендой Мелихова.
…Выйдя перед спектаклем, Сергей Афанасьев сказал, что такая постановка — «явление высокого театра» — случается в биографии художника не так часто: «В моей биографии было один раз, ну два… Много таких спектаклей быть не может…» И публика — это были в основном театральные люди, а также журналисты, убедилась в этом: ее собственные впечатления идеально «зарифмовались» с режиссерским анонсом — такие пронзительные и одновременно глубокие зрительские впечатления тоже редкость, и в жизни их можно перечесть по пальцам.
В минималистском мире пьес Беккета малолюдно. Здесь, в «Конце игры», всего четыре персонажа. Причем двое — Хамм (Нейджл Холлидж) и его слуга Клов (Родольф Пулен) ведут нескончаемый диалог (где каждая реплика отточена автором, как лезвие), а также отец и мать Хамма, Нагг (Жак Гуэн) и Нелл (Камий Бэр). Те большую часть действия сидят, закрыв лицо, в больших цветных мешках или даже в огромных пластиковых ящиках-контейнерах для мусора, поскольку в сознании слепого и не могущего передвигаться Хамма занимают абсолютно маргинальное место и общаются очень редко, в основном между собой.
Эта замкнутая кирпичными стенами комната и препирательства хозяина и слуги, которые в силу прикованности друг к другу давно на равных, при ближайшем рассмотрении являет собой модель любой человеческой жизни. С ее «цепями» и «свистками», невозможностью разорвать опостылевшее, взаимозависимостью — в счастье, несчастье и даже небытии. И если у новатора театра Чехова «на сцене люди обедают, пьют чай, а в это время рушатся их судьбы», то Беккет идет дальше: шахматная партия жизней всеми персонажами проиграна, но зависла в состоянии пата, почти небытия. Почти, потому что они ведут диалог о том, как поставить точку в этом существовании, где все на нуле — время, отношения, даже природа за окном различима, как один серый (или «светло-черный», по словам Клова) цвет, и не могут… Они существуют только потому, что ведут этот диалог (по любимому Беккетом Декарту — «Мыслю, следовательно, существую»). И автор формулирует это абсолютно четко:
Клов: — Я ухожу от тебя.
Хамм: — Нет!
Клов: — Зачем я тут нужен?
Хамм: — Ты нужен, чтобы подавать мне реплики.
Хотя, как и в жизни, здесь не все так просто…
Играют спектакль на французском языке (синхронный перевод — в наушниках), от сцены невозможно оторваться: наполненность происходящего великолепной актерской игрой, когда сложнейшее интеллектуальное содержание облечено в неменее сложные и разнообразные пластические и чувственные формы, дарит ни с чем не сравнимую зрительскую радость. И в результате, как ни удивительно, при таком густо замешенном в пьесе пессимизме — радость от встречи с настоящим искусством, то есть одна из великих радостей жизни! Что и требовалось доказать. (Кстати, режиссер вопреки традиции постановок Беккета ввел в спектакль музыкальный ряд, который иногда восхитительно ироничен, как, например, вердиевская «Застольная» из «Травиаты»…)
И вот после всех оваций и поздравлений несколько вопросов к виновнику торжества — режиссеру Сергею Афанасьеву.
— Сергей Николаевич, а как долго такие вещи наполняются и репетируются?
— У нас было погружение в материал два с половиной месяца. Два с половиной месяца мы репетировали, и вышла премьера. Потом мы показали 12 спектаклей, был перерыв на год — и еще 12 спектаклей. И вот сейчас три спектакля прошло здесь, в Новосибирске.
— Впечатление огромное. Но рождается тревога: может быть, мы последние «могикане», кто смотрит эту драматургию и улавливает эти смыслы. В XXI веке эти смыслы не умрут?
— Да, наверняка, для большинства умрут. Потому что это — тонкости культуры. Не основной ее пласт, а высшие материи. И вряд ли они кому-то понадобятся в будущем. Как, например, из XIX века люди взяли то, что им нужно, то, что может им помочь в нынешнем веке свои амбиции, свои «понты», осуществить — какие-то платья, какие-то цитаты из Пушкина или Грибоедова, чтоб при случае щегольнуть… А в основном-то — «для жизни» — нам эта культура, получается, не нужна.
Другое дело, когда мы знаем Чехова и Пушкина по-настоящему, мы несем традицию. А нести традицию — это значит уважать себя и свое поколение до следующих за ним… В этом-то вся задача, именно в этом. Почему я, собственно, бьюсь и постоянно говорю о том, что современная драма, современный театр, современное искусство — это не панацея. Это просто новая прическа, она меняется с каждым поколением, главное — ЧТО в основе. Поэтому сегодня очень важно ЗНАТЬ и ХРАНИТЬ эту традицию — и XIX, и XVIII, и XVII веков, возрожденческую традицию… Понимать, откуда все взялось. Беккет родился не на пустом месте — он родился на традициях античного театра и театра эпохи Возрождения. Родился на традициях интернациональных.
— Ирландец, писавший на английском и французском языках, хотя по-писательски они очень разные, действительно как будто бы принял перо из рук Чехова. «Три сестры» — «В Москву, в Москву!» — что, как не беккетовское ожидание Годо?..
— Как в жизни — ждут кого-то, чего-то, что придет и враз все изменит… Об этом «В ожидании Годо», а «Конец игры» — это уже вариации на тему или послесловие… Но в то же время, мне кажется — я особенно остро ощутил, понял это, когда сейчас здесь репетировал спектакль, — что Беккет ничего не писал вообще. Все равно он писал про себя, про жизнь, про конкретных людей. И если я сегодня считываю из этой пьесы сюжет из своей собственной жизни, я очень ему благодарен. И понимаю, что я не одинок и что, как говорится, все проходит… В общем, я еще раз убедился, насколько замечательно, что мне посчастливилось работать над таким проектом, как «Конец игры» Беккета.
— Ваши французские коллеги целую неделю прожили в Новосибирске, каким был сюжет их пребывания?
— Я очень рад, что они не просто сыграли спектакли и уехали, а включились в нашу фестивальную жизнь: проводили мастер-классы в театральном институте, знакомились с новосибирской театральной школой, смотрели другие спектакли. Словом, шел настоящий творческий обмен. Считаю, такой и должна быть нормально организованная фестивальная программа. Чтобы не отыграл-уехал — и только публика ахнула вслед. Не случайно он и назывался фестиваль-школа «Три вороны»: мы не только смотрим друг друга, мы учимся. Тут был в эти дни известный актер и режиссер Саша Баргман из Санкт-Петербурга и провел серию мастер-классов. Был Виктор Рыжаков — профессор школы-студии МХАТ, провел мастер-классы. Приезжали итальянцы — руководители Театральной академии, тоже мастер-классы провели, затем — французы. В этом смысл фестиваля — во взаимообогащении. Причем все друг от друга в таком восторге, что хотят встретиться еще. И теперь группа студентов поедет в Италию. Новый проект завязывается с Францией. А Баргман готовится ставить новый спектакль в нашем театре. Это все работа, которая дает перспективу.
— То есть все эти дни были наполнены полноценным творческим «душекружением», если обозначить происходившее названием великолепного баргмановского моноспектакля по Набокову?
— Да, да, именно полноценное душекружение, которое и должно быть на фестивале, а не такая ВДНХ — показали свои достижения и уехали… Ведь фестиваль — это праздник, а праздник — это обмен радостями. У нас это и происходило: обмен радостями и достижениями.
— Приезд такого числа гостей был для вас большой нагрузкой?
— Да, организационно это было непросто. Но благо у меня есть замечательная команда помощников, в их числе директор фестиваля «Три вороны» Юля Чурилова. Хочу сказать также большое спасибо Агентству регионального развития и его руководителю Ладе Юрченко. Поэтому, несмотря на все трудности, фестиваль стал очень радостным событием, таким островком счастья в жизни нашего города.