Подарок от Патрика

Потом он подбежал к Кире и шаловливо куснул ее за брючину, подскочил к матери, платиновой коккерихе, так же, играя, выдернул своими острыми зубками у нее из лапы клочок шерсти и, забавно отплевываясь, покатился дальше.

Он оказался уже трехмесячным, подрощенным, а у Киры в кармане было только 350 рублей, столько обычно просили за молочного сосунка. Не хватало еще набежавших «за мясо» сто пятьдесят, но ей поверили на слово.

Кира уже знала, что бывают собачки и псы — независимо от пола. Но как, придумывая щенку имя, она разглядела в этом миляге черты собачьего патриция, незаурядную личность, которая станет внушать уважение не только куда более крупным собратьям, но даже людям?

Он и в самом деле оказался драчун и задира, каких поискать, хоть и ростом не вышел. Впрочем, не производил впечатления мелкого, а был, скорее, спортивный — крепко сбитый, с мощной, широкой грудью, пружинистым шагом. Этакий пёсий Шварценеггер, только некрупный. Во время собачьих «свадеб» под него даже подкладывали дипломат или по меньшей мере энциклопедию. Что, однако, не мешало ему ощущать себя большим псом — важным, крутым, сильным.

Как и многие мужчины невысокого роста, шуток в свой адрес он не воспринимал. Не то что предыдущий Кирин питомец, эрдель, который сам любил смешить. В дождь Патрика выводили на прогулку в комбинезоне и кепке с козырьком, и поскольку сам пёс был черный, а наряд — в сафари-стиле, цвета хаки, кто-то из соседей назвал пса «сандинистом». Это прозвучало с улыбочкой, но тот уловил в голосе издёвку. Так случалось и дома: если над ним потешались, пёс опускал голову и покидал компанию.

По отношению к хозяйке, впрочем, Патрик был терпелив и доверчив. Если Кира говорила: не ходи туда — верил ей. Любил бывать с нею в гостях. По дороге преспокойно спал в сумке, а потом целый вечер мог просидеть у двери, ожидая хозяйку, безо всякой привязи.

Только спустя годы Кира поняла, что именно Патрик держал ее в тонусе, в хорошем настроении, не давал разнюниваться. Если она, случалось, все же переживала, плакала, то пёс так искренне и так безутешно хандрил вместе с ней, что, жалея любимца, ей не оставалось ничего иного, как брать себя в руки…

Он обожал хозяйку. Всякий раз при виде ее расслаблялся, расплывался в своей почти невидимой стороннему глазу улыбке. Все старался порадовать Киру хоть чем-нибудь. Как-то притащил ей птенца трясогузки. На даче он добывал лягушек. Преодолевая отвращение, она с улыбкой принимала «дары» и незаметно для любимца за сараем выпускала их на свободу. Вообще был очень деятельным. Кира всегда просила продавцов подбирать ей кокосы покруглее: Патрик, рыча, азартно возился с ними — думая, верно, что это мохнатые зверьки такие. Трехмесячным сразу же начал охранять хозяйку, лаем отгоняя чужих. А вскоре на пруду выучился поднимать уток на крыло и, не позволяя им садиться, выразительно поглядывал на Киру: давай, мол, твоя очередь!

Потом они прошли курс дрессировки вместе с крупными служебными собаками. Дома он теперь усаживался у ее ног и ждал задания. «Отнеси папе газету», — говорила Кира. Он брал газету и нес ее именно отцу, после чего возвращался и ждал нового поручения. Тапочки маме? Да легко! Когда они выходили из магазина, Кира выделяла ему апельсин в отдельной авоське, и он гордо тащил свою поноску рядом. По характеру, можно сказать, он был проверяльщиком. Борясь со сном, неутомимо следовал за хозяйкой, проверяя, что и как она делает — протирает ли плинтус, готовит ли салат на кухне... Если она принималась за книжку, пристраивался рядом, непременно по-свойски кладя локоток ей на ногу. Когда три подруги собирались поболтать на кухне, ему ставили четвертый стульчик, он забирался и внимательно слушал, переводя взгляд с одного говорившего на другого.

Если к ним приходил кто-то незнакомый, Патрик вопросительно поглядывал на хозяйку: как, мол, на это реагировать? Вообще все время отслеживал: куда люди перемещаются, зачем — наверное, считал себя ответственным за порядок в доме. Причем делал это искоса, не поворачивая головы. Может, боялся уронить свое достоинство? Пустобрехом тоже не был: лаял редко, но басом, убедительно.

Недолюбливал спортсменов: ему было не по душе, когда люди бегают. Как-то прохожий нес большое стекло. Оно то поблескивало, то становилось невидимым и тогда различимы были лишь широко растопыренные руки мужчины. Патрик не мог понять: что это, угроза? Начал ругаться, буквально заорал благим матом — своим, собачьим: дескать, прекратить безобразие!

Мелких и равных себе собак Патрик обычно не задевал, а вот не облаивать великанов просто не мог. Однажды его подмяла под себя большая псина, даже порвала ему щеку, но это его не останавливало. Когда он стал стареньким и был уже не так уверен в себе, иногда искал поддержки у хозяйки. Та брала его на поводок, и тогда он принимался, как в старые добрые времена, ожесточенно лаять, наскакивать на какого-нибудь голиафа. С суками же наш дамский угодник неизменно был любезен. Правда, годам к двенадцати, когда он уже плохо видел и если ветер к тому же был не в его сторону, ему случалось зарычать ненароком на какую-нибудь ньюфаундлендшу. Подойдя ближе, он понимал, что оконфузился, и продолжал ворчать уже куда-то вдаль, словно извиняясь: вы же понимаете, что это я не вам.

…Кирины родители умерли в начале 90-х, один за другим с разницей в год. А потом в ее жизни появился Стас. В общем, завидный жених для почти сорокалетней девицы — как-никак начальник отдела в банке, пусть небольшом, но все же. Однако мужчины как-то не приглянулись друг другу. «Ты, Каштанка, супротив человека…» — бывало, подвыпив, грозил сопернику пальцем Стас, на первых порах, впрочем, опасливо соблюдая дистанцию.

В мире и согласии молодые прожили всего месяцев восемь. А когда в семье начались ссоры, Стас однажды умотал куда-то поутру и к обеду привез… щенка. Оказалось, в отместку жене он решил завести собственного кобеля — и неудивительно, что им оказался бультерьер. Очень скоро воинственный подросток начал грызть ветерана. Кира даже боялась оставлять дряхлеющего любимца, которому стукнуло уже пятнадцать, одного. «Патринька, милый, дотяни хотя бы до весны, — шептала она, расчесывая по-прежнему густую и блестящую, как в молодости, шерсть, — я тебе уже и место под облепихой приготовила…» И тот тянул. Наверное, тоже не решался оставить хозяйку без присмотра, без своего пусть уже не столь надежного, но все же мужского плеча.

Нелюбовь мужа к собаке стала в их семейных отношениях последней каплей. Но за неделю до развода Патрик, по версии ветеринаров, подобрал хлеб, который разбросали в подъезде для потравы крыс. Видно, пёс тут же выплюнул отраву, ибо яд этот начинает действовать практически мгновенно: у несчастных лопаются сосуды, кровь сочится из глаз, из десен... Если бы он проглотил смертоносное зелье, то погиб бы на месте, а так промучился еще недели две. Кире было в те дни, понятно, не до сердечных дел, а потом… В общем, они со Стасом так и не развелись. Марса, бультерьера, давно с ними нет: он убежал спустя пару месяцев после гибели Патрика. Пёс наверняка почувствовал, что стал хозяину в тягость: в последнее время с ним даже гуляла Кира...

Иногда, оставаясь теперь дома одна, она достает из шкафа миниатюрные, почти детские по размеру, черные варежки. Сучила для них пряжу Кира сама — из шелковистого пуха своего любимца. Левая чуть-чуть не довязана — кажется, ей тогда просто не хватило терпения. Кира прижимает к щеке этот последний дар своего заботливого маленького рыцаря и обещает ему непременно взять себя в руки…

На снимке: американский коккер-спаниель Гудвилл Патрик, послуживший прообразом героя рассказа.