Записки адвоката: Как-то раз какого-то января
Чем хорош Новый год? В России это праздник длящийся. Как некоторые тяжкие преступления, иногда он бывает и бесконечным.
В девяносто четвертом году мы с оперуполномоченным Усовым допрашивали Деда Мороза, которого привели с улицы. На вопрос, куда он следует 22 января, он ответил, что его в детском саду заждались ребятишки. И сделал пару па из гопака. Обычный Дед Мороз. В состоянии тяжелейшего алкогольного опьянения. Прикуривать рядом с ним было опасно. Когда он в упор дышал нам в лица, на енотовой шапке Усова скручивался мех. В одном валенке, веселый.
Единственное, что смущало, был мешок. Он был доверху набит спиртным, презервативами и сигаретами. В 1994 году ни один детский сад не праздновал так широко.
В кабинете Усов сел за стол под окно. Справа от него была закрыта шторами карта района. На ней мы отмечали кнопками квартирные кражи. Раздвигаешь шторы, отмечаешь, любуешься, задвигаешь. Все как в ставке маршала Победы Жукова. Шторы были подобраны под цвет штор окна, жена Усова постаралась. В кабинет заглянул начальник уголовного розыска.
— В отделе проверка из ГУВД, — тихо сказал он, осмотрев Деда Мороза, — так что без этого…
Тепло и алкоголь сделали свое дело. Дед Мороз потяжелел. Поманив нас пальцем со стула, сообщил, что на задании. И предложил позвонить Андропову. Усов сказал, что это, к сожалению, невозможно: Андропов некоторое время уже мертв. Ничего страшного, сказал Дед Мороз. В их работе это бывает. Он так и сказал: «В нашей работе это бывает». Для человека, который взят на краже из коммерческого киоска, он держался превосходно.
— Живете как в зверинце, — сказал он, покачав головой. — На всех окнах решетки.
— Ну почему на всех, — возразил Усов. — Не на всех.
И это было правдой. В кабинетах следователей на втором этаже решеток не было.
Помолчав немного, Дед Мороз птицей слетел со стула. Стремительно разбежался, прыгнул как олимпийский чемпион и врезался головой в середину шторы, закрывающей карту. От раздавшегося звука у меня едва не отнялись ноги. Звук был похож на тот, который раздается при падении со стрелы крана поддона с кирпичами. Дед Мороз отлетел от стены и рухнул на спину.
Уже потом, когда появилось выражение «убицца апстену», в России только я и Усов хорошо представляли, о чем речь.
— А здесь у нас опера работают с подозреваемым, — сказал начальник уголовного розыска, спиной входя в кабинет. Перед ним двигались два полковника.
Если бы вместо каракулевых папах на них были вееры из перьев, я бы принял их за беспощадных ацтекских жрецов. С такими лицами нужно не по кабинетам ходить. С ними можно только вырезать обсидиановыми ножами чужие сердца для утоления жажды Солнца.
Дед Мороз продолжал находиться в зоне ретроградного Меркурия. В нашем с Усовым кабинете ею являлся центр комнаты.
— Что это? — спросил один из полковников, не открывая рта.
— Это Дед Мороз, — доложил Усов, поднимаясь.
— Что это? — спросил второй.
Я понял, что в ГУВД таким образом выражается коллегиальное изумление крайней степени. Тревогу за будущее нивелировала радость, что полковников было только два.
— Жарко ему здесь в шубе, — сказал я, интуитивно оценив уровень аудитории.
Полковники как по команде сняли папахи. Порекомендовали вызвать скорую. И пошли проверять дальше по коридору.
А в марте мы с Усовым задерживали троих наркоманов. Разбили окно на первом этаже и забрались в квартиру. Там на полу, в любимом состоянии реаниматологов, лежали трое молодых людей. Один из них открыл глаза и сказал: «Вас только за смертью посылать». И снова закрыл. И стояла в углу оранжевая, как крокодил из «Мимино», елочка. Она была наряжена и ждала праздника.
А вы говорите — к сожаленью, только раз в году. Хотя, возможно, это из другой песенки.