«Чужие звуки» композитор не любит

Соседи и родные были чуть ли не в шоке: «На пацана столько денег извели! Лучше бы новую мебель купили!..»

Но глава семейства, считая, что игра стоит свеч, слушал досужие советы и отшучивался: «Кто знает, может, Володька большим музыкантом станет, тогда будете гордиться, контрамарки на его концерты просить!».

Михаил Лейбович не подозревал, что его слова окажутся пророческими.

...С Владимиром Натанзоном, заведующим музыкальной частью областного театра кукол, сидим в студии звукозаписи, странной треугольной комнате. На видном месте — два синтезатора, монитор с непонятным изображением, рядом — большие черные наушники. Прошли те времена, когда музыку писали с помощью нотной тетради и остро заточенного карандаша. Творческий процесс легче от этого не стал.

В «святую святых» Владимир Михайлович посторонних не водит. Это не бутафорская или мастерская художника. Показывать здесь особо нечего. Натанзон признается, что не любит «чужие» звуки, они отвлекают от творческого процесса.

— Когда вы «повстречались» с музыкой?

— Намного раньше, чем мне купили пианино, — говорит он. — Родился я в Иркутске. Музыка была моей страстью с самого раннего детства, чуть ли не с пеленок. В пятидесятые годы радио дома почти всегда было включено. Мама мне песенники покупала, а они были большой редкостью. Нот я, конечно, не знал, а песни распевал охотно.
Помню, в детстве услышал рассказ по радио о каком-то композиторе, и мне, не знаю почему, захотелось им стать.

Страсть к музыке во мне жила всегда. Часто мы собирались с дворовыми ребятами в маленькой комнате и делали музыкальный инструмент... из расчески. Получался ни на что не похожий звук, и мы на два-три голоса исполняли популярные мелодии. У меня была мечта — собрать оркестр и сыграть что-то значительное...

В пятнадцать лет он поступил в Иркутское училище искусств. Первое время было трудно, так как в детстве Володя занимался у частных преподавателей, а они, к сожалению, не давали такой базы, как в музыкальной школе, да и, как показала жизнь, не всегда честно отрабатывали хлебушек. Хорошо, что последний педагог была добросовестной, научила не только игре, но и теории музыки, сольфеджио.

— Отработав положенное после окончания училища, я поступил в Новосибирскую консерваторию на дирижерско-хоровое отделение, — продолжает он. — Многим педагогам обязан, особенно старшему преподавателю Ольге Николаевне Понуровой.

Повезло, что с 1969 года, еще до поступления в консерваторию, я был знаком с композитором Аскольдом Муровым. Студенты вскоре убедились, что это необыкновенная личность. Аскольд Федорович был настолько демократичным человеком, что мы диву давались. Он никогда не ставил себя выше студентов — будь это первый или пятый курсы, нас это окрыляло.

Мы часто собирались группой, обсуждали музыкальные сочинения будущих музыкантов. Одних авторов Аскольд Федорович хвалил, других поругивал, и это было. Но никогда наш педагог не унижал достоинство ученика, и мы это ценили. Импонировало и то, что Аскольд Муров, человек твердых убеждений, воспитывал нас в духе непримиримости к косности и фальши.

— Тридцать два года назад вы пришли в областной театр кукол...

— Было дело... Директор театра Николай Бирюля, прежде чем подписать заявление о приеме на работу, долго разговаривал со мной, интересовался творческими планами. Я понял, что здесь смогу реализовать свои возможности.

Помню свой первый спектакль «Лесной барабан». Его ставил главный режиссер, заслуженный деятель искусств России Геннадий Кудрявцев. Мы с ним долго обсуждали концепцию будущей постановки, спорили. Не скрою, волновался. Но премьера состоялась, труппа принимала поздравления.

Известно, что каждая постановка ставит определенные задачи. И мне как композитору было интересно их решать. Как у всякого нормального человека были сомнения, а как же без них! Это только глупцу все кажется ясным.

Начинаешь искать новые формы выражения, прислушиваешься к пожеланию главного режиссера, считается, что ему видней. Чего греха таить, не всегда сразу удается находить точки соприкосновения, и гордыню приходится смирять. Главное, чтобы премьера состоялась и зрители получили не только эмоциональный заряд, но и добрый урок.

Немало сложных нюансов было при подготовке спектакля «Русалочка» Андерсена. Чего стоило, например, «написать», холодное дно, мир Русалочки. Когда прочитываешь материал и садишься к инструменту, важно сразу уловить тон будущей постановки. Конечно, сейчас часто выручает опыт.

Я — самокритичный человек, нас и Муров этому учил, да и сам он правильно воспринимал критику. После того как напишу музыку к будущей постановке, выношу ее на всеобщее обозрение. Иногда она принимается полностью, иногда просят, к примеру, «подвинуть» темп или чуть изменить характер. Первое время меня это обижало и раздражало, но со временем понял, что нужно слышать не только себя.

На снимке: Владимир Натанзон.