Сгусток храбрости, воли и мужества

Покрышкин был весьма неудобен многим начальникам. Инициатива и самостоятельность отнюдь не всегда находят признание, а в военное лихолетье они стоили асу многих сил. При этом Александр Иванович не был честолюбив, о чем говорит его отказ в феврале 1944 года от высокой должности в штабе ВВС и от скорых, через звание, генеральских погон.

Несмотря на внешнюю суровость, ему как истинному лётчику был свойствен взвешенный и точный юмор; сам он любил шутку, не обижался на остроты в свой адрес, ценил юмористов. По натуре Покрышкин был очень сдержан и деликатен. Соратники и близкие свидетельствовали, что брань в его устах была невозможна ни при каких обстоятельствах: ни в азарте воздушного боя, ни при промахах других людей, ни при домашних неурядицах.

Автор крылатой формулы: высота — скорость — маневр — огонь, Покрышкин на земле был очень сдержан и немногословен, умея выражать свои мысли ясно и кратко.

Вспоминается разговор Покрышкина с советским писателем Алексеем Толстым. Вот как писал об этом Александр Покрышкин в своей книге «Небо войны»: «Я спросил Толстого, почему наши литераторы так мало пишут об авиации, о летчиках-фронтовиках».

— Это верно, — согласился Алексей Николаевич. — Но не пишут они не потому, что советская авиация не заслужила повестей и романов. Просто наши писатели мало ее знают. Взять, к примеру, воздушный бой. Даже внешне он являет собой захватывающую картину. А ведь это, кроме всего, сгусток храбрости, воля, мастерство. Это своего рода произведение военного искусства. Надо обладать глубокими знаниями, чтобы показать его динамику, четко, образно выписать все его оттенки. Значит, мне и другим писателям нужно хорошенько изучить ваше дело, прежде чем браться за перо».

Да, каждый воздушный бой — это сгусток храбрости, воли, мужества. Кроме того, каждый воздушный бой неповторим, каждый требует анализа обстановки и новых приемов в действиях летчика-истребителя. Любое упущение, любой просчет тут недопустим.

Однажды в тылу среди своих летчика подстерегла опасность. Не терпевший косности, трусости, несправедливости, Покрышкин говорил, как думал, невзирая на лица. Это не раз приводило к осложнениям в его отношениях с начальством. Новый командир полка, сам редко поднимавшийся в воздух, сфабриковал дело, чтобы избавиться от непокорного подчиненного. Было отозвано представление к званию Героя Советского Союза. Покрышкина обвинили в нарушении наставлений и инструкций по действиям истребителей, исключили из партии и из штатного состава полка.

Несмотря на опалу, летчик продолжал разработку своих тактических приемов, которые, как он писал, «пригодятся моим друзьям, летчикам эскадрильи и полка». После вмешательства вышестоящего начальства дело было прекращено. В ходе личной беседы с «провинившимся» командующий 4-й воздушной армией генерал-майор Н. Ф. Науменко предлагает ему должность заместителя командира полка. Другой бы, пожалуй, ухватился за это предложение, а Покрышкин просит оставить его командиром эскадрильи. Многое связывало его с этим подразделением. И многое еще он намеревался проверить в боях. С этой эскадрильей, обученной им по собственной системе, в блестящей боевой форме Александр Иванович в апреле 1943 года возвращается на фронт.

Одним из самых памятных для Покрышкина и его однополчан был бой с группой Ю-88 в сентябре 1943 в районе Большого Токмака (Запорожская область). На этот раз схватка происходила на глазах командования и сотен зрителей с земли. Накануне вернулся в полк инженер, у которого на оккупированной территории немцы расстреляли всю семью. Покрышкин обещал отомстить. Как пишет он в своей книге: «Мы уже не раз слышали да и сами были свидетелями зверств гитлеровцев. В душе накапливался клубок жгучей ненависти. Он постоянно клокотал, не давал успокаиваться, заставлял искать врага, разить его». И вот бой, который также мог стать последним в судьбе великого летчика. «Вхожу в строй бомбардировщиков. В прицеле — ведущий. Очередь — и передо мной возникает огромный круг огня. Оторванное крыло взорвавшегося Ю-88 бьет рядом идущий бомбардировщик и проносится мимо меня с медленно вращающимся винтом мотора. Какое-то мгновение, не успев среагировать рулями, пронизываю центр огненного шара и оказываюсь в строю бомбардировщиков. Правее меня, отставая, горел Ю-88, поврежденный взрывом ведущего. Ошеломленный неожиданным взрывом, я какие-то секунды соображал, что делать. В панике высыпая бомбы, «юнкерсы» начали разворачиваться в обратную сторону. Бросаю самолет на ближайший справа. Он с разворотом входит в пикирование. Очередь по правому крылу — и из него потянулись струйки дыма. Но бомбардировщик с углом пикирования градусов сорок тянет к линии обороны. Переношу прицел на левый мотор и даю в упор очередь. Из мотора и центроплана хлынула полоса черного дыма с огнем, Ю-88 падает и врезается в крутой берег реки Молочной».

Вернувшегося на свой аэродром Покрышкина встречает полковой инженер: «Товарищ майор, зачем вы так рисковали? У меня при виде взрыва в воздухе даже защемило сердце...» А один из летчиков сообщает, что третий бомбардировщик не засчитан командиром полка как самовозгоревшийся от взрыва своего ведущего, перегруженного бомбами и топливом...