Последний выстрел

Весенняя грязь, прилипшая к батожку, с первого удара отлетела в сторону, так что второй удар по забору получился налитой, звонкий. На раздавшийся звук отодвинулся край занавески окна. Женщина, увидев, что на нее обратили внимание, махнула взглянувшему палкой и, тяжело дыша от усталости, присела на удобную скамеечку у самых ворот.

— Нет, что ни говори, а золотые руки у деда Ильи. Сколько мужику лет, а любой молодой позавидует. То забор подправит, то калитку, если нужно, смажет — будет ходить за милую душу! А вот в прошлом году скамейку к забору прикопал — мелочь, а ногам приятно, и от доброты человеческой мысли всякие хорошие появляются!

Из распахнутой, как под заказ, бесшумной калитки вышел высокий крепкий еще старик в телогрейке и теплых сапогах.

— Илья! Будь ты неладен! — Шорина сделала вид, что сильно испугалась. — Ты опять дома один? Уже скоро девятый десяток разменяешь, а все еще без охраны ходишь!..

— Будет тебе, зачем пришла-то?..

— Надо мусор вдоль забора на своей территории собрать и вывезти вон, на старый пруд. Или сжечь, но осторожно...

— Хитрая ты, Люба. Ты мне конкретно скажи, что надо сделать?..

— Да ну тебя, сам додумаешься...

И Шорина пошла дальше по улице, ширококостная баба в расцвете своих лет. Шла и с удовольствием вспоминала деда. Еще снег не сошел с крыши, а он уже черепицу правит. Не одному молодому фору-то даст! Орел!

А дед сидел на скамеечке и думал над словами Любы. И то правда, завтра — праздник, прибраться надо. Он пошел в дровяник, покопался, достал вилы, грабешки, лопату — все сгодится. Так, потихоньку, никого не ожидая, он собрал в кучу старую листву, немного прошлогодней стружки, обрывки принесенных ветром бумаг. И за какой-то час убрался! Так-то, Любаха!

Присел дед на скамеечку и что-то заныло у него в груди. Вспомнил он всех своих друзей, оставшихся там, военных женщин — нет, Любка-то пацанкой была. Других, лихолеток-вдовушек! Настя-то его дождалась, плохо-хорошо, но прожили еще несколько лет, даже пацана еще сострогали. А потом Настена занедужила и враз сгорела. Сам домовину выстрогал, помогали хоронить только друзья-фронтовики. Там же, на кладбище, выпили фронтовые сто граммов. Сам Илья настаивал — такую войну выстояла, значит, фронтовичка.

Так дед Илья и остался бобылем с двумя пацанами, заметно разными в годах. И потянулись к Илье молодые вдовушки. Нет, не святой был Илья-вояка, но повторно ни одна женщина без причины не переступала горницы Ильи да Насти. Никто не знал, что скрипел он зубами, клял жизнь да войну, прижимая к себе подушку — Настеньку. Ничего. Поднял пацанов. Старший сразу во флот подался, сейчас за «границей» находится. В Севастополе на крейсере в начальниках ходит. Иногда заезжает. Подарки шлет. А что это?

А младший с ним остался. Как-то отслужил незаметно, спокойно привел сноху в дом, подвернулась она, как блин к Масленице — и гладко, и нужно. Внучек у них долго не шел. Все девки в двери к Захаровым стучались. Илья лишь отшучивался над детьми — войны не ждите, природа знает свое. Юрок же был последним. И неизвестно, чей любимец. Дед сразу взял его под опеку. Сноха иной раз обижалась — не наигралась с мальчишкой-то вволю, все девки да девки. А у Юрки все получалось. Больше родителей, казалось, любил деда. Но они не обижались — свой ведь дедушка, кровиночка родная.

Так и жили душа в душу Захаровы. К Ильину дню — Дню Победы — всей семьей готовились. Сноха стойко проверяла ремонтированный тысячу раз гардероб свекра, сын портупею да пилотку осматривал. Ну а Юрка так сапоги чистил, что могли и генералы позавидовать — где только крем заморский брал?! И всегда Илье 8 мая привозили приглашение на парад фронтовиков у городского памятника.

Вот и сейчас возле дома остановилась «Волга» и молоденькая разукрашенная девчонка через окно машины спросила:

— Вы Захаров Илья? — Удостоверившись, все же вылезла из салона, подала деду красивый конверт, поздравила с праздником и уехала далее по улице искать оставшихся в живых бойцов.

Но Илья был доволен:

— Не забыли, что есть Захаров!

Он прошел в баню, пополоскался в баке с водой, пошел в горницу, через полчаса был уже в форме. Для чего? Сам не знал. Достал заначку, взял несколько сотен, остальное положил на центр стола. Обул «хромочи» Юркины любимые и пошел в дальний, в конце улицы, магазин. Возвращался он через каждый дом. Где постоит с хозяином рюмку выпьет, где просто словом перекинется, а к кому и зайдет на несколько минут. Когда дед Илья подошел к дому, то уже дымился костер. Кто-то, проходя, все же бросил спичку. А Илья хотел с Юркой на «Муравье» вывезти мусор на болото. Дед сел на скамеечку. В бедро что-то уперлось. А, это в пистончик разведчик клал всегда последний патрон. Он подходил и к ТТ, и к ППШ. Его Илья носил — для чего, и сам не знал. Он достал патрон, долго смотрел на тяжеловатый зеленый пенальчик и бросил его в середину костра...

Выстрел раздался негромкий. Пуля стукнулась о забор и упала на колени деда Ильи. Но он уже этого не чувствовал. С последним хлопком войны ушел с поля боя и он, старый заслуженный ветеран. Сердце его остановилось навсегда...