12:43 / 16.09.2015 / Литературные острова

«Три стажера и майор». Александр ДУХНОВ

Стыдно ли мне перед посторонними за некоторые особо изысканные подробности моей внутренней жизни? Ну, слегка стыдно. А потом думаю: вот я стою перед последним допросом: в рай мне или какое другое место определят, где гораздо больней. То есть я вроде бы уже мертвый.

Рай - это вряд ли. Не по Сеньке шапка. Или - куда мне со свиным рылом в калашный ряд?

Про свиное рыло все понятно, я его регулярно вижу в зеркале. А калашный ряд мне представляется так: базар, где продают автоматы Калашникова, на лотках разные модификации, разные годы выпуска, с патронами, без патронов. Или все-таки калачи?

И я, значит, рассказываю тому, кто спрашивает, типа Святого Петра.

Хотя вряд ли Петр лично заинтересуется моей персоной. В общем, допрашивает какой-нибудь офис-менеджер из управления, которым руководит Петр. И этот типаж, лейтенантик без вторичных да и первичных половых признаков, интересуется… А мне деваться некуда. У них же все равно все записано на цифру. Врать глупо. И я отвечаю: мой главный грех, что я люблю свою жену, но не так люблю, как положено, а некрасиво, ревную. Поэтому, может быть, и не люблю, а просто бешусь.

Но в этот самый момент, то есть вот в этот самый настоящий момент, я нахожусь еще не перед тем адским менеджером, а пока еще только перед лицом смерти. В смысле, я еще живой, но всей жизни осталась секунда.

Хотите знать, как выглядит лицо смерти? Прежде всего, оно не страшное, а наоборот очень симпатичное. С аккуратным макияжем. И это даже приятно. Никаких старых грымз с косами.

Ладно, подробности позже. Потому что, главное, это – моя жена. Из-за нее все началось.

Ее зовут Катя. Ей двадцать пять лет. Она – журналистка новосибирского телевизионного сорок восьмого канала. Ей двадцать пять, она только начинает жить. А мне сорок пять, и все мое – в прошлом. Тем более, что в эту секунду я стою перед лицом смерти, поэтому и рассказываю все, как есть, хоть Петру, хоть кому.

И я стал следить за своей женой. В смысле, есть у нее кто или нет? Это стыдно, особенно в моем возрасте, когда, казалось бы, эмоции должны быть закованы в крепкий ошейник. В смысле, изменяет или ничего особенного? Поведение у нее изменилось. А это первый признак – когда меняется логотип. Всегда предпочитала длинные волосы, вдруг постриглась коротко, не проявив сожаления по поводу длины волос, которой всегда так гордилась. Еще про волосы, только в другом месте: раньше просто подбривалась, а тут давай сбривать все подряд, как Котовский. Белье всю жизнь предпочитала цветное, в цветочках там, теперь вдруг стало исключительно белое. Раньше было шелковое, теперь из хлопка. Прежде были колготки, и никак иначе, сейчас в гардеробе исключительно чулки.

Здесь не нужно быть следователем, чтобы заподозрить. А я как раз из этой породы. В смысле, я опер, старший оперуполномоченный. Ментовский майор. Другие в моем возрасте уже генералы, а я… В сорок пять уже оперов не бывает. Всем как-то надоедает, все уже на административной работе. А я - ну вот я.

И секс почти исчез из жизни. Или стал другим, превратился в ленивую обязанность, то есть с ее стороны.

Я крепился. Проявлял порядочность. Заваривал чай и носил ей бутерброды в постель, пока она смотрела нескончаемое «Ревизорро» и мечтала стать такой же, как эта ревизорро: так же надевать белые перчатки, чтобы обнаружить грязь в самом неожиданном месте. Из-за глупости я однажды подсказал, где искать грязь. В своей собственной квартире. И стал перечислять места. Мест набралось больше, чему у ревизорро за целый сезон. Катя обиделась.

Однажды вечером, когда она в очередной раз засобиралась на свое очередное интервью и красила губы, мой внутренний голос возмутился: Серега, говорит, хорош изображать тупое благородство, давай элементарно за ней проследим. И ему, внутреннему голосу, не пришлось меня долго уговаривать. Слежка – это ж наша работа.

Я сел за руль и сел ей на хвост.

Хвост привел хрен знает куда. Ночь. Пригород. Рядом Обь. Пятиэтажный пансионат «Парус».

Катя заходит. Я сижу, дрожу, вот-вот выскочу, изловлю Катю и учиню расправу: Ага! Вот ты и попалась!

Но все мои ментовские рефлексы тормозят: Серега, торопиться не надо, надо терпеть и ждать. И дождался. Подъезжает знакомый автомобиль и из него выходит до боли знакомый Алексей Петрович. Алексей – это имя. Петрович – как ни странно, не отчество, а фамилия. Кроме всего прочего этот Алексей Петрович – мой лучший друг. Подполковник из моего же управления. И он скрывается в том же пансионате.

Мне уже и без того все понятно. Я думаю: что лучше?

Что лучше: просто застрелиться или сначала застрелить жену с Алексеем Петровичем? Но нужно же убедиться.

Я зашел и спросил у человека за стойкой: где остановились такие-то? Может, думаю, случайность, всякое бывает, и люди расположились в разных номерах? Этот хмырь корчит из себя корпоративную преданность, дескать, тайны клиентов – это самое святое нашего «Паруса». Тогда я достал, сначала – удостоверение, что я здесь тоже не булочку зашел съесть и тоже по корпоративной надобности. А, во-вторых, для убедительности достал ствол и приставил к тупой башке. Все мгновенно прояснилось: Катя и Алексей Петрович – в одном номере. А я, дурак, засомневался.

Х х х

Телефон зазвонил в три часа ночи. Катя отвернулась к стене. Она вернулась час назад, а в шесть ей уже вставать и собираться на работу.

Дежурный Скоропупов замялся:

– Сергей, я понимаю, что все не вовремя. Извини, что разбудил. Блин, че я мелю? Петровича убили. Там сейчас дежурная бригада и Шишкин из следственного. Я подумал, что тебе надо знать.

Х х х

Вчера Алексей Петрович не вышел на работу, сегодня ночью его обнаружили рыбаки. На Оби. Труп прибило к острову, в аккурат, где они пили водку возле костра.

Я приплыл сюда на полицейском катере. Было уже почти пять утра. Самый клев. Рассвет. Светло. Рыбаков оказалось пятеро. Трое валялись пластом от пережитого ужаса и водки, двое держались на ногах и объяснялись вполне внятно.

Алексей Петрович лежал на берегу, его оттащили от воды, чтобы не уплыл дальше, к Обской губе.

Увидев меня, Шишкин из следственного комитета обрадовался, что теперь все можно свалить на меня. Ему было наплевать на труп, даже если он принадлежал его коллеге и хорошему знакомому – Петровичу. От него пахло, то есть от Шишкина. Дежурство заканчивалось, похоже, он решил взбодрить себя из рыбацких водочных запасов.

Шишкин сообщил, что Петрович всплыл около двух ночи, зацепился за отмель. Ножевое ранение. Вероятно, сбросили с моста уже мертвого, да в темноте не рассчитали, что на пути окажется остров. В воде плавал не меньше суток.

Мост торчал из обской воды примерно в километре.

Собственно, все факты, выводы и предположения на этом закончились.

Грязный труп лежал на песке бесформенной кучей. Это был последний рассвет, при котором присутствовал Петрович, но вряд ли он слышал плеск волн и чувствовал кожей ласкающее тепло утреннего солнца.

Х х х

В моем рабочем кабинете пахнет не так, как в большинстве других в управлении, то есть не канцелярской пылью, не вчерашним праздником, не сегодняшними домашними бутербродами с колбасой и огурцами, не тайным никотиновым выхлопом, не показаниями маргинальных свидетелей. Мой кабинет заполнен ароматами духов и туманов.

Духи и туманы не мои, это все собственность Марины Касторкиной, которая занимает стол напротив. Ей тридцать лет, а она уже капитан и по разным намекам скоро получит майора. Я очень хорошо понимаю стремительный взлет: у нее ноги совсем не похожи на мои, а глаза фасетчатые, как у стрекозы. И ими она видит все, даже кто именно из руководящего состава останавливается за ее спиной, чтобы посмотреть вслед. Сама, естественно, при этом не оборачивается, уходит в даль коридора, и короткая юбка колышется над длинными ногами, как легкая занавеска под весенним ветерком.

Три года назад между нами случилась короткая связь, бессмысленная и... после нее мы остались коллегами.

– Ты же понимаешь, что не можешь вести это дело, – заявила она.

– Это еще почему? – спросил я угрюмо.

– Во-первых, он твой друг, а во-вторых… Сам знаешь почему.

– Это еще почему? – теперь в моем голосе звучала подозрительность.

Тут позвонила секретарша и позвала меня к начальнику Управления уголовного розыска.

Х х х

В приемной дожидались три незнакомых паренька.

В кабинете полковник Шадрин вяло пожал мне руку: как дела?

Я сказал, вряд ли труп Петровича сбросили с моста. Видеокамеры той ночью не зарегистрировали ничего необычного. И потом движение по мосту достаточно оживленное, хотя бы и в ночное время. Какому идиоту придет в голову избавляться от тела на виду у ночных автомобилистов?

– Где же его сбросили?

Честно говоря, это место я знал, но по понятным причинам мне не хотелось об этом распространяться.

– Есть там одно место, – с неохотой признался я. – Но надо все проверить.

– Вот и хорошо. Сегодня сдашь дело Касторкиной, доложишь ей свои соображения, и пусть она проверяет.

– За что, товарищ полковник?

– Товарищ майор, не мне вам объяснять. Вы в этом деле лицо слишком заинтересованное.

– С чего вдруг? То, что он мой друг?

– Видит бог, Сергей Иванович, я не хотел этого разговора. То, что он ваш друг еще полбеды…

– А вторая половина?

– Повторяю, я не хотел об этом ... Говорят, у Петровича были отношения с Екатериной Геннадьевной…

Если бы я не сидел, я б, наверное, сел. Вот это я талантливый сыщик! Оказывается, все управление и даже начальник в курсе моей жены… А я… Не зря говорят, что муж последним узнает… Может, им уже известно про их последнюю встречу в «Парусе?» Нехорошо.

– Намекаете, что у меня могла быть личная заинтересованность… чтобы…

– Успокойтесь, никто вас ни в чем не подозревает.

– Да я спокоен, как пульс покойника. Это Касторкина навела вас на мысль отдать ей дело?

По тому, как побронзовело лицо полковника, я догадался, что чутье меня не обмануло.

– Расследование продолжит Касторкина. Для вас у меня есть другое ответственное задание. Вам поручается проверка отделов по раскрытию преступлений прошлых лет.

Для тех, кто понимает, это редкостная пощечина. Такие задания предназначены… Когда не доверяют, или ты конченный лох в оперативной работе, лучшее место задвинуть поглубже – придумать такую проверку.

Ладно, подумал я, отрыгнется вам всем. И даже не изменился в лице. И ничего я ему не сказал, а только сказал: яволь!

– Ты это брось! – обиделся полковник. – Там есть такие дела… Надо активизировать. А, чтобы тебе не было скучно… Из Москвы, из полицейской академии, прибыли три стажера. Вы назначаетесь куратором. Посели их в нашей гостинице.

 Продолжение

Дело я Касторкиной сдал. Передал ноутбук, изъятый вчера из квартиры Петровича. И даже рассказал про то место, где мог быть сброшен в Обь труп. Сам я этот берег, на стремнине, неподалеку от «Паруса» еще раз сегодня утром осмотрел и вроде бы никаких следов не обнаружил. Разве что неподалеку в подлеске наткнулся на свежее костровище и соответствующие следы ночного присутствия – хлебные корки, обертки от сырков, смятые пластиковые стаканы.

С компьютером я тоже успел повозиться. Прежде всего, я опасался: не занимались ли они с Катей производством хоум-видео. Мне бы очень не хотелось, чтобы моя жена фигурировала в официальном следствии в виде откровенных снимков и тем более на видео. Лично мы с ней в период романтических отношений такие забавы практиковали, и юная жена принимала в них участие с неизменным удовольствием.

Касторкина уткнулась в документы. А я отправился к Петровичу. Тот после развода занимал однокомнатную квартиру в центре Новосибирска. Ее я вчера осматривал в присутствии участкового и понятых. Шишкин от следственного мероприятия уклонился, сославшись на нездоровье, общую занятость, и вообще у него не было причин не доверять такому опытному оперуполномоченному, как Сергей Иванович Летягин.

Вчера мне очень не хотелось забирать с собой ноутбук Петровича, но не изъять его я не имел права – это было бы слишком серьезным нарушением процессуальных норм и не могло не вызвать подозрения. Зато в шкафу я обнаружил тайник и в нем – внешний диск, однако скрыл находку от присутствующих.

Я честный человек. Признаюсь, более прочего я стремился найти следы присутствия Кати в этой квартире. То есть вина ее была доказана, но я зачем-то нуждался в том, чтобы как можно глубже проникнуть в суть и смысл их тайных отношений.

Я искал любое подтверждение: чулок, лифчик, след губной помады, салфетку, окурок сигареты, знакомый запах, и даже снял пару отпечатков на кухне – для личного пользования.

Еще в одежде Петровича я обнаружил пару магазинных чеков и квитанцию в химчистку. Бумажные вещдоки я тоже утаил от официального следствия в своем кармане. Один из чеков был на очень приличную сумму, столько могли бы стоить очень дорогие духи. Однако наименование товара было невозможно прочесть из-за потертостей.

Теперь я вернулся, чтобы забрать внешний диск.

Скажу сразу, что компромат на свою жену я там тоже не обнаружил. И все же было здесь несколько файлов, которые открывались в виде откровенной абракадабры, и преодолеть этот барьер непонимания я был не в состоянии.

Х х х

На третий день моего кураторства московские стажеры подали голос.

Они, конечно, и до этого не отличались застенчивостью. Неужто в столице взаправду климат вредный для человеческой психики? Придурковатостью они напоминали американцев, а самоуверенностью – ракету «Протон». Мне тогда было не до их самоуверенности, поэтому я ни ее, ни их самих особо не замечал.

Московский голос в лице стажера Ивана Попова изрек следующее:

– Товарищ майор, мы сюда приехали не для того, чтобы из окна кабинета наблюдать за вашими недоделанными новосибирскими пробками на улице имени Каменского. Мы понимаем, что вы старый, усталый человек…

Тварь ты, Попов! Про старость при молодой жене! В самое больное место! Постараться припомнить!

– …Вас давно не интересуют тайны преступлений и вопросы справедливого возмездия… Если так, то мы можем попросить себе другого руководителя.

Иван Попов.. Типичное московское быдло, в смысле, мажор, хипстер и все другие синонимы. Отец – Попов Антон Сергеевич, генерал-лейтенант полиции, служит в Министерстве. Мой бывший начальник по Кировскому райотделу Новосибирска. В 96-м в Чечне командовал временным райотделом, и мне вновь довелось ненадолго оказаться под его управлением. Там же произошла история, когда меня могли надолго «закрыть» за превышение самообороны. Тогда Антон Сергеевич включил все свои связи, чтобы спасти меня от вонючего прозябания в специальной колонии для ментов. Больше двадцати лет назад уехал в Москву: по любому, в столице гораздо больший запас погонов с генеральскими звездами, чем во всей остальной стране. Из-за чеченского происшествия и вообще я ему симпатизировал. Хороший был мужик, несмотря на то, что каждую его щеку освещали по две звезды высокого спектрального класса.

Позвонил сам. Говорит, помню тебя и рад, что мой Ванька попал к тебе. Ты не стесняйся, построже там с ним.

Я говорю:

– Че это вы, товарищ генерал-лейтенант, его так далеко заткнули! В Москве что ли все погоны кончились?

Он – то да се. И сообщает, мол, Ванька его по юности лет пристрастился к одной девушке, абитуриенточке из Новосибирска, да так, что чуть ли не жениться вознамерился:

– Я ж понимаю, гормоны, то-се. Но мне-то виднее.

Из своего министерского кресла, добавляю я про себя.

– Рано ему этой хренью увлекаться. Ну, в смысле, женитьбой. Я на него наехал… Ну, не так чтобы… Вежливо. Мол, рано… В общем, она уехала. А он два года забыть не может. Даже фамилию не знает, ни адреса, ничего, а телефон не отвечает. На распределении сам Новосибирск выбрал. Я так понимаю, он ее там найти хочет. Ты имей в виду.

Интересно, что именно я должен иметь в виду? Помешать чудесной встрече или наоборот содействовать? Но вслух уточнять не стал.

– Ты не думай, он в ментовку честно поступил. Есть в нем интерес к нашему делу, нюх какой-то особенный. Может, гены?

Оставляем на этом министерские гены и переходим к следующему стажеру, Саше Игнатикову.

Пока Ваня Попов загибал передо мной, как они мечтают раскрывать таинственные преступления, Саша глазел в окно, видимо, как раз на автомобильные пробки, и один раз зевнул.

Александр Игнатиков, чемпион Москвы по дзюдо. А так и не скажешь, довольно стройный юноша. По молодежи плюнул на дзюдо, занимался мотокроссом в обществе «Динамо», тоже занимал места. Автоматически приняли в Полицейскую академию.

Ему и тренер обещал: на лекции ходить не обязательно, если быстро ездишь на мотоцикле. А Саша в конце второго курса заполучил перелом запястья, причем не на мотоцикле, а во время альпинистского похода с друзьями.

С виду не скажешь, что урод – кисть гнется во все стороны, как у Ференца Листа. Но с мотоспортом или дзюдо в плане высших достижений перелом уже не совмещается. Пришлось курсы оканчивать по-честному. Ну, как по-честному? Там, где прямо напрашивалась двойка, ставили тройку в память о прошлых спортивных рекордах.

Эту историю я узнал от заместителя начальника Московской академии по воспитательной работе Артема Дыненкова. С Артемом в конце восьмидесятых мы вместе заканчивали Омскую школу милиции. Ему я позвонил сам, чтобы навести справки.

– Ментом он точно не будет, – предсказал замполит. – Ни желания, ни интереса. В Новосибирске у него дядя-бизнесмен, типа местного олигарха. Похоже, Игнатиков намерен влиться в семейный бизнес.

Павел Витицин. Воспитывался в детдоме. С детства имел предрасположенность к компьютеру и правонарушениям. Но тут возникла на жизненном пути инспектор детской комнаты полиции Ирина Николаевна Видулина.

Между двумя разными людьми сразу возникла взаимность. Он к ней потянулся, как к матери, она рассмотрела в нем что-то вроде сына. Парень исправился, не считая того что компьютерная зависимость из головы так и не исчезла. Видулина чуть не за руку привела Пашу в Академию. Он учился на последнем курсе, когда она умерла на операционном столе. Для Павла это была огромная потеря.

– Он очень переживал, – рассказывал по телефону Дыненков, – с тех пор сильно изменился. Стал более закрытым, что ли… Почему его вдруг потянуло в Новосибирск, понятия не имею. Одно ясно, что все трое к вам попросились сами.

Х х х

– Хотите участвовать в раскрытии конкретных преступлений? – переспросил я в ответ на угрозу стажера Ивана Попова сменить наставника.

Попов энергично подтвердил такое намерение. Прочие энтузиазма не проявляли. Игнатиков считал машины за окном, Витицин терзал какой-то гаджет, планшет не планшет, и, кажется, вообще не интересовался, о чем идет речь.

Я вошел в оперативную сводку. Пробежал глазами список последних происшествий.

– О, – вскричал я радостно. – Как раз для вас есть таинственное преступление. Сегодня ночью с веревок на балконе пенсионерки Коромысловой И.А. на третьем этаже беспрецедентно похищено мокрое постельное белье… в количестве штук. Раскрытие этой зловещей кражи навсегда прославит ваши имена. На все расследование вам дается не больше трех дней, и приведите преступника в наручниках.

Я хотел сказать: раньше, чем через три дня не возвращайтесь, и только в последний момент изменил формулировку.

Когда они уходили искать белье, я расслышал, как Игнатиков злобно зашипел на Попова:

– Какого хрена ты к этому придурку привязался?

– Во-во! – подтвердил Витицин. – Ибо сказано: не буди спящего придурка!

– Занимались бы своими делами, – приводил аргументы Игнатиков. – Сам ищи свои вонючие наволочки!

Догадка мелькнула с быстротой Усейна Болта: придурок, надо понимать, это я!

Надо бы припомнить.

Х х х

На следующее утро меня ждал неприятный сюрприз.

На стульях возле моего кабинета дожидались Попов и глубоко мне известный потомственный и неизменный бомж Корыто, он же мой информатор в редких случаях. В смысле, Корытин. Если бы вместо меня перед кабинетом оказались Ильф и Петров, они бы в один голос подтвердили, что Корыто явно воздух не озонировало. На нем красовались наручники.

В кабинете Попов доложил:

– Вот он украл белье.

Корыто возопило:

– Гражданин начальник, вы ж меня знаете, как самого себя. Что бы я?! Мы ж с вами сколько лет знакомы!

– У меня есть все доказательства и улики, – с гордостью доложил стажер

Уставив на Корыто пронзительный взгляд, я спросил просто и доходчиво:

– До мокрухи докатился?

– Это не я! Клянусь! Просто оказался…

– В нужном месте в нужный час?

Во мне что-то щелкнуло. Обычным местом обитания Корытина был как раз район около пансионата «Парус».

– Выкладывай все, – грозным голосом велел я.

– Это было дней пять назад. Примерно, в час-два ночи. Мы там с одной… зависали на моей фазенде, то есть на моем обычном месте, на берегу. Уже и костер погас. Подъехала машина, водитель вытащил с заднего сиденья... ну, явно труп… и сбросил в реку. Там глубоко, течение быстрое и сразу уносит на середину. Но я толком ничего не рассмотрел, ночь же, метров пятьдесят от нас. Ни машину, ни водителя. А расспрашивать, сами понимаете…

Я развернул довольно подробную карту участка, на которой Корыто не без труда обнаружило место своей стоянки и с какой стороны подъехала машина. По крайней мере, стало понятно происхождение костровища.

– Чтоб мне подавиться, я здесь не при делах! – вскричал он с такой горячностью, что я испугался, как бы из него не посыпались искры и не подожгли управление.

– Вообще-то я не ту «мокруху» имел в виду, а мокрое белье с балкона, – рассеянно заметил я. – Это я так пошутил.

– Ну и шуточки у вас, гражданин начальник! Такие шуточки знаете на сколько лет тянут? Я в гости приезжал к знакомым, спать было не на чем… Не стану же я в моем возрасте прямо на полу…

– Ладно, иди. Если понадобишься, я тебя найду.

– С удовольствием, я всегда на месте.

– Как это? – возмутился Попов. – Я жизнью рисковал по подвалам. Между прочим, он меня укусить хотел!

– Все простыни соберешь, перестираешь и вернешь на тот же балкон, – распорядился я вслед Корытину.

Продолжение

Тем временем со стажером-спортсменом Игнатиковым, который намеревался ментовскую зарплату поменять на счет в банке в рамках предприятия своего дяди-олигарха, происходили следующие события. Я узнал об этом позднее, но опишу теперь.

Как было замечено классиком? Дескать, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему? Несчастье дяди Вити Горелова и его семьи было обусловлено такими реалиями, которые не мог предположить писатель Лев Толстой в своем добрейшем девятнадцатом веке: они были связаны с рейдерским захватом.

Когда Саша без приглашения и предупреждения явился в дядин офис, чтобы обрадовать родственника, то обнаружил там изъятие документов фирмы по полной программе: каски-маски, автоматы-маты. И даже одну особенно отчаянную сотрудницу, которая продолжала выказывать возмущение действиями автоматчиков, все еще удерживали на полу лицом вниз и чуть ли не приставив к затылку ствол.

Тут заходит Саша Игнатиков… Его тоже хотели сразу приобщить к делу, но он предъявил удостоверение, и тогда его попросили всего лишь не путаться под ногами.

Когда разгром фирмы завершился, ослабевший и внезапно постаревший дядя Витя Горелов смог обнять племянника. При этом его худенькое тело чуть не скончалось от глубины чувств.

В разоренном кабинете дядя Витя рухнул в кресло, хватил коньяка от недоразграбленной бутылки и описал московскому племеннику историю падения.

Объективно говоря, Горелов сроду не являлся законопослушным налогоплательщиком: хитрил, как мог, укрывал, как мог, и вообще… не исключено, что был причастен…

Однако в данном случае он явно оказался жертвой еще более отвратительного типа, которая (то бишь жертва), если не вызывает симпатии, то, как минимум, сочувствие.

Вот краткая история последнего периода хозяйственной деятельности дяди Вити. Вместе со своим давним и неизменным одноклассником и партнером Женей Зоновым они затевали все свои проекты – от возможного обольщения десятиклассницы Солодовой до строительства гигантского торгового центра в центре Новосибирска.

С Солодовой тогда не срослось, зато получилось с ТЦ и некоторыми другими проектами.

Взаимодействие партнеров происходило таким образом: всеми непосредственными хозяйственными – кирпичами и асфальтом – делами занимался Горелов, а Зонов принимал стратегические решения, добывал деньги, находил инвесторов и затем их «кидал», а также от любви к публичности выступал по телевизору. Желание вращаться и блистать побудило его поступить в Государственную думу, благо, средств к тому времени хватало.

На почве бухгалтерии между друзьями произошел раскол. Деньги – лучшая почва для ссоры бизнесменов. Каждому из партнеров стало казаться, что он делает для фирмы больше, чем другой. Антагонизм амбиций привел к тому, что Зонов для начала «отжал» у дяди Вити закрытую базу отдыха на берегу Оби и организовал там нечто вроде роскошного притона для вип-персон .

Точной информацией дядя Витя не располагал, но определенно утверждал, что там зависают крупные бизнесмены и политические деятели, в том числе федерального масштаба. Настолько все привлекательно устроено, что из Москвы на выходные приезжают.

Вторым актом драмы стала смена собственника торгового центра.

Главной общей собственностью компаньонов до сих пор оставался цементный завод. Денег у депутата Зонова и без того хватило бы на десять жизней, но он полагал для себя делом чести отнять у школьного друга последнее добро и вообще обмокнуть его как можно глубже в те субстанции, о которых не принято говорить в приличном обществе. Вот до чего может довести школьная дружба!

В этом месте драма все больше стала напоминать трагедию. Двадцатилетнюю дочь Горелова Лизу арестовали за хранение наркотиков, хотя Лиза, по словам дяди Вити, наркотики видела только в кино и с трудом разбиралась, с какой стороны прикуривать обыкновенную сигарету.

Зонов объявил, что готов содействовать скорейшему освобождению бедной девочки в обмен на подписи партнера в нужных документах. А теперь вот еще и обыск….

Дядя Витя резюмировал:

– За свободу дочери, чтобы с ней было все в порядке, я бы отдал и последние деньги, и последние зубы. Но проблема в том, я уверен: когда я передам завод Зонову, он не то что не отпустит Лизу, но наоборот сделает все, чтобы она запуталась в колючей проволоке как можно прочней и больней, на максимально возможный срок. Вот тогда это станет его настоящей победой, истинным триумфом.

Х х х

Корыто ушло, я открыл окно, чтобы свежий воздух омыл ноздри.

– А мне что делать? – напомнил о себе Попов.

– Мне чет совсем некогда, сам поройся в сводке, выбери что-нибудь достойное, а я похлопочу, чтобы тебе досталось.

Я не сомневался, что он первым делом выберет исчезновение одного необыкновенного бронированного автомобиля с неисчислимым количеством денег внутри. Машина шла из Барнаула, везла крупный нал для одной компании и неподалеку от Бердска прямо с трассы исчезла без следа, совсем как в романе Чейза «Весь мир в кармане». Но кто бы его туда близко подпустил, будь он хоть из Москвы, хоть из самой Американской полицейской академии?

А Попов весь напрягся и вдруг молвит человеческим голосом, да еще так проникновенно: товарищ майор, вот оно дело всей моей жизни, хочу, говорит, раз и навсегда разобраться с телефонными мошенниками.

Обыкновенно телефонами зеки развлекаются. Им все равно делать нечего, обзванивают все номера подряд: здравствуй, мама, я тут в аварию попал, звоню с другого телефона потому, что свой разбил, чтобы закрыть дело, гаишник просит десять тысяч, я сам-то не смогу подъехать, а от них сейчас прибудет человек. В этот момент трубку перехватывает второй зек, чтобы мама чего-нибудь не заподозрила по голосу. В общем, нюансы долго объяснять. Главное, что в итоге мама достает десятку.

Звучит довольно неправдоподобно. Но, между прочим, один местный артист разговорного жанра из второй колонии несколько лет назад на этом сюжете сколотил себе несколько миллионов рублей. Главное, не скажешь, что все люди, в смысле, потерпевшие, такие уж растяпы и разини, но ведь ведутся! Я больше скажу…

Всем известно, что в полиции служат исключительно умные люди, то есть на редкость. У нас на аттестациях знаете как гоняют по теории? Вспотеешь!

Одному нашему полковнику из отдела охраны поступает звонок: папа…

– Вася, ты?

– Да, это я, твой Вася.

– Плохо слышно…

– Это потому плохо слышно, что я только что на своей машине случайно подрезал тут одного на улице имени Покрышкина, теперь должен двадцатку, иначе через десять минут ты получишь мой отрезанный мизинец с правой руки.

У папы-полковника не было проблем с двадцатками, да и мизинец жалко. Он передает посыльному требуемую сумму. А потом у него среди огорченных нервных окончаний мелькает гениальная догадка: надо включить мозг! И тут он осознает, что Вася уже неделю загорает в Таиланде с женой и ребенком, поэтому, как бы ни старался, на улице Покрышкина, никого подрезать не смог бы при всем своем водительском искусстве!

В общем, встречаются разные, самые непредсказуемые изгибы сознания.

Дело о телефонном мошеннике, которое выбрал стажер Попов, заключало в себе ущерб в пять тысяч рублей. К тому же поймать такого преступника необыкновенно сложно, то есть ловить придется долго и нудно. И все же мальчик, доверху набитый амбициями, почему-то выбрал копеечное происшествие. Я насторожился.

– Ах да, – заметил он с небрежностью, нарочитость которой я подметил. – Понадобится официальное письмо для телефонной компании.

– Сделаем, – пообещал я, и мне стало понятно: на мошенника ему начихать, письмо нужно, чтобы по номеру телефона найти совсем иную личность – въевшуюся в мозг абитуриенточку. 

Х х х

С утра Катя по обыкновению разгуливала по квартире в одних трусах, чем сильно смущала мой внутренний мир. Рядом со мной она уже давно перестала осознавать, что белые трусы на стройной загорелой попе могут являться мощным сексуальным стимулом для присутствующего поблизости мужа.

Взять хоть зеркало. На самом деле, когда ты все утро крутишься перед зеркалом в белых трусах, не будешь же воспринимать всерьез этот привычный предмет интерьера , будто он тобой любуется и готов вернуть тебя в еще несобранную постель, чтобы во весь свой стеклянный рост напасть сверху.

Мы вместе с зеркалом бесшумно глотали про себя слюну желания, но вслух держали язык за зубами. Утренний секс давно исчез из нашей общей жизни, и мое предложение все равно бы утонуло в равнодушии глаз и даже в недоумении, дескать, взгляни на часы, некогда же! еще полчаса губы красить! и кофе с бутербродом не успею выпить.

За завтраком Катя попросила уступить ей сегодня мою машину: замена ее сломанному бамперу еще не поступила. Пришлось согласиться, только договорились по пути доставить меня на работу. Я подошел к машине первым, пока Катя трудилась над последними мазками мэйк- апа, на всякий случай заглянул в бардачок и неожиданно наткнулся на диктофон.

Машинка была почти шпионская. На одной мизинчиковой батарейке могла проработать до конца мирового экономического кризиса, а включалась на голос.

Звукозаписывающий прибор являлся моим личным трофеем, добытым еще нынешней зимой в результате полицейского налета на несанкционированную фабрику по изготовлению жучков и миниатюрных видеорегистраторов. Предложение имело большой спрос среди неуверенных в своих семейных правах жен и мужей, а также среди представителей бизнеса. В общем, пока кто-то говорит, кому-то интересно подслушать. И пусть бы слушали и снимали, да только фабрику основали на базе бывшего закрытого НИИ еще социалистических времен, а в производстве использовали технологии, на которые облизывались чуть ли не само ЦРУ и лучшие японские инженеры.

Насчет ЦРУ я лично сомневаюсь, но факт на лицо – официальное лицо в моем лице утаило диктофон от описи для личного пользования. Там этого добра было изрядно, и я прихватил изделие на всякий случай незаметно для коллег. До сих пор как-то не возникало повода, чтобы его использовать, а тут диктофон сам прыгнул в руку. Решение созрело за долю секунды. Если уж выводить жену на чистую правду, то надо идти до конца. Вдруг услышу что-нибудь полезное для дальнейшей ревности?

Х х х

К половине десятого утра на работу притащился известный в узких кругах хакер Паша Витицин. В окно я увидел, как его «Мерс» втискивается на служебную стоянку. Он купил его уже на второй или третий день. Объяснил, что не любит пешком, а после стажировки перепродаст, да еще и с выгодой. Откуда у сироты деньги? Или у них в Москве даже в детских домах у всех с первого класса свои личные автомобили? Машина была десятого года, то есть, считай, новая.

– Где подельники? – угрюмо поинтересовался я.

– Понятия не имею.

Будем надеяться, хотя бы до конца дня я тоже не буду иметь о них понятия, в тайной надежде загадал я.

Машина пришлась кстати. Мне нужно было побывать в нескольких местах, а я без колес, благодаря жене. Благодаря жене, я вообще многого лишился, в том числе иллюзий. Но многое и приобрел, хотя бы рога. Хотя иллюзии – это удивительное, уникальное вещество. Живучее, чем банда тараканов. Как от них не избавляйся, от иллюзий, они возникают вновь и вновь, видоизмененные, иные. Иллюзии так же неисчерпаемы, как сама реальность. Собственно, иллюзии и порождают реальность.

Когда я описал план действий, Витицин вякнул было, что он, дескать, не нанимался в таксисты.

– А ты и не таксист, – зловеще предупредил я. – Я тебе платить не собираюсь.

Продолжение

На всех светофорах и мало-мальски подходящих пробках стажер утыкался в телефон, чем вызывал во мне неизъяснимое раздражение. То есть не совсем неизъяснимое. Моя жена водила машину точно так же.

То была зависть ко всему их новому поколению за то, что они знали нечто такое, чего не мог и не умел понять я. В их жизни была общая тайна, какой я не владел и не смог бы раскрыть никогда и ни при каких усилиях. У меня тоже был смартфон, но я не испытывал потребности постоянно в него пялиться, не тянулся ежесекундно, словно к новорожденному младенцу. Но почему!? Это любого взбесило бы. Вспомните роман «Гадкие лебеди» - и вы поймете, о чем базар. Если вы его, конечно, читали. Я уже относился к вымирающему виду.

Почти все мои сегодняшние маршруты были связаны с личностью Петровича. Я не собирался пускать дело на самотек.

Уже несколько дней я не мог встретиться со Слесарем. Это и погоняло, и профессия, поэтому с большой буквы. Само имя тоже могло сработать кличкой – Кнут. В 1952 году так назвали сына в семье филологов из районного центра Черепаново. Имя произошло в честь скончавшегося в том же году норвежского писателя Кнута Гамсуна. Чем уж так запал норвежец в сердца двух сельских учителей из Сибири?

Историю, естественно, поведал сам Слесарь, добавив, что в юношестве изучил творчество иностранного тезки и в целом остался доволен качеством текстов.

Я лично о таком авторе прежде не слыхал, из любопытства заглянул в Википедию и обнаружил любопытную деталь. Гамсун – это был псевдоним. А если бы черепановские литературоведы затеяли приклеить к сыну не только имя, но и истинную фамилию знаменитого норвежца, тогда бы она тоже звучала как ник – Педерсен. Кроме шуток.

Знал ли о фамилии Слесарь? Не знаю. Я его подначивать не стал. Все-таки человеку глубоко за шестьдесят.

Слесарь Кнут находился с Петровичем в довольно близких отношениях. Не в смысле фамилии. Просто Петрович любил иногда загулять в мрачных дебрях алкоголизма. Импровизированные запои в последнее время продолжались не более двух дней – организм все хуже выдерживал нагрузки: климат в дебрях был суровый. Да и служба не позволяла. Я был плохим спутником в тех краях, зато Слесарь почти всегда сопровождал подполковника в путешествиях. В принципе он был интересным собеседником, если бы от него еще не так воняло. Я знал, что в полубессознательном состоянии Петрович бывал довольно откровенным перед Слесарем.

На этот раз Кнут оказался дома. Комнату описывать не буду. Какая может быть комната у одинокого пожилого слесаря, тем более с такой фамилией? Хозяин лежал на кровати в одежде и одном носке.

Остатки сознания пока еще патрулировали мозг алкоголика. И я смог выпытать следующее: в жизни Петровича в последнее время действительно появилась некая молодая красивая женщина, с ней были связаны какие-то его ожидания. Однако Слесарь все время норовил уклониться от интересующей меня темы, то и дело принимался лепетать почему-то про казино, дескать, Петрович часто об этом говорил… Какое казино? При чем здесь казино? Не замечал раньше за своим бывшим другом такой склонности. Бред.

Х х х

Один из чеков, изъятых во время обыска в квартире Петровича, привел меня на улицу Мичурина в магазин для охотников и рыбаков, что тоже было странно. Как раз строка с наименованием приобретенного товара пришлась на сгиб и практически стерлась.

Сначала продавец, а затем и еще какой-то их старший консультант долго разбирались с сохранившимися на бумажке иероглифами. Оказалось, что товаром, приобретенным почти месяц назад, является бинокль, довольно мощный.

Выходит, не духи. Бинокль – что к чему?

Х х х

В химчистке определили, что квитанция свидетельствует о сданных в чистку брюках и пиджаке. Работа выполнена, но заказчик почему-то не приходит.

И не придет, подумал я, а на воздух произнес:

– Я и есть заказчик.

– Зря вы так, я запомнила этого гражданина, – возразила химчистка. – А вы, судя по внешнему виду, очевидно, мошенник?

А мне всегда казалось, что у меня честная внешность, местами даже интеллигентная.

Пришлось предъявить удостоверение.

– Вот это что? – во мне вскричал потребитель, чьи права попраны бессовестным образом.

Мой палец обличал остатки пятен на коленях пахнувших хлоркой брюк.

– Мы предупреждали клиента. Там были зеленые пятна на коленях и локтях. Скорее всего, от травы, но они были глубокие и въевшиеся, мы не могли дать гарантии…

Я прямо таки увидел, как на подвернувшемся пленэре Петрович опрокидывает Катю на зеленеющую флору, а сам все глубже погружается в лужайку локтями и коленями. Надо будет пересмотреть ее платья со спины; впрочем, не факт, что именно со спины.

– …Там были еще желтые пятна, их же мы отчистили!

Х х х

Мой новый статус – тупого проверяющего – имел серьезный плюс: теперь я был предоставлен сам себе и мог использовать рабочее время в личных целях. Но все же в новых рамках следовало иногда демонстрировать служебное рвение. С целью рвения мы заехали в Колывань.

Проголодавшийся стажер был направлен в сельскую столовую. Сам я последнее время не испытывал потребности в еде и понемногу худел.

Начальник районного уголовного розыска Костман предложил чаю с печеньем, а если надо, то и с коньяком. Я отказался и от первого, и от второго, и от третьего. Мы просмотрели его плей-лист: с десятого года за райотделом висели два нераскрытых трупа, с одиннадцатого – один. И с прошлого года – тоже один.

Я полистал дела. Порекомендовал активизировать, углубить, не забывать об ответственности и что-то еще. Костман выражал полное согласие с вышестоящими инспекторами, а в заключение спросил:

– Че происходит-то? Че тебя задвинули? Кому не угодил?

С Костманом мы были знакомы давно. Мне всегда было странно: как возможно, чтобы сугубо еврейский человек по матери настолько вмерз в сибирскую глубинку, что в вопросительных местоимениях чекает и не жалеет коньяка для гостей? Наблюдая за этим мужчиной с густыми черными волосами, я пару раз призадумывался: все же чья природа сильней, наша – сибирская, или их нестираемая древняя человеческая? Оно, конечно, Сибирь в Святых писаниях не упоминается, сроду у нас и пророков никаких не встречалось, если не считать Гришки Распутина.

– Все временно, – отмахнулся я. – Все вернется. Все всегда возвращается… О! А это еще что за?..

Листая последнее дело о всплывшем из Оби трупе за 2012 год, я обнаружил, что в нем активное участие принимала хорошо мне известная с разных сторон своей сущности Марина Касторкина, тогда уже капитан. В двенадцатом, насколько я понял, Колывань уже входила в зону ответственности Касторкиной, как старшего оперуполномоченного областного управления. Но чем мог привлечь к себе внимание столь знатной особы обыкновенный таджикский труп? Насколько я успел про нее понять, эта девушка не собиралась делать ничего, где лично для нее не просматривались дивиденды. А ведь дважды приезжала, чтобы контролировать расследование.

Таджик приплыл по Оби и всего-то всплыл в здешних местах. Где-то, возможно далеко, его уже мертвого от побоев бросили в воду. Неимоверными усилиями воли и таланта Костман даже установил личность – то оказался нелегал из Канибадама Эшонкул Сайныкреддинов. На этом тайна смерти Эшонкула и замерла. Как он добывал пропитание? Кто его избил до смерти, а затем погрузил в воды? Я несколько раз попробовал вслух произнести имя.

За одно только раскрытое имя Костман должен был получить поощрение.

Тем не менее, я еще раз строго напомнил капитану о необходимости активизации и усиления.

Когда я уходил, он провожал меня мудрыми библейскими глазами.

Х х х

– Теперь куда? – оторвался от гаджета Витицин.

Приближался пансионат «Парус».

– Сейчас направо, прямо и налево, – сыграл я вместо навигатора.

– Куда именно?

Внутри головы легкой рябью пробежало неоформившееся подозрение. До сих пор стажер тупо и послушно исполнял автомобильные манеры, не вдаваясь в смысл. Мне почудилось в нем какое-то напряжение. Или почудилось?

За стойкой в главном холле пансионата круглела уже знакомая тупая башка – давешний ночной администратор. Он меня сразу узнал и первым делом хотел было нырнуть глубоко вниз, под столы с оргтехникой, но его удержала корпоративная гордость и тот факт, что в холле находились люди.

Сегодня я был вежливый, как пломбир: мне нужно осмотреть комнату, где такого-то числа такого-то часа зависала известная ему пара.

В данный момент комнату занимали две женщины из Омска, но наши люди всегда готовы оказать помощь полиции. Меня впустили.

Комната на пятом этаже уже давно утратила запах тайной любви, но мне все равно хотелось увидеть, где все происходило.

Осмотрел ванную, остановился у окна: за редкими соснами открывался вид на ворота базы отдыха. «Обская заимка». Из-за плотного кирпичного забора топорщились крыши деревянных строений. Картина была угрюмой, на небо наползали темно-синие подушки небесной электроэнергии.

Я выразил необходимость встретиться с горничной, что дежурила в тот день. Администратор всячески показывал, как я мешаю нормальному течению архиважного процесса клининга в пансионате, однако деваться было некуда.

Горничная оказалась зарубежной иностранкой с приемлемым знанием русского языка. Из Таджикистана. Я спросил, какие предметы мусора и вообще она выносила из комнаты такого-то числа.

Я честный человек, хоть и стыдно. Но – как перед Петром! Я ожидал, что прозвучит реквизит вроде пустых бутылок из-под итальянского вина или презервативов, и всячески придвигал горничную к этой теме. Однако та говорила по-русски все хуже и хуже, хотя что ей в тех презервативах? И бросала неуверенные взгляды на начальника.

Я перенес свою подозрительность на администратора: что за хрень! Какие факты здесь скрывают? Вы что - совсем тупые? Еще не знаете, что от моего пытливого ума не ускользнет любая деталь?

Любой орех раскалывается, и администратор делает неожиданное признание: да, возник некий предмет, забытый в номере, горничная передала его по инстанциям:

– Хороший бинокль, немецкий. Я взял… Чтобы вернуть по первому требованию! А пока спрятал в сейфе.

По всему видно, хотел оставить себе.

Нахрена Петровичу немецкая оптика во время свидания? Чтобы лучше разглядеть интимные подробности моей жены?

Я предъявил первое требование, на которое так уповал администратор, и после пары пререканий получил бинокль в собственность. Зачем мне это было нужно, я не смог бы объяснить. Чтобы в нужный момент представить жене и принудить к очередной порции признаний?

Помня о служебном рвении, я на всякий случай задал таджичке вопрос о некоем Эшонкуле Сайныкреддинове из Канибадама, не слыхала про такого? Тень промелькнула по лицу горничной и окончательно стерла из головы знание русского языка. Женщина горячо забормотала, но у меня с таджикским было еще хуже.

Я сделал для себя зарубку на носу - при случае известить Костмана о зацепке.

 

 Продолжение 

На берег, где был сброшен труп Петровича, мы спустились той же дорожкой, по которой раньше проезжала моя машина. За последние дни я оказался здесь уже третий раз. Но мне все время казалось, что все равно я чего-то не предусмотрел.

Местечко было пустынное и неухоженное, будто по нему прошла драга: повсюду валялись коряги и камни. Из покореженной земли к свету пробивались толпы желтых одуванчики.

Желтый цвет на одежде Петровича мог остаться как раз от одуванчиков.

Приняв за точку отсчета костровище, я пешком направился по другой автомобильной дорожке, даже еще меньше наезженной, чем моя, и метров через двести наткнулся на неглубокий овражек, где и сейчас, после десяти дней без дождя колею перегораживала лужа. На засохшем сегменте грязи отпечатался след протектора, который я сфотографировал гм… на телефон.

От грязи меня оторвали доносившиеся издалека звуки голосов.

Х х х

На берегу возле нашего «Мерса» остановилась синяя «Ауди». Три здоровяка теснили Витицина к воде. Стажер вяло и безрезультатно отбрыкивался, а в ответ получал полноценные удары кулаками и ногами.

В первый момент я испытал нечто вроде злорадства. Не будите, говоришь, спящего придурка? Возможно, так он переиначил название хорошего французского фильма «Не будите спящего полицейского». А может, имел в виду собаку. Получи теперь за придурка. Сам придурок! Это тебе не по Садовому кольцу с барышнями гулять! У нас здесь Сибирь: нету закурить - прощайся с жизнью.

Опять же стажер-то мой, чего ради его трогают посторонние?

– Эй, мужики, – крикнул я, быстро приближаясь. – Вы чего творите?

Лишившись последних сил, Витицин рухнул на землю.

Незнакомцы обернулись ко мне.

– Слышь, отец, рви отсюда, – сиплым голосом отозвался бугай с круглым лицом и заплывшей жиром шеей, что делало его похожим на баснописца Ивана Андреевича Крылова.

– Не мешай, папаша. Не видишь, люди делом заняты? – подала голос еще одна зверюга с низким лбом и челюстями гиппопотама.

Все трое явно относились к тяжелому весу, если взять борьбу. И мои восемьдесят килограммов в совокупности с преклонным возрастом представлялись им легкой прогулкой по костям и другим внутренним органам.

Самым опасным среди них мне показался красавец-блондин с длинными ухоженными волосами, уложенными в каре, который пока что молча наблюдал за моим появлением. Он выглядел не больше чем на двадцать пять и производил впечатление главного хозяина положения. Может, из-за своей арийской внешности. Все арийское издавна настораживает нас, славян.

Х х х

Двумя часами ранее влюбленный стажер Попов, изучая документы в телефонной компании, заработал свой первый реальный бонус, добравшись до искомого договора, где фигурировал вызубренный наизусть телефонный номер. Он узнал не только фамилию и отчество сбежавшей невесты, но и паспортные данные, а также еще два номера, зарегистрированных на данного клиента.

Для очистки совести и чтобы предстать передо мною с видимостью проделанной работы, Попов заодно проверил криминальный след, который, как и следовало ожидать, никуда не привел: симка оказалась контрафактной.

Один из телефонов был заблокирован, второй не отвечал. Стажер отправился по адресу прописки, внутренне готовый к тому, что дверь откроет незнакомый мужчина в одних трусах. Даже этот неприятный предмет чужого гардероба не смог бы погасить гормональную волну, на гребне которой мчался молодой человек. Юноша был готов сражаться за свое чувство, сколько бы времени, усилий и лишений ни потребовала осада.

Ни в трусах, ни без трусов, никаких подобных мужиков в тот день ему встретить не довелось, что, впрочем, не означало, что на протяжении дальнейшей жизни их не будет вовсе. Дверь вообще никто не открыл.

Х х х

В управлении Попова с нетерпением дожидался коллега – стажер Игнатиков:

– Где ты ходишь?

– Ловлю преступников, – с достоинством возразил Попов. – Одного уже с риском для жизни поймал и доставил в наручниках. Теперь мне поручили загадочное дело одного неуловимого телефонного мошенника, которого местные не могут вычислить уже несколько лет. А вот чем ты занимаешься? Я тебя уже три дня не видел.

И Саша рассказал Ване историю разорения своего дяди Вити.

– Я-то при чем? – пришел в недоумение Попов.

– Ты же самый умный на курсе! Да что там на курсе - во всей академии! У тебя связи.

– Сразу предупреждаю, к отцу обращаться не буду ни при каких обстоятельствах. При чем здесь вообще полиция, когда это дело адвокатов!

– Когда тебя на втором курсе терроризировала банда Кузменкина с четвертого курса, и ты позвал меня в свой последний и решительный бой, мне не пришло в голову советовать вместо меня позвать адвокатов.

– Да что мы можем сделать?! У тебя есть план?

– Ага. Надо как можно быстрее вытащить невинную девушку из тюрьмы и спрятать, тогда у дяди Вити будут развязаны руки.

– Все?

– Все!

– Отличный план! Все равно без хорошего адвоката… Как мы ее вытащим?

– Когда тебя на втором курсе били четверокурсники…

– Ты же не думаешь?.. Постой-ка!.. Погоди-ка!.. Ты предлагаешь ПОБЕГ?!

– А как еще?

– Совсем дурак?

– А что? Хороший план.

– Какой же это план? Ты в своем уме? Это розыгрыш? Где ты прячешь скрытую камеру?

– Камера скрыта в местном следственном изоляторе.

– Даже, если бы… Мы совсем не готовы, ни контактов, ни связей. Может, посоветоваться с Придурком?

– Чтобы он сразу побежал стучать начальству?

– Я даже не знаю, где находится изолятор.

– Я знаю.

– И что это даст? На прорыв пойдем? Вертолет наймем? Мы даже не знаем, как эта девушка выглядит. Ты ее хоть раз видел?

– Видел. Вот.

Саша полистал на телефоне и нашел.

Увидев лицо на дисплее, Попов так резко откинулся на стуле, что травмировал затылок о стену.

– Ее зовут Лиза?

– Откуда ты знаешь?

– Горелова?

– Но как?! Неужели по фотографии можно определить имя и фамилию?! С такими способностями мы с тобой всю эту тюрьму перевернем!

– Значит, она дочка твоего дяди?

– О чем я уже час толкую?

– Саш, признайся, ты все из-за девушки затеял или из-за дядиных капиталов?

– Из-за девушки. Она же не виновата. И из-за капиталов тоже. Хочешь, я тебя в долю возьму? В компаньоны.

– Из-за девушки? – еще решительней переспросил Попов.

– Ах, ты в этом смысле? Понравилась? Она же мне родственница. Внучатая племянница или типа того. Так ты берешься?

Х х х

Витицин тяжело ворочался на земле, делая попытки подняться.

– Это мое, – объяснил я. – Я отсюда никуда не уйду, пока не получу обратно.

Ближе всего ко мне был Дедушка Крылов, он и шагнул навстречу. Я не стал дожидаться милостей от природы и ударил первым. В шею. Так и убить можно, если пройдет в кадык, поэтому в последний момент я постарался погасить инерцию.

Крылов осел в траву, сначала на колени, и повалился на бок, захрапев наподобие лошади.

Разинув огромный зев, ко мне устремился Гиппопотам.

– Отставить, – коротко скомандовал Ариец.

В этом голосе невозможно было не узнать воинскую закалку.

Уверенными движениями Ариец навинчивал на ствол пистолета глушитель. Я, наконец, понял: дело гораздо серьезней, чем предполагалось. Ну, хулиганы, ну, грабители… Надо было раньше соображать: они с самого начала не выглядели как обычная шпана.

 

Продолжение

Х х х

Я отпрыгнул назад и сорвался с невысокого обрыва к воде. Некрасивый полет затормозился в кустарнике.

Сверху на фоне неба обозначились две фигуры. Ариец выстрелил, но, перекатившись, я не дал превратить себя в мертвое тело. И выстрелил в ответ. Вряд ли, я кого-то поразил, зато горизонт очистился.

Досчитал до восьми, ситуация не менялась.

Или дали деру, или обходят с флангов, решил я. В любом случае не хотят шуметь. Не зря же возник глушитель. Второй громкий звук из пистолета я отправил в небо для пущего страху. На четвереньках быстро вскарабкался наверх и застал отступление в самом разгаре.

Ариец и Гиппопотам волоком тащили к машине моего стажера. Очень странно: какой в нем для них толк? Почему он им так нужен? Покалеченный Баснописец ковылял следом, болтаясь из стороны в сторону в режиме синусоиды.

Я выстрелил в направлении трех вертикальных фигур. И неожиданно попал! Только не в людей, а в машину Витицина, прямо в фару. Стекло брызнуло, как фонтан.

Не в тот момент, но позже я с тайной наследственной гордостью подумал: вот, предки били в глаз белку, чтобы не испортить ценную рыжую шкурку, а теперь выходит, потомки, переняв искусство, научились бить в глаз «Мерседесу». Что интересно, шкуру тоже не портим.

Точная стрельба внесла панику в ряды противника. Ариец, не целясь, дважды ядовитой слюной плюнул из глушителя в сторону реки.

Парни побросали трофеи, в смысле моего стажера, лихорадочно эвакуировались в «Ауди», разворачиваясь, нервно пробуксовали на неважнецкой дороге и, виляя задним бампером не хуже знаменитого слаломиста Ингемара Стенмарка, скрылись в неизвестном направлении.

Я мог несколько раз поразить еще одну немецкую машину, точнее ее несимпатичный экипаж, но не рискнул. Не хватало схватить еще одно убийство при сомнительных обстоятельствах самообороны.

Х х х

Со стенаниями даже еще более жалобными, чем когда-то исполняла песни великая русская депрессантка Катя Семенова, Витицин, что есть сил, полз к машине. Наверное, его мозги помутились, и ему казалось, что его настигает еще более страшный враг, чем предыдущая братва, чтобы окончательно прикончить, причинив перед смертью несравненные мученья.

Я догонял, не спеша:

– Эй, свои!

Оставляя на траве кровавый след, наподобие легендарного красного командира Николая Щорса, Витицин добрался и приник к передней части «Мерседеса», охватив ее руками.

– Товарищ майор, зачем вы это сделали?! – Из избитого нутра зазвенела драматическая сила Григория Лепса. – Фара с монтажом стоит штук пятнадцать!

– Ну, не надо преувеличивать.

В моем голосе проскользнули предательские нотки неуверенности. Кто их знает, этих московских? Пожалуй, за фару и в суд настучит.

Я взял себя в руки и приставил пистолет к голове стажера:

– Слышь ты, чмо безмозглое, быстро взял назад свои пятнадцать штук!

Смертельная сталь произвела на стажера впечатление. Он неохотно кивнул, забирая штуки.

– Теперь быстро колись, что это было?

Не скажу, что стажер сразу изъявил желание излить душу, но я пригрозил, что не повезу терпилу в больницу, пока не докопаюсь до правды, а ведь избитый организм уже наверняка пропитывается внутренним кровоизлиянием.

Х х х

Как уже упоминалось, Паша Витицин воспитывался в детском доме и увлекался виртуальными технологиями. Когда ему стукнуло двенадцать, записался в банду старшеклассника Васьки Кузменкина из того же детдома.

Дети грабили заблудившихся в ночи пьяниц, пару раз под защитой тьмы нападали на круглосуточные магазины.

Кузменкина отличали выдающиеся организаторские способности. Например, он изобрел, системную торговлю половозрелыми воспитанницами родного воспитательного учреждения.

Вершиной криминальной деятельности детского сообщества стала кража из частной художественной галереи в Юго-Западном округе, для которой художник Илья Глазунов предоставил три десятка работ из числа наименее выдающихся – зарисовки, наброски, не слишком востребованные портреты из раннего.

Картинки были похищены с минимальными следами взлома. А сам взлом обеспечил юный компьютерный гений Паши Витицина. Под его талантливыми пальцами электронные охранные системы галереи пали бесшумно, будто сооруженные из марлевых занавесок.

Я помнил этот московский криминальный казус. Спустя год-два ранний Глазунов всплывал то тут, то там, в разных странах, но основные исполнители так и пребывали в неизвестности.

Мне подумалось: если сдать Пашу, я стану одним из самых знаменитых сыщиков Западно-Сибирской низменности. Имя мое засияет наравне с именем Глазунова и также навсегда войдет в мировой золотой детективный фонд, если не рядом, то близко к таким столпам, как мисс Марпл, и патер Браун.

Сей сценарий я еще не окончательно отбросил, но решил до конца дослушать признания московского стажера, которые он производил разбухшими, как печень, губами.

В жизни Паши возникла добрая полицейский инспектор Ирина Николаевна Видулина, а жуткий Кузменкин напротив бросил школу и из интерната бесследно (так хотелось думать) канул во взрослый мир.

Паша покончил (так хотелось думать) с криминальной изнанкой, и даже напротив – поступил в полицейскую академию, чтобы в будущей жизни искупить приобретенные в детстве грехи.

Вскоре выяснилось, что от прошлого не так просто избавиться. Странным образом казавшийся страшным сном Кузменкин постигал знания в той же академии, только на два курса старше. Некоторое время Кузменкин, казалось, не замечал бывшего соратника. Потом Василия и вовсе поперли из академии за дедовщину и драки.

Тут случились два события.

Сначала смертельно заболел единственный близкий человек – Ирина Николаевна. Для операции требовалось двадцать тысяч долларов. Следом в очередной раз возник зловещий призрак из прошлого.

Свое появление Кузменкин объяснил так. Есть одна полукриминальная контора «Кондор», которая обманывает честных людей. Вот, если бы хитроумные пальцы Витицина при помощи клавиатуры и при поддержке всех остальных сил добра смогли проникнуть внутрь подлой финансовой системы и перевести хотя бы часть активов на другой счет, это явилось бы благородным поступком, совсем в стиле честного великобританского грабителя Робина Гуда.

– С этого, другого, счета мы станем помогать всем нуждающимся и обездоленным, – обещал Кузменкин. – И в первую очередь выделим двадцать тысяч для операции Ирины Николаевны. Если же ты заупрямишься встать на сторону добра, твое участие в краже живописных шедевров станет достоянием полицейских органов.

После недолгих раздумий талантливый хакер произвел требуемую электронную экспроприацию. Только вот беда, Кузменкин не торопился заплатить непосредственному исполнителю обещанный гонорар. И вообще исчез.

Ирина Николаевна умерла…

Х х х

 … А Витицин изобрел способ мщения.

Не знаю, сколько на самом деле ему потребовалось таланта и времени на весь проект. Когда я переспросил, стажер ответил, что это было не труднее, чем закинуть пару чебуреков.

Свершилось очередное виртуальное ограбление – на этот раз в терпилу обернулся сам Кузменкин.

– Понятно, что счет, на который я первоначально перевел средства «Кондора» оказался временным. Когда я вернулся к счету, от него уже практически не осталось ни одного бита. Но только не для меня. Флуктуации в сетях для понимающих людей – все равно как, если бы корова по свежему снегу вздумала сбежать в поле из родного хлева.

После многочисленных перемещений денежных средств, всплыли два основных счета, где аккумулировалось бабло Кузменкина.

– Я смел с них все до цента, – не без гордости доложил стажер.

– Сколько получилось?

– Около трех миллионов.

– Рублей?

– У вас здесь в Сибири поселились совсем отсталые люди. Кто же нынче в здравом уме считает в рублях? Долларов, разумеется.

Я не мог поверить. Как легко в России делаются состояния!

– Ты миллионер? В долларах?

– Типа того. Только тс, об этом никто не должен знать.

– Чего тогда разнылся из-за вшивой фары? – Я вскипел от возмущения. – Жадина!

– Все начинается с малого. Туда рубль, сюда рубль, и кончились миллионы. Но вы, товарищ майор, не волнуйтесь, мы же договорились, я не стану поднимать вопроса о компенсации.

Редкая тварь! А то, что я тебе жизнь спас? – задал я мысленный вопрос. – По крайней мере, здоровье сэкономил, это ничего не стоит? Откуда ж они такие берутся? Нет, в смысле, понятно – из Москвы. Ферма по разведению клопов!

– Симпатичный блондин с глушителем – это и есть Кузменкин?

– Странные у вас представления о красоте, товарищ майор. Блондин там был, хотя и крашеный, и он как раз редкий урод. Но, судя по всему, мы говорим об одном человеке. Да, это он. И глушитель при нем.

– На что ты рассчитывал, когда загребал деньги? Думал, не вычислят?

– Наоборот. Я специально приехал в Новосибирск, поближе к клоаке.

– Чего?

– Так на научном языке называется жопа, – дал разъяснения миллионер и замолчал. Потерял сознание.

Я как раз въезжал во двор центральной районной больницы в Краснообске, где работали знакомые травматологи, специалисты по избитым организмам, и посоветовал знакомым, не стесняясь состригать шерсть с данной овцы, дескать, денежки у нее водятся.

Продолжение

Вечера я ждал с таким нетерпением, будто мне пообещали премию в размере оклада за год. А вся-то перспектива – диктофон.

Странный он, человек! Ничего хорошего от записи нельзя было ждать. Ну, свалится на бедную голову еще один килограмм грязного белья моей жены. Мне это зачем? Что ли на самом деле самая гадская правда в сочетании с грязным бельем любимой женщины для мужчины важнее и нужнее приятных заблуждений?

Где-то в глубине теплилась подленькая мыслишка: вдруг услышу, как она меня любит, а роман с Петровичем – трагическая случайность и ошибка. Почему подленькая? Потому что я слабохарактерно был готов поверить в ту же приятную ложь и найти оправдание для Кати даже под напором неопровержимых доказательств измены.

Сегодня дома за ужином холодным голосом предложу расстаться навсегда. Или правильнее расстаться на время? По-хорошему, надо бы навсегда. Но хватит ли сил? Раньше они, точно, были. Куда девались теперь? Отжимаюсь, подтягиваюсь, пресс – крепче танковой брони, не пробьешь. Но где сила, чтобы справиться с предательством и расстаться?

Главное, понятно без всяких учебников психологии: лучше не будет, будет только хуже.

Суммарного контента в диктофоне набежало на час с лишним.

Несколько телефонных переговоров с коллегами…

Разговор с подругой Надей, вроде, меня не касался, а относился к некоему платью в полосочку, по поводу которого Катя никак не могла решиться: вроде бы, и ничего, но дороговато, и не то, чтобы дорого, а с чем надевать? в конце концов, с чем, найдется, но опять же куда надевать? Мне все равно стало горько, что в обсуждении никак не фигурировал муж, что, дескать, Сереже бы понравилось, и вообще все мои платья для него одного. Платье в полосочку, определенно, планировалось не для мужа, а ради неких отдельных от него жизненных обстоятельств.

Днем в машину к Кате подсел некий Женя, голос которого сразу показался мне знакомым.

Да это же известный Евгений Андреевич Зонов, бизнесмен, депутат и даже пароход! Кроме шуток, акваторию Оби бороздит моторная яхта «Евгений Зонов». А голос я слышал по телевизору.

Катя делала с Пароходом пару телевизионных интервью, но в семейном кругу ни разу не упоминала о каких либо внеслужебных контактах.

Диктофон отобразил, как Пароход подарил Кате цветы, и звук поцелуя.

Катя сказала: спасибо.

Может, он ей руку целовал? Не знаю. Это явно не деловая встреча. Они были прочно на «ты». А тембр голосов не смог бы обмануть даже глухого – так могут ворковать только люди, межу которыми существует близость. Они договаривались о встрече через четыре дня.

– Что скажет муж? – игриво интересовался Пароход.

– Придумаю, что-нибудь, – небрежно отмахнулась от меня Катя. – Не первый раз.

– Сможешь выбраться на всю ночь?

– Часов до двух точно.

Я едва не задохнулся от цинизма и веселой энергии, с которыми моя молодая жена вела свою тайную, но истинную жизнь. Даже на могиле Петровича еще не завяли гвоздики.

Дома Катя уминала в вазу жирный букет роз.

Я спросил, от кого?

– Да, там, на работе… У нас сегодня был конкурс флористов в прямом эфире. И все наши потом разобрали.

Х х х

Увы, насчет шерсти Витицина я ошибся.

На следующий день Витицина отпустили из больницы. Вернее он сам отпросился, когда избитый мозг оказался в состоянии переваривать числа в рублях за томографию и другие медицинские исследования.

Справедливости ради стоит упомянуть, что в Москве подобные процедуры обошлись бы минимум вдвое дороже, но даже сибирская бесплатная медицина миллионеру показалась темной засасывающей бездной, прямо-таки пугающе бесплатной.

– Я чувствую себя гораздо лучше, чем в лучшие годы своего самого крепкого здоровья, – доказывал он врачу. – Отпустите меня. Моему организму противопоказаны томография, а тем более МРТ. Я от них слабею. Кроме того от родителей мне достался рецепт некоего чудодейственного бальзама из смеси водки, чистотела и чеснока, мгновенно исцеляющей любые раны. О, если бы получить патент!

Обескураженный доктор хотел посоветовать: если не хватает сбережений, каждый гражданин России вправе рассчитывать на полис медицинского страхования. Но вспомнил, что «все уже украдено до нас», остался только гипс. То есть, исходя из нынешнего состояния страховой медицины, лучшим средством от синяков оставались гипсовые повязки – под ними синяки как бы исчезали сами собой. А льготное МРТ обыкновенному пациенту полагалось через четыре месяца. Бесплатная медицина таила в себе и другие тонкости.

Насчет родителей Паша врал, а рецептом действительно владел. Витицин вернулся в ведомственную гостиницу, и вскоре ее коридоры наполнились слезоточивым чесночным газом.

Один из командировочных полковников, принюхиваясь на ресепшене, остроумно заметил: вампиров травите?

Попов и Игнатиков застали разгар самолечения.

– Ого, – уважительно отозвался Игнатиков, разглядывая травматизм. – Только что с фронта?

– Вы не поверите, – закряхтела жертва прибрежной братвы, – сколько здесь, в Сибири, во глубине, так сказать, стоят болезни! Откуда они взяли такие цены? Сколько они здесь все получают, если могут столько платить за болезни? Ах, да! У них же нефть!

Ваню и Сашу мало интересовали чужие несчастья, у них своих хватало, и они перешли к своему делу. Ни много, ни мало, Паше предлагалось взломать местный полицейский сервер при том, чтобы никто не заметил.

– Офанарели? – Витицин на миг даже забыл о боли.

– Не дрейфь, нам от тебя вообще ничего не надо, – упрощал ситуацию Игнатиков.

И обратившись к Попову, уточнил:

– Вань, что нам от него надо?

– Есть девушка в местном СИЗО, нужен план тюрьмы.

— Однажды я от скуки организовал побег из «Шатаха», – признался хакер после размышлений. – Это самая крутая тюрьма Израиля, где содержатся террористы. Разумеется, я его произвел в виртуальном смысле. Что-то вроде игры «Сбеги из тюрьмы». На разработку потребовалось полтора месяца, при том я предусмотрел, что тамошняя публика пойдет на все, хоть на убийство, хоть на атаку ракетами… На изучение слабых мест знаменитой американской тюрьмы «Гуантанамо» потребовалось два месяца. Утверждаю, как специалист: чтобы вытащить девушку из новосибирского СИЗО, понадобится полгода одних только виртуальных опций.

Ваня и Саша замерли, пораженные технологической мощью пенитенциарной системы Западной Сибири.

– Неужели наши разработки лучше, чем в Америке? – в голосе Попова звучала безысходность человека, обреченного на длинный-длинный целибат.

– Не совсем так. Просто об известных тюрьмах в сетях собраны огромные досье. Сняты документальные и даже художественные фильмы. Но, вряд ли кому-то пришло в голову хоть что-нибудь выложить про Новосибирский изолятор. Легче вынуть зека из «Абу Кабира» или даже «Карандиру», это в Бразилии, чем из Новосибирска.

Х х х

Тогда два увлеченных и глубоко мотивированных стажера придумали исход, вовсе не связанный с виртуальным хай-теком.

Дядя Витя назвал имя следователя, разрабатывающего наркотическое прошлое Лизы Гореловой. Того звали очень красиво – Хаджимурат Вышегуров из Центрального РОВД.

Шофер и по совместительству охранник дяди Вити, имевший опыт сидельца, поделился не менее важной информацией. В СИЗО, как и положено, имелись кабинеты для допросов, но были они такими вонючими и мрачными, что редкому следователю нравилось вести там задушевные беседы со столь же мрачной клиентурой.

Проще говоря, в массе своей правоохранительный контингент предпочитал, чтобы клиентуру для допросов доставляли, что называется, на дом, непосредственно в райотделы.

Вышегуров как раз относился к той касте рафинированных специалистов, которые особенно не переносили атмосферу СИЗО и, согласно известному завещанию Феликса Дзержинского, любили делать грязную работу чистыми руками.

Стажеры рассудили, если побег нельзя осуществить из СИЗО, то есть же иные места.

В Центральном РОВД весьма удачно производились ремонтные работы. Коридоры первого и второго этажей густо населяли гражданские лица в заляпанных краской спецовках. Оттуда и отсюда доносился приглушенный специфический мат про кирпичи, балки и швеллеры. Через распахнутые окна туда-сюда гулял летний ветерок. К нескольким подоконникам проложили деревянные мостки, по которым в помещение доставлялся цемент.

Особо отмечу, от момента постановки задачи до исполнения прошло даже меньше суток. То есть, вот обсудили и на следующий день воплотили. То ли сработало удачное стечение обстоятельств, то ли в академии читают тематические спецкурсы: как организовать побег из тюрьмы за двадцать четыре часа.

Представьте, никаких предварительных договоренностей, в том числе с невинной жертвой наркомании. Ничего! Всего два исполнителя! В принципе талантливо!

Х х х

После душной густонаселенной камеры следственного изолятора, очутившись в цивилизованных условиях строительного беспорядка Центрального РОВД, заключенная девушка Лиза, естественно, первым делом отпросилась у Хаджимурата в туалет, чтобы привести себя в порядок.

Здесь ее уже дожидался переодетый в строительную спецовку Ваня Попов.

Не станем в подробностях распространяться о том, как через два года разлуки именно в туалете встретились двое влюбленных. А так же и о том, как Ваня расправился с конвоиром, опытной сотрудницей с двадцатилетним стажем. А только скажем, что через пятнадцать минут после основного этапа операции тетку обнаружили в туалете, прикованной наручниками к трубе, а Лизы и след простыл.

Впоследствии, давая объяснения начальству, суровая женщина (восемьдесят два кило, десять лет без секса), неожиданно подобрев лицом, припомнила: прежде чем оглушить ее резиновым молотком (по-научному, киянкой), по голове, неизвестный в строительной одежде и зелененькой медицинской маске на лице, вел себя учтиво, если не сказать галантно. Во-первых, заранее извинился за доставленные неудобства, во-вторых, заботливо придержал бесчувственное тело, чтобы оно не грохнулось во весь рост на грязный кафель.

Как бесчувственное женское тело могло запомнить «во-вторых», оно объяснить не могло, но только было уверенно, что так все и происходило.

 Продолжение

– Харчо варишь? – догадался я, втянув внутрь носа чесночный аромат.

Перевязанный бинтами во многих местах стажер, болезненно охая, сел на кровати.

–Только уснул, товарищ майор.

– Чего дверь не закрываешь? Как здоровье? Че так быстро выписался?

– Спину больно, и двух зубов не хватает. В больнице, понимаете… Спасибо, конечно, что не дали умереть... Они сказали… В общем, сложно все. Я и выписался.

Я пришел в гостиницу, чтобы услышать окончание вчерашней истории…

В виртуальных банковских полях тонкие финансовые ручейки от фамилии Кузменкин так или иначе впадали в толстую реку под названием ООО «Кентавр». Витицин расшифровал, что мифический образ является лейблом разветвленной коммерческой сети, над которой маячила фигура депутата нижней палаты Евгения Зонова.

По всему выходило, что Кузменкин и Зонов являются двумя частями древнегреческого животного. Кто из них был головой, а кто крупом, в принципе, понятно. Кузменкин возглавлял службу безопасности известного в политических кругах политика.

Имя Зонова пробудило во мне личную заинтересованность.

Стажер понимал, что рано или поздно с него спросят за три миллиона, но был уверен, что до смертоубийства не дойдет.

– Че это не дойдет? – засомневался я.

– Пока деньги у меня, кому нужен мой труп? Они ж захотят их вернуть.

– Пытки не предусмотрел? Как начнут тебе по пальцам стучать молотком, так ты сразу все вернешь.

– А вот и не верну. Вы меня плохо знаете…

Я вспомнил фару «Мерседеса». Молоток не молоток, но деньги имеют серьезную власть в этой душе.

– … У меня высокий болевой порог, – с гордостью сообщил стажер и громко застонал, поглаживая ушибленную челюсть. – Но дело, собственно, не в этом. Я на Евгения Зонова столько всего нарыл. Сколько у него денег из всяких нехороших источников. Вы вообще в курсе, что он в вашем Новосибирске чуть ли не главный рейдер? Если не главный по деньгам, то самый наглый. У него даже есть подпольное казино. Я потому в Новосибирск приехал, что мне нужно было кое-что уточнить на месте, а уже потом предъявы предъявлять.

– Сначала научись предъявлять. Вчера, если бы не я…

– Товарищ майор, вы меня извините… Встреча с Кузменкиным да и Зоновым неизбежна Вы своей стрельбой сорвали контакт.

– Я тебя спас.

– Ничего бы они мне в своих застенках не сделали. Раз в два дня я набираю код, а если не наберу, вся информация, вся компра на Зонова и Кузменкина хлынет в сеть. Они бы меня там кормили и поили, как ол инклюзив в Турции. Заботились. Есть и дополнительная защита, вторая жизнь, так сказать.

– Не знаю, как насчет кормили-поили. Вчера мне показалось, что ты до своей второй жизни мог и не дожить. Че ты им сразу не сказал про свою компру?

– Не успел. Только я хотел, тут хлесть - и нет двух зубов.

– Допустим, ты доказал свою неуязвимость, допустим, компра качественная. Ты лично… Тебе-то чего надо?

– По моим подсчетам, у «Кентавра» сейчас порядка ста пятидесяти миллионов. И даже больше. Меня устроят десять процентов. Они быстро поймут, что потерять часть лучше, чем потерять целое.

Последняя фраза показалась мне знакомой.

– Читал «Золотого теленка»?

– Не-а. Что это?

Это то, подумалось не без злорадства, чего ты никогда не поймешь и от чего никогда не получишь удовольствия, пялясь в свой бесконечный телефон. Все там есть, в твоем телефоне. Только не найдешь удовольствия от «Золотого теленка». И пусть это останется нашей общей тайной. Общей для тех, кому стукнуло за сорок и больше

– Шантаж…

– С такими деньгами уже можно жить.

– Одевайся.

– Зачем?

– Поедем в тюрьму.

– Что мне там делать?

– Жить.

– Не, не хочу.

– Че так?

– А за что?

– Глазунов, финансовые махинации…

– Вы все равно ничего не докажите.

– Я!? Не докажу?!

– Зачем это вам? Товарищ майор! Согласен! Я думаю о себе больше, чем о правосудии в государственных масштабах. Я – не мент! Мы все менты – по случайному стечению обстоятельств. Прежде всего, мы обыкновенные люди! Случись, и вообще встали бы по другую сторону баррикады. Правосудие – это мы. Это вы, это я. Это мое персональное правосудие. Я не злодей. Я не собираюсь никого убивать. Чего я злодей-то? Кому я помешаю, если один депутат заплатит мне деньги? Узнав об этом, любой гражданин испытает удовлетворение от того, что депутаты тоже плачут. Точнее, тоже платят.

– Если бы депутат поделился лично с этим гражданином, это было бы еще приятнее.

– И я о том же! Мне нужен помощник. Вы человек решительный, за пистолетом в карман не полезете! В смысле, наоборот. Вдвоем-то веселее? Десять процентов от прибыли вас устроят? Это около двух миллионов. Не рублей, естественно. Риска никакого.

Х х х

С утра, просматривая сводку происшествий, я почти не обратил внимания на побег из-под стражи некой наркоманки.

Мои мысли привлекал Евгений Андреевич Зонов. Знакомый капитан из Управления экономических преступлений довольно подробно рассказал о рейдерских замашках Евгения Андреевича.

– Горелов, Горелов, – бормотал я. – Где-то я слышал эту фамилию. Совсем недавно

– Понятно, что все это неофициально, – предупредил экономический капитан. – Так, знаешь, отрывочные сведения, впрочем, абсолютно надежные. Во-первых, никаких заявлений от потерпевших: следовательно, никаких потерпевших и не было. Во-вторых, депутат же! Иммунитет! Воруй, сколько влезет!

В словах капитана мне почудилась даже какая-то зависть.

Х х х

Оторвавшись от компьютера, Касторкина бросила на меня подозрительный взгляд:

– Ну, слышала, что есть такой политический человек. С чего ты взял, что я могу быть с ним близко знакома?

– Ну, я подумал. Все знают, что ты любишь истеблишмент.

– Чего? – Марина даже покраснела, хотя раньше не замечалось в ней склонности к стыдливости, а напротив чувствовалась уверенность непробиваемого урагана «Катрина» – Майор, только не надо переходить на оскорбления! Я ведь тоже могу оскорбить. Ты меня знаешь.

Я не то чтобы опешил от такой реакции, но немного растерялся. Похоже, девушка решила, что я намекаю на некое половое извращение. В последнее время, в связи со всеобщей свободой нравов появилось, столько всяких разновидностей, и у каждой свое название.

Интересно было бы заглянуть в тайник, что ей почудилось в этом слове?

Ты же не со всеми занимаешься истеблишментом? Я едва сдержал иронию.

– Если ты о…, – выразился я туманно, – то беру свои слова обратно. Я имел в виду, ты же всех политиков и бизнесменов знаешь.

– С чего вдруг всех? Слышала, конечно, про Зонова. Кто про него не знает? Может, даже пересекались раз-два. Вот и все. Ты с какой целью интересуешься?

– Говорят, он содержит подпольное казино.

– Первый раз слышу… Я вообще этим не интересуюсь, ни подпольными, ни легальными. Хочешь сыграть?

– Типа того.

 Продолжение

Позвонил знакомый опер Расул из СИЗО насчет вчерашнего побега. Я удивился, сказал, что сводку читал, но вряд ли могу быть полезным. Впрочем… До меня, наконец, дошло, что фамилия отчаянной наркоманки подозрительно похожа на фамилию бизнесмена, которому депутат Зонов объявил экономическую войну.

Совпадение или есть связь?

– Понимаешь, – объяснял Расул со своим узбекским акцентом, или какой он там у него. – Может, это случайность, за день до побега Гореловой несколько раз звонили по телефону… Мы скоренько проверили. Это номер твоего стажера по фамилии Попов.

– Ого, слух о моем персональном детском саде прокатился по всему Новосибирску?

– Не переживай. Никто не смеется.

– Тогда почему я должен переживать, если все нормально?

– Может, ты думал… Ну, некоторые, конечно, злорадствуют, что лучшего опера Западной Сибири определили в воспитатели, дескать, кончился лучший опер… Есть такие иуды. Хихикают в кулак. Но я к ним плохо отношусь… То есть плохо отношусь к тем, которые хихикают. Я им говорю… Ну, которым… В общем, лично я глубоко презираю которых…

Чем больше Расул хотел оправдаться передо мной, тем больше запутывался в словах.

– Слушай, отстань от меня, наконец, – вскричал он. – Зачем ты ко мне привязался со своими стажерами?

– Я привязался?!

– Я ж тебе говорю, лично я глубоко плохо отношусь.

– Эта Горелова… Кто ее родители? Что вообще можешь про нее сказать?

– Отец – крупный бизнесмен. В принципе, мог организовать побег, хотя обычно в таких случаях включается административный ресурс. А сама девочка… Я с ней не успел толком пообщаться. Домашняя, на первый взгляд не производит впечатления, что… Может, как раз попробовать решила…

Х х х

Мутные сомнения и глубокие подозрения окружали мою жизнь со всех сторон. Я сам не заметил, как профессия превратила меня если не в окончательного параноика, то в человека, приближающегося к невидимой грани между нормой и миром, пропитанным липкой паутиной бесконечных заговоров и лжи.

Не то чтобы не заметил, я же не совсем тупой, наоборот заметил – духовное перерождение произошло еще в первый год моей работы. Да и в омской школе нам втолковывали насчет бесконечной паутины. За каждой фразой – намерение обмануть или ввести в заблуждение, за каждым взглядом – желание подсмотреть и использовать в своих интересах.

Что видит обыкновенный пешеход на улице Гоголя в летний полдень? Встречных пешеходов, а сбоку поток легковых автомобилей. Что замечает обыкновенный пешеход? Длинные женские ноги, двух подвыпивших студентов, пенсионерку с булкой хлеба в измятом пластиковом пакете, белый свадебный лимузин в розовых цветочках… Проходит мимо и забывает.

Не таков ментовский опер. Он все помнит. За каждым встречным – тайна и связи. Если сам не вор, значит через два рукопожатия знаком с тем, кого разыскивает тюрьма. Да и сам, если не вор, то уж точно подлец. Скольких растлил? Обманул? Обидел? Скольких водишь за нос? Каковы твои цели?

И сбоку – не река по имени Тойота, а поток просроченных кредитов, дорожных нарушений, неоплаченных штрафов. Пьяные, с купленными правами, вовсе без прав… Куда несешься ты, Русь, в бесконечном потоке? На стрелку? Дать взятку? Взять взятку? Везешь краденное? Или на обочине стремишься купить оральный секс за пятьсот рублей?

Впрочем, все это просто лирика, от чувств.

Х х х

У меня не было необходимости писать официальные письма от имени МВД, в каковых нуждался стажер Попов. Слава богу, за двадцать лет практических занятий по предотвращению преступности и прочих занятий я приобрел в Новосибирске множество знакомых из разных слоев и учреждений. Добрая женщина из телефонной компании за пять минут прямо по телефону предоставила нужные сведения, а именно, чем и кем интересовался Попов во время своего официального визита.

Позже встретимся с ней в кафе, выпьем вина, поболтаем о жизни. Это будет моей благодарностью за доброе отношение и авансом на будущее.

Х х х

Стажеры Попов и Игнатиков заявились в управление вместе. От них пахло свежесъеденными беляшами, что сразу вызвало во мне злорадные чувства. Оба невнятно поздоровались и намеревались занять свои места, но я велел стоять, где стоят, и обнаружил на лице Попова тень страха.

Несколько дней назад московские мажоры застукали меня с запахом беляшей. И чуть ли не все втроем по очереди гордо зачмырили (по-новому, залошили), что у них там, в Москве, есть уличные беляши считается худшим «западло» из всех «западл». Я тогда вовсе и не ел беляши, просто зашел в кафе на Центральном рынке к своему информатору и попутно пропитался запахом прогорклого фритюра.

– Беляши жрали? – Я сверлил взглядом вонючие фигуры, предвкушая реванш.

– Что из того? – С вызовом сознался Попов. – С каких пор это преступление?

Он, похоже, забыл свои недавние инвективы в мой адрес по тому же поводу. Вот, значит, как! В чужом глазу видим беляши, а в своем – беляшей не замечаем? Я веско произнес:

– Еда – не преступление, а образ жизни. Сегодня ты жуешь беляш, а завтра Родину продашь? Меня интересует, что вы делали…

И я называю время, когда из Центрального РОВД украли девушку.

Я вовсе не был уверен, что Попов имеет отношение к побегу. Более того, мне это казалось довольно смелым допущением. Допустим, стажер нашел свою возлюбленную, но это не означает, что он готов, ради романтического чувства, пойти на преступление. Тем более, невозможно обстряпать побег, считай, за сутки. Вряд ли он решился бы действовать в одиночку. А из знакомых у него здесь –двое московских однокурсников. У Витицина алиби, он весь день провел со мной. А Игнатиков не производит впечатления дурачка, готового по первой просьбе товарища броситься в безумное и небезопасное предприятие.

Проще предположить, что девчонка позаботилась сама о себе. У наркоманов часто возникают в голове нестандартные решения – у них мотивация посильней, чем любовь. Там – зависимость!

В общем, менее всего я считал причастным к побегу Попова. Но не зря некоторые подозреваемые впоследствии признавались, что моя внешность – голос, подобный грому, и прожигающий взгляд – любого заставят сознаться в самом тяжком преступлении, даже если ты находился от него на расстоянии ста километров и имеешь железное алиби.

Знаю я их железные алиби!

Не так давно моя дочь Лиза от первого брака, будучи взрослой девочкой, десятиклассницей, получила четверку за сочинение по литературе.

Я с удовольствием рассматривал положительную оценку, столь редкую в нашей общей жизни – моей и дочкиной. И, чтобы продлить удовольствие, задавал приятные для души вопросы: как готовилась, какую литературу изучала, что конкретно сказала учительница, не задуматься ли в свете открывшихся обстоятельств о журфаке? И даже изъявлял желание немедленно ознакомиться с замечательным образцом литературного творчества.

Однако мой, казалось бы, невинный интерес к результатам художественной деятельности побудил ее сначала зареветь, а затем сделать признание. Оказывается, в моем восхищении ей чудилась лишь нарочитая ирония.

Да, никогда в жизни ей не удавалось получить столь лестное подтверждение своим филологическим способностям. Да, несмотря на десятый класс и рост сто семьдесят четыре сантиметра, она до сих пор иногда (когда волнуется или торопится) пишет собаку через «а» в первом слоге. Да, внутренне она была готова к двойке и точно так же была готова вырвать страницу из дневника, чтобы родители не узнали. Не затем, чтобы скрыть позорный факт биографии, а чтобы лишний раз не расстраивать родных и близких. Да, она сильно увлечена одноклассником Юрой Пискуновым. И исключительно ради него пошла на подлог, то есть взяла и списала сочинение из интернета. А что делать?! Юра сильно умный, и учительница всегда зачитывает его сочинения перед классом: вот как нужно! и пусть все остальные учатся! А мне так хотелось, чтобы мое сочинение тоже зачитали, чтобы Юра понял… И пусть теперь родной отец делает с ней что хочет за всю эту правду.

Я тогда сильно испугался своего таланта добывать признания даже из самых добропорядочных своих знакомых и в самых неподходящих обстоятельствах. Вот ведь адский дар! И первая жена, объясняя свой уход к другому мужчине, одной из причин называла мой проницательный взор и недоверчивый голос:

– Так и хочется тебе признаться во всем, хотя, вроде, и не в чем. С тобой всегда как под колпаком у Мюллера. Это невыносимо!

Мне лично казалось, что я смотрю на нее с любовью и лаской, а голосом выражаю исключительно нежность.

И вот что интересно: почему-то Катя не спешит делать никаких признаний. Не действует на нее что ли? Иммунитет что ли?

Кстати, примерно через полгода после одного родительского собрания случайно открылось: практически все, в чем призналась дочь, оказалось правдой. И «сабака», и не только «сабака», и Юра, и сочинение из интернета. И да, она была готова вырвать страницу из дневника. Но на самом деле, даже списывая с дисплея, Лиза умудрилась сделать столь много орфографических, синтаксических и стилистических ошибок, что учительница, как ни старалась, не имела права поставить ничего, кроме единицы. Зато и вырывать страницу из дневника не пришлось: оказалось проще исправить единицу на четверку.

Но вернемся к текущим событиям. Стажеры пахли беляшами, стояли в дверях кабинета и своим неповторимым голосом я задал Попову вопрос, что он делал тогда-то и тогда-то.

Отозвался Игнатиков:

– А вам зачем? Это что, допрос?

– Вот именно! – я почувствовал, что пусть почти случайно, но ступил на правильный путь.

– Фамилия Гореловой легла в основу длинной цепочки умозаключений, – столь же многозначительно, сколь и туманно объяснил я. – Потом возникли другие факты.

Собственно фамилия была единственным козырем, никакими другими фактами я не располагал. И насчет цепочки пришлось соврать, не было ни длинной, ни короткой.

Игнатиков сделал шаг вперед, как бы заслоняя друга:

– Это я виноват. Это все из-за меня. Ваня вообще ни при чем. Это я его уговорил.

– Это было ясно с самого начала, – соврал я с самым наглым видом.

– Не надо меня выгораживать, – Попов встал рядом с товарищем, чтобы разделить с ним тяжкую участь. – Никто меня не уговаривал, я сам согласился. И вот еще что: доведись, я бы еще раз поступил точно так же! Так и знайте, товарищ майор! Так и запишите! 

Продолжение

Показания парочки московских дебилов поразили меня до глубины души. Не беспримерной наглостью, с которой они взялись за реализацию идиотского плана, не тем наплывом удачных обстоятельств, которая сопутствовала этому мероприятию, не потому, что до сих пор всех троих не изловили. А удивительным количеством переплетений интересов множества людей. Взять хоть меня и стажеров.

Стажер Витицин запутался в друзьях детства и финансовых аферах. След приводит его на берег сибирской реки к подпольному казино на территории базы отдыха «Обская заимка».

Подпольное казино принадлежит депутату Зонову, каковое Евгений Андреевич отнял его мошенническим образом у своего бывшего партнера Виктора Горелова, то есть дяди стажера Игнатикова.

Стажер Попов отправился в Новосибирск за невестой, а она оказывается дочерью Горелова.

Теперь ваш покорный слуга. Ибо где я есть, если не на службе у народа? Слежка за женой приводит меня почти что к «Обской заимке», хотя именно в тот момент я не обратил внимания на закрытое учреждение, обеспечивающее отдыхом и развлечениями как раз тех людей, которые понимают толк в отдыхе. И над этой базой встает зловещая фигура Зонова, у которого связь с моей женой.

И это еще не все. Слесарь Кнут Педерсен в пьяном безумии несколько раз произносит слово «казино»! Возможно, Петрович тоже один из узелков общей вышивки. Уже не говоря о триумвирате «Петрович-Катя-Зонов».

Что это, если не всеобщая паутина? Не тот интернет, а настоящая паутина, которая связывает всех-всех людей на земле? Та самая, которая через пару рукопожатий приводит к совпадению персон, смыслов, целей.

Тогда надо признать, что индийское кино вовсе не такое тупое, каким представляется. Именно сценаристы Болливуда первыми научились заглядывать в истинную суть вещей и их связей. И вот какая-нибудь «левая» девочка оказывается дочерью главного героя фильма, а два бойца, стремящихся оглушить друг друга звуками ударов, – есть не что иное, как два родных брата.

– Что собираетесь делать дальше? – спросил я.

– Товарищ майор, а вам не все равно? – вздохнул утомленный признательными показаниями Игнатиков. – Давайте, выполняйте вашу работу, вызывайте своих опричников. Только знайте, правду нельзя победить. Правда в том, что Лизе подбросили наркотики, а Зонов незаконно получил в собственность ряд хозяйственных объектов.

Бедный мальчик, ты еще не знаешь, что правда – одна из самых жалких и неудачных категорий на земле. Одним она вообще по барабану. Вторые нуждаются в ней от случая к случаю, а в основном предпочитают гораздо более универсальное средство –ложь. Третьи считают, что правды вовсе не существует, даже на самом высшем уровне архетипа. Случается, что правда предстает, как сильное и даже непобедимое оружие, но так только кажется: как правило, это не чистая субстанция, а смесь, где честности в сто раз меньше, чем всех остальных мотивов, в которых не принято признаваться публично. Часто она приходит к тем, кто очень сильно нуждался в ней при жизни, но теперь тех уже нет. Все умерли, а правда, как кокетка, задержалась на свидание на час, на день, на тридцать лет. Чем она там занималась все это время? Бухала что ли с дружками? Губы красила? Явившаяся с опозданием, правда гораздо больше напоминает злую насмешку судьбы, чем свое торжество.

Наконец, правда у каждого своя. Твоя, по сравнению с моей, не весит ничего, то есть опять-таки не существует.

– Ты же, как будто, сам опричник, – возразил я. – Даже опричник с высшим образованием.

– Это случайность. Я вообще не собирался.

– Я знаю, но это неважно. У тебя погоны на плечах просвечивают.

– Ваши погоны побольше моих будут.

– Намекаешь, что полиция – главное зло? Ты такой весь правильный, все твои поступки продиктованы благородством и стремлением к совершенству, а мы здесь созданы, чтобы препятствовать?

Они еще не знают, что их третий сокурсник предложил человеку в больших погонах два миллиона долларов. А я не сказал «нет».

– Допустим, мы повременим звать гм... опричников. Я не понимаю, на что вы рассчитываете? Это же навсегда! Или, наоборот, ненадолго. Купите новый паспорт? Увезете за границу? Жизнь в вечном страхе! В вечном ожидании! Это же международный розыск. Интерпол.

– В тюрьме, выходит, лучше, чем на пляже в Бразилии? – хмуро отозвался Попов. – Баланда ваша вкусней круасcана? Что вы такое говорите, товарищ майор. Вы сами в тюрьме когда-нибудь сидели? Вряд ли.

– Сидел один раз, но недолго, это еще в Чечне было. Тьфу, тьфу, тьфу.

– А представьте, каково девушке?

– Ты за ней в Сан-Паулу собрался? Сначала попробуй вывези ее в Сан-Паулу. Что ты там делать будешь? Пойдешь работать в тамошнюю полицию? Или в Париж, круаcсаны жрать?.. Мне-то что за дело? Чего я завелся? В принципе, у двух пап денег хватит и на Францию, и на Бразилию. Не стану я вас выдавать. Пока что только я один в курсе. Но это не значит, что другие никогда не узнают. Тем более, вы оба отличаетесь завидной способностью колоться при первой возможности. Чему вас только в академии учили? Один мой знакомый опер из СИЗО уже тобой интересовался. Ты уже наследил!

– И что делать? – осторожно поинтересовался Игнатиков.

– Теперь вы у меня совет спрашиваете? Чтобы я в вашу банду вступил и вам все планировал? Где вы ее спрятали?

– Этого мы вам не скажем, – с решительностью объявил Попов. – Вам же лучше, и нам спокойней.

– Это я к тому, что ее сразу начнут искать по всем адресам отца. И твои контакты могут проверить.

– Знаем. Не маленькие

– Вообще-то у нас другой план, – заявил Игнатиков. – Мы собираемся вскрыть всю эту аферу, и с рейдерами, и наркотики ей подбросили, вы же понимаете.

– С чего начнем?

– Пока не знаем.

Несмотря на всю юношескую глупость и московскую позолоту, сейчас они мне почти что нравились. Я даже перестал обонять беляши. И потом - некоторые из наших целей совпадали.

– Талантливо!

Я помолчал и, наконец, перевел разговор в практическую плоскость:

– Для начала мне нужно встретиться с вашим дядей Гореловым.

– Зачем?

– Расспросить о депутате.

– Вы взаправду хотите помочь? – не поверил Игнатиков. – Мы не просто так, мы заплатить сможем. А с дядей встретиться, хоть сейчас можем к нему поехать.

Верно говорят, в Москве все деньги. За пару дней уже дважды щедрые коренные москвичи предлагают пополнить карман.

Беседу прервал звонок из Колывани. Капитан Костман спешил поблагодарить проверяющего из областного управления и поделиться новыми сведениями:

– Товарищ майор, Серега, это гениально! Снимаю перед тобой шляпу, то бишь фуражку. Твой источник из «Паруса» сработал! Уборщица все рассказала, хоть и ломалась полдня. Представляешь, сначала по-русски вообще не понимала. Но при помощи еврейского долготерпения я всего за полдня открыл в ней чакры. Может, мне лингвистическую школу открыть для выходцев из Средней Азии? Там, если покопаться, все может обернуться очень серьезными событиями. Этот труп, Эшонкул Сайныкреддинов, оказался братом твоей уборщицы. Как ее? Абдукаххор Сайныкреддинова… Только не падай. На базе отдыха «Обская заимка» уже минимум год действует крупное подпольное казино!

Костман выдержал паузу. Я не хотел портить ему удовольствия:

– Не может быть!

– Я тебе говорю! В «Обской заимке» утопленник сначала был строителем, потом произвели в охранники. А потом пропал. Сестра рассказывает, там много работников-иностранцев из ближнего, так сказать. Кормят, платят неплохо, взамен требуют держать язык за зубами. Телефон выдают раз в неделю, связаться с семьей. За периметр почти не выпускают, разве особо доверенных… Или у Эшонкула нашли несанкционированный телефон, или еще что… Может, сбежать затеял… Как думаешь, теперь я майор?

– Минимум подполковник, – пообещал я.

– Серега, я обязательно укажу, что ты сыграл основную роль в раскрытии.

– Пока не торопись указывать. Там до раскрытия – как пешком до Сан-Паулу, – я бросил взгляд на Попова. – Нужно проверить, разобраться.

– Не терпится! Кому положено, тот пусть проверяет и разбирается. Все равно там уже не мой район. Меня и не пустят.

– Не, погоди. У тебя пока ничего, кроме Абдукаххор. И че? Дело даже не в том. Понимаешь, самый главный в том казино – депутат Госдумы. Против них запрещено копать, не хуже меня знаешь. Как бы тебе из капитанов в старлеи не вернуться.

– Так ты в курсе насчет казино? – из телефонной трубки донеслось разочарование. – Откуда про депутата знаешь?

– В общем, не спиши докладывать. Мы туда вместе сходим, я тебе обещаю. Сыграем на рулетке. Все будет, как надо.

Х х х

Встреча с бизнесменом Гореловым переносится на пару часов.

Сразу после Костмана позвонил Шишкин из следственного и вялым похмельным голосом предложил зайти. Я сказал, могу через пару часиков.

– А раньше? – настаивал Шишкин

– Чего стряслось-то?

– Чем раньше, тем лучше для тебя.

Х х х

Кто же отказывается от лучшего для себя?

Мы со стажерами свернули военный совет. Я смазал лыжи в следственный комитет, но по пути в коридоре управления столкнулся с полковником Карамелем. Фамилия такая – Карамель. По имени-отчеству зовется Русланом Александровичем.

Карамель был настоящим полковником, настолько толстым, что занимал фигурой половину коридора. А если шел с обеда, так и весь коридор. Как раз он шествовал из столовой, и я не смог вписаться в узкий просвет. Тугой, как футбольный мяч, но огромный, как сам земной шар, живот отбросил меня на несколько метров назад. Я чуть не упал. Чтобы скрыть неловкость, радостно воскликнул:

– Руслан Александрович, а я вас ищу.

Тот с трудом нашарил глазами мою худую фигуру в глубине коридора и произнес странную фразу:

– О, Сергей Иванович! Вы еще на свободе?

 

Продолжение

 – Впрочем, рад, пройдемте, – так полковник смягчил свою странную фразу.

В кабинете он с облегчением опустился в кресло, изготовленное, очевидно, по спецзаказу. Из-за огромного торса ручки казались коротенькими и на самом деле едва дотягивались до края стола.

Я завел осторожный разговор о Петровиче. При жизни Петрович непосредственно подчинялся Карамелю.

– Ты отстранен от дела, – возразил полковник. – С какой целью интересуешься?

Я сбивчиво залепетал что-то о долге дружбы. Руслан юлил, не желая выдавать ведомственных секретов. Наконец, я брякнул напрямик:

– В последнее время Петрович занимался одним подпольным казино…

– С чего ты взял? – Карамель вздрогнул, будто сзади из подворотни на него напал грабитель.

– Работа такая.

А он вдруг как заорет:

– Товарищ майор, идите на хрен со своим бредом!

Я опешил. В целом я с симпатией относился к полковнику, во всяком случае в хамстве его никогда не замечал.

Полковник проворно выбрался из кресла, схватил меня за руку и поволок вон из кабинета, словно нашкодившую кошку. От неожиданности я даже не сопротивлялся, тем более что хватка у Руслана Александровича оказалась, как у грейдера.

В коридоре он прижал меня к стене и, приблизив свое лицо к моему, насколько позволял живот, зашипел:

– Сергей Иванович, вы редкий идиот! Вы даже на конкурсе идиотов заняли бы второе место!

– Почему только второе? – подыграл я, вспомнив его любимый анекдот.

– Да потому, что вы идиот! – с удовольствием закончил полковник.

После грубой депортации из кабинета я начал приходить в себя и понимал, что ляпнул что-то не то. Из нависшего надо мной рта после обеда воняло беляшами. Что происходит? Неужели в стране вся нормальная еда кончилась?

– Как узнал? – полковник продолжал расплющивать меня о стену.

Из-за отсутствия воображения я завел ту же ерунду про цепочку размышлений, которую уже плел сегодня перед стажерами.

– Об этом знали только три человека, – не дослушал Карамель. – Я, Петрович и… еще один.

– Слесарь?

– Какой Слесарь?

– Значит, знали четверо. Четвертый – Слесарь по кличке Кнут Педерсен. Я пятый.

– Что еще знаешь?

Я пожал плечами.

– Знаешь, что за казино, где оно?

Я кивнул, стараясь дышать как можно реже.

– Шустрые вы, ребята. Чье казино тоже знаешь?

– Вы его боитесь?

– Ну, вот и не лезь, куда не следует. Пока не позовут. И болтай поменьше. А лучше вообще молчи. Особенно в моем кабинете.

 

Х х х

 

Встретиться с Гореловым сегодня было не суждено.

В кабинете Шишкина опирался задницей о подоконник еще и дежурный адвокат, что меня сразу насторожило. Мы пересекались пару раз, но имени я не помнил.

– Такое дело, – объявил Шишкин без преамбул. – Тебе предъявляется обвинение в убийстве. Сейчас я вас допрошу, как полагается, потом отправишься в суд, а потом сам знаешь куда.

– Чего? За что?

-- По обвинению в убийстве сотрудника полиции Алексея Петровича. Да вам, наверное, самому лучше известно - за что.

– Ерунда какая! Есть доказательства?

Я совсем было собрался опрокинуть стол, стул или еще что-нибудь в этом роде и дать деру. Куда? Зачем? Хотя бы просто подальше от капкана. А там пусть ищут. Но в кабинет вошли два сержанта с автоматами и наручниками наготове.

– Вовсе не ерунда, вот у меня тут… вполне достаточно, – для иллюстрации следователь пролистнул дело. – Все сходится, как в расписании поездов. Показания администратора пансионата «Парус»… Мой тебе совет, у тебя единственное смягчение, что ты был в состоянии аффекта от измены жены. Петрович был убит заточкой в сердце. Помнишь, в Чечне ты точно так же убил одного местного у него дома? Точно в сердце и именно заточкой. Почерк подделать нельзя. Тогда тебя отмазали, теперь ты в надежных руках.

– В твоих что ли?

– На берегу, где ты сбросил труп, найдены следы твоего протектора.

– Это я туда позже приезжал для осмотра.

– Кроме того, есть свидетель, как ты избавлялся от трупа.

– Корытин?

– Вот, сам все знаешь! Я еще твое чеченское дело затребую, может тебе по нему еще что-то причитается?

Молодец Касторкина. Классно сработала. Я протянул руки для наручников.

 

Х х х

В камере БС, кроме меня, оказалось еще шестеро так называемых бывших сотрудников.

Двух эмчеэсников или, проще говоря, пожарных, взяли на краже. Потушить-то они потушили, но попутно прихватили из обугленной квартиры некоторое количество ювелирных изделий. Парни уже во всем честно признались и теперь дожидались исполнения формальностей, чтобы отправиться к месту основной дислокации.

Подполковник по экономическим преступлениям сел за взятку. Он, кажется, еще сам для себя не решил, брал или не брал. Подполковник отличался скрытным нравом, предпочитал отмалчиваться. Но тюрьма лучше всякого рентгена определяет родимые пятна. Лишь по поводу суммы среди местной клиентуры существовали разногласия – от трехсот тысяч рублей до двух миллионов в той же валюте. Если судить по званию и по серьезному выражению на лице, скорее два миллиона. Впрочем, всякое случается. При этом подполковник, как и я, оказался бывшим участником чеченской кампании. Из-за чего я сходу испытал к нему если не симпатию, то сочувствие.

Сам я не стремился узнать подробности из жизни моих случайных попутчиков. Но, как писал Ленин, нельзя жить в тюрьме и быть свободным от нее. Ленин знал толк в тюрьме и был очень наблюдательный человек. Сам я еще не переступил порог камеры, а все уже знали, что на мне два убийства.

Нижнюю часть моих нар придавил прапор-мародер, кстати, тоже бывший «чеченец». Месяц назад первым обнаружил труп на улице и снял с него банковскую карточку.

Следующему члену экипажа, довольно взрослому дяденьке лет пятидесяти, в данный момент «шили дело» о подделке финансовых документов в бухгалтерии крупного завода. Ментом он служил недолго, не больше года, случилось это давным-давно после демобилизации из советской армии, но яркий факт в биографии уже позволял ему попасть в привилегированное общество бээсников. Колбасой здесь, конечно, не кормили, зато никто никого не принуждал стирать чужие носки.

По-настоящему меня интересовал лишь один пассажир вагона в ад. У этого пассажира, впрочем, оказался билет до ближайшей станции, в общем, в ад он не собирался.

После некоторых усилий я вспомнил имя – Леонтий Тимченко. Как был, так и оставался прапором внутренних войск по хозяйственной части, то есть по тыловому обеспечению. Как ни странно, чеченская война не обошла стороной и Леонтия. Там этот хозяйственный человек не растерялся и быстро наладился продавать гранаты любому, кто платил. Понятно, что наши были плохими покупателями, им гранаты выдавали бесплатно, зато чеченцы так любили взрывчатые вещества, что денег не жалели. Вернее, очень жалели, но все равно платили.

Первоначальную оперативную информацию на Тимченко нарыл опер вроде меня, из Челябинска. Когда сменился состав временного райотдела, дело перешло ко мне по наследству. По-хорошему, следовало передать тыловика контрразведчикам или в прокуратуру. Но я этих товарищей всегда недолюбливал. И на корпоративном уровне, и вообще тогда вооружение разворовывалось железнодорожными составами. Только воровали чины повыше прапорщика. А контрразведка не могла быть не в курсе.

Я сначала-то сгоряча заехал Тимченко по печени. Раза два. А потом пожалел отца семейства и закрыл дело. Тем более мне тогда уже было не до посторонних прапорщиков, меня самого должны были вот-вот посадить за убийство.

Нынешний Тимченко оброс десятком дополнительных килограммов личного веса, а также приобрел серьезный кровоподтек, чуть не во всю морду, как раз во время задержания. Приняв в организм пару лишних промиллей, управлял автомобилем практически в трезвом состоянии. Был остановлен жезлом, но сдаваться не захотел, кинулся на людей при исполнении с кулаками, провел пару удачных атак и был остановлен еще раз – на этот раз прикладом автомата как раз по морде.

Сначала ему сильно светило. Тридцать тысяч рублей штрафа и два года без автомобиля – не в счет. Ему светило сопротивление сотрудникам милиции и двадцать граммов героина в бардачке. Сам Тимченко был чист перед наркотиками. Героин предназначался молодой подружке: без допинга престарелому прапорщику девушка больше не давала.

Вагон подрагивал, чтобы вот-вот отправиться в ад. Однако отправление задерживалось. Сначала сотрудники согласились забрать заявление о сопротивлении. Затем из дела исчез героин. Выражаясь поэтически: остались штраф и лишение прав. За такое в СИЗО не держат. На завтра был намечен счастливый миг освобождения из-под стражи.

Прошлая жизнь Леонтия Тимченко меня почти не интересовала. Привлекало его светлое будущее.

За пару дней до моего ареста в открытом бассейне базы отдыха «Обская заимка» плескался владелец бизнеса депутат Зонов, а начальник службы безопасности и правая рука Зонова Василий Кузменкин откинулся в шезлонге у края воды.

– Искупался бы, Вася, – позвал Зонов. – Жарко.

– На работе не купаюсь, – отшутился Кузменкин. – И вообще предпочитаю волны Индийского океана.

– А я предпочитаю, чтобы меня оставили в покое, – отплевываясь, депутат уцепился за бортик. – В последнее время вокруг слишком много шума. Сначала труп. Тут еще ты открываешь стрельбу. Захват неудачный. Че происходит? Компьютерщик докладывает о возросшей активности вокруг моих дел. Кто-то вьется вокруг наших файлов. Майор ходит, мною интересуется. С чего вдруг? Москвичи. Может, и не стажеры они вовсе, а законспирированная группа, которую по мою душу прислали?

– Не думаю. Больно молодые. Я точно знаю, что без всякого профессионального опыта. В общем, любое спецзадание исключено. С Витициным разберусь в ближайшие день-два. Он нас больше не побеспокоит.

– А майор?

– Думаю, что это случайная персона. Слышал звон, да точно ничего не знает.

– Случайная, не случайная, а мне он не нравится. Можно сделать так, чтобы я про него навсегда забыл?

– Исполним.

– Только ты, Вася, со своими радикальными методами не переусердствуй. И без тебя в стране демографическая ситуация неважная. Других способов нет что ли? Майор так и так под подозрением. Надо подтолкнуть, ускорить, нажать, куда надо. Я понятно ставлю задачу?

О том, что такой разговор состоялся, я узнал через несколько дней.

Х х х

На допрос к оперу СИЗО Расулу Кривошееву меня доставили в хорошо знакомый кабинет, я несколько раз здесь бывал, разумеется, с другой стороны барьера, то есть стола.

Мои стажеры погорячились, обозвав здешние кабинеты грязными и вонючими. У них там в Москве камеры коврами что ли застилают? Наоборот, после недавнего ремонта здесь хотелось поселиться навсегда. Шутка. А следователи не любили здесь работать, это точно, но по другой причине – из-за постоянных очередей: мало кто выдерживал регламент. Иногда общение с подследственными превращается в увлекательный процесс, круче голливудских фантазий, невозможно оторваться.

Руки мне Расул не подал. Однако заметил:

– Я тебя обвинять не собираюсь. Еще неизвестно, как бы я сам поступил, если бы узнал про свою жену… Да еще с лучшим другом…

– И никто не знает, – согласился я. – Если что, я Петровича не убивал.

– Здесь сначала все так говорят, что не убивали, не грабили, чужого не брали. Ты не хуже меня знаешь. Говорю же, обвинять не собираюсь. Но влип ты по полной, как пуля в дерьмо. Касторкина подготовила такую доказательную базу – зачитаешься. Похоже на дипломную работу: параграф к параграфу. Допрашивать я тебя тоже не собираюсь. Просьбы есть? Жалобы? В камере все нормально? Контингент, вроде, приличный. Вот прихватил для тебя, держи сигареты. Ты какие куришь? Две пачки «Явы» хватит на первое время?

– Я не курю. Но сигареты возьму. Знаешь, в камере пригодятся.

– С тобой тут встретиться хотят. Постарайтесь уложиться в пять минут. Ну, край – в десять.

Расул вышел. Хоть бы это была Катя, загадал я. Вернее не загадал, а попросил. Будучи человеком нерелигиозным, я не знал, кому именно следует подавать подобные просьбы. Поэтому отправил мессидж прямо в сердце вселенной. Говорят, что есть и такая технология. Посмотрю на нее, может, последний раз, повинюсь. Но вообще я не смог бы объяснить, зачем мне нужно ее увидеть. В середину вселенной сигнализировала химия поврежденного любовью и ревностью мозга.

Вселенная отреагировала мгновенно. В кабинет вошла Катя с пухлой сумкой в руках.

– Зачем ты это сделал? – сходу спросила она.

– Что?

– Ну, и дурак. Вот и сиди теперь.

Сочувствие было последним навыком, которым владела Катя. Точнее, вовсе не владела. Иногда меня бесила ее безапелляционная прямота. Думаю, даже Иисусу в тяжелые для него минуты она могла сказать, дескать, сам виноват, мог бы придумать что-нибудь, вот и виси теперь. В мире существовала только она, прочие служили для того, чтобы обеспечивать мировое свечение вокруг. Как вышло, что она превратилась в центр моей жизни?

– Ах да, как ты тут? – вспомнила она о приличиях. – Как тут кормят? Что было на обед?

Как будто приехала в пионерский лагерь на родительский день.

– Как на курорте, – я не стал вдаваться в подробности. – Котлеты, пельмени.

Кажется, Катя мимолетно удивилась разнообразному меню, но тоже решила не уточнять.

– Я тут принесла, – она достала из сумки упаковку апельсинов. – Я же не знаю, что можно. Ты следил за нами?

Я кивнул, принимая апельсины.

– Ты все неправильно понял. Я вообще ни в чем перед тобой не виновата. Теперь-то можно сказать. Чтоб ты знал, я журналистка!

С большой буквы Ж.

– …В мои профессиональные обязанности входит поиск жареных фактов…

Как высокопарно. Журналистка! Хоть бы курицу научилась жарить, потом бы другие факты искала.

– … Я обнаружила в Новосибирске след подпольного казино. Я там даже была несколько раз.

В принципе, я не удивился. Можно даже предположить, как ты его обнаружила и как там оказалась. Позвал Зонов, с которым у тебя роман?

– …Я тщательно готовила материал, чтобы он прошел по всем каналам. Не только новосибирским, а по всем федеральным. Что мне Новосибирск, жалкий городишко, затерявшийся среди снегов.

Сейчас, в аккурат, лето, где-то плюс тридцать. И Новосибирск затерялся среди зеленых берез и вызревающей редиски. А я затерялся в общей массе зеков.

– …Вот увидишь, это будет бомба. Ты еще будешь гордиться мной.

Лежа на нарах, мои новые товарищи будут обсуждать симпатичную журналистку из последнего выпуска новостей, а я, дожевывая пайку, с гордостью сообщу, что это моя жена. Вот только через десять лет, когда я выйду плешивым стариком с единственным зубом на две десны, жена не будет встречать меня возле КПП с кастрюлей борща, и вообще ждать не собиралась и не обещала. И при жизни-то у нее с чужими мужиками получалось лучше, чем с борщами.

– …Оказалось, что Петрович тоже тайно копает под казино. Это плохо, потому что я уже получаюсь не первая. Основной посыл как раз должен был звучать, что, мол, под боком у коррумпированных новосибирских полицейских вовсю процветает тайный игорный бизнес! Мы с Петровичем все обсудили. Договорились действовать сообща, раз уж я все равно в курсе. Тем более, Петрович в жизни не видел ни одной рулетки, а я, как-никак, уже была туда вхожа. И все равно новостной приоритет остается за мной. Вот и все. Понимаешь, все! Между нами ничего не было, ну, в этом смысле, как ты подумал. Я не могла тебе рассказать! Понимаешь? Наверное, Петрович тоже не имел права болтать. Мы тайно встречались несколько раз. Из пансионата «Парус» он следил за казино, записывал номера машин, иногда ближе подбирался. Там еще одна полянка есть, с которой можно просматривать территорию.

Если все правда, по крайней мере понятно, зачем человеку бинокль. Полянкой, в принципе, можно объяснить зеленые и желтые пятна на одежде.

– … Ты думал, между нами роман? Ничего похожего! Это я тебе заявляю, как на последнем суде.

Звучит правдоподобно. Да и Петрович не совсем из тех людей, которые мужскую дружбу готовы променять на интрижку с женой друга. Теперь, кажется, я это понимаю. Или я преувеличиваю значение мужской дружбы? С мужской дружбой все понятно, зато сексуальная энергетика еще не до конца изучена. Ой, как не до конца! Самой природой заложено, чтобы она была всепобеждающей, иначе из-за мужской дружбы, не ровен час, кончится сама природа. Возможно, ученые будущего научатся при помощи каких-нибудь производных сексуальной энергии, пронизывающей пространство, отапливать огромные города или запускать ракеты в глубокий космос. Поэтому, что я могу сказать о приоритетах Петровича, если не способен разобраться в себе?

– Что вас связывает с Зоновым? – задал я провокационный вопрос.

– Ты и про Зонова знаешь? Да то же самое! Я хочу все это раскрутить.

– Вы договорились о свидании завтра…

– Ничего себе! Откуда тебе известно?..

– Свои каналы. – Разумеется, не стоило признаваться в банальном диктофоне.

– Так знай, на четверг был запланирован захват казино. Спецназ, все дела. Петрович сказал, что я не участвую. Ни хрена себе! Я была там с самого начала! Теперь, когда Петровича не стало… Ты меня извини, конечно, за прямоту.

Я кивнул.

– …Будем называть вещи своими именами!.. Естественно, полицейскую акцию отложили. Но я-то свою акцию не отменяла! Завтра там большая игра, я собираюсь все снять на скрытую камеру. Там такие люди будут из Центра!

– Говоришь, ты там уже бывала несколько раз? – уточнил я.

Еще с минуту мы выясняли отношения, пока нас не прервал Расул. Я надеялся, что хотя бы в конце свидания Катя меня поцелует. Хотя бы в щеку. Но ей это показалось излишним; или постеснялась постороннего человека.

Расул посмотрел на часы:

– К тебе еще один человек просится. Хорошо, что я сегодня добрый. Короче, еще пять минут.

Продолжение

На этот раз встретиться со мной пожелал стажер Саша Игнатиков. Тоже с сумкой.

– Сергей Иванович, никто из нас не верит, что вы убийца, – заявил он, однако при этом невольно вильнул глазами в сторону, каковое увиливание заставляло усомниться в искренности уверений.

– Что нового?

– Ничего. Понятно, что все ниточки-веревочки тянутся к Зонову. Может, взять его в частном порядке да побеседовать по-хорошему?

Саша изобразил хук правой.

– Спецкурс по пыткам сдал на отлично?

– А у нас не читали, – растерянно пробормотал Игнатиков, приняв иронию за чистую монету. – Но я в кино много раз видел… Вот, вам Витицин передал. Я поэтому и пришел. Он сказал, что это может быть срочно. То есть я бы, конечно, и так пришел, повидаться… Мы бы все пришли!

Стажер выудил из сумки планшет, передал мне, ткнув в нужный файл.

Воспользовавшись нашими новыми партнерскими отношениями (все же парень обещал мне два миллиона долларов), я попросил Витицина разобраться с закодированными файлами внешнего диска, незаконно изъятого мною из квартиры Петровича. При этом стажеру было сделано внятное внушение: если окажется нечто интимное, не пугайся, отдай мне и сразу забудь. Как раз Игнатиков и доставил результат расшифровки.

Просматривая тексты и фотографии, я рассеянно поинтересовался здоровьем пострадавшего. Но тут же забыл про его существование, углубившись в чтение и рассмотрение. Для меня это было точно посильней, чем «Фауст» Гете.

На внимательное изучение документов не хватило бы времени, но и при беглом просмотре открывались необычные перспективы.

Я по памяти набрал в планшете ссылку, а также автомобильный номер и велел стажеру немедленно этим заняться:

– Здесь фотография протектора, а это номер машины, которую нужно проверить на предмет совпадений. А Витицину скажешь…

Я объяснил, что передать Витицину, где найти машину, и пообещал к завтрашнему дню сформировать план действий:

– И вот что, завтра возле КПП, слева, где кусты, должна стоять машина с водителем. С десяти утра. Не такси. На улице поймаешь частника. Деньги отдашь заранее за три часа вперед, сколько спросят. Сидите в машине до часу дня и никуда не отлучайтесь.

– Зачем?

– Пока сам не знаю.

Вернулся Расул. Только у двери Игнатиков вспомнил, что в тюрьму не принято являться с пустыми руками:

– Я по пути… Я ж не знал, что тут можно передавать. Вижу, вы любите фрукты. Вот вам еще.

С этими словами стажер достал упаковку апельсинов, неотличимо похожую на ту, которая теперь лежала на столе и еще хранила тепло Катиных рук, точнее запах ее парфюма. Скорей всего, оба посетителя приобрели гостинцы в последний момент в продуктовом магазине рядом с КПП.

В камеру я вернулся, словно Дед Мороз.

Мне-то было плевать на содержание продуктовых передач, сам я еще проголодаться не успел и по колбасе не соскучился. Зато спутники явление апельсинов восприняли с энтузиазмом. В пропахшей потом камере запахло зимней свежестью, Новым годом, а затем и «Явой».

Х х х

Державшийся до этого нейтрально тыловой прапорщик Леонтий Тимченко не стал изображать амнезию, когда я пошел с ним на контакт. Я, говорит, думал, может, вы, товарищ майор, против, чтобы я вас узнавал, а так-то, конечно, я вас сразу узнал:

– Вы мне очень помогли, там, в Чечне, я очень помню, – бормотал он сбивчивым шепотом, неимоверно потея всем своим синюшным лицом и остальным туловищем. – Благодарен и спасибо до сих пор, благодарность моих размеров не имеет границ.

Он так и сказал. Несмотря на полнейшую бессмыслицу последнего тезиса, я благосклонно кивнул. Леонтий продолжал:

–Завтра я выхожу. Что бы с вами ни случилось, куда бы вас ни отправили, я буду вас поддерживать. Подогревать постоянно. Раз в неделю вы точно будете получать от меня посылку. Или сколько там положено посылок? Сколько положено, столько и будет положено. Каждого десятого каждого месяца! После зарплаты. Как закон. Еда, колбаса, сгущенка, сигареты. Деньги тоже будут, разумеется, в определенных пределах, сами понимаете, мои пределы имеют границы.

Ясней ясного: если я здесь застряну, ни одной посылки никогда не увижу. Типаж слишком известный, чтобы таким доверять. Зачем я его безнаказанно из Чечни выпустил? Тогда он показался жертвой обстоятельств, почти такой же жертвой, как я – душевный такой, открытый, семейный, русский, наконец. А может, как раз не зря отпустил, если он мне завтра пригодится.

– Выйти завтра не получится, – прошептал я. – Только послезавтра.

Тыловик не на шутку перепугался:

– Почему это? Что это?

Человека можно понять. Лишний день в тюрьме – это вам не субботний день на пикнике в кругу родных и близких. За решеткой каждый час похож на жирную гусеницу, никак не проползет мимо. Мне уже самому надоело, хотя я даже еще не успел переночевать.

– Хотите мне помочь из соображений благодарности? Сделаем так: завтра я выйду вместо вас. А вы поедете домой на следующий день. Тогда мы квиты.

– Как это? Объясните, товарищ майор.

– Завтра, когда за вами придут и позовут, вместо вас выйду я, отзовусь на фамилию Тимченко, как на родную. На вечерней поверке… а если невтерпеж, даже раньше, бейтесь в дверь головой, зовите охранника: Что за ерунда! Я должен был сегодня выйти! Какое вы имеете право? Моя фамилия Тимченко! Это беспредел! Нарушение базовых принципов! Я буду жаловаться в ООН! Объясните, что, когда вас вызывали, вы как раз уснули, а этим воспользовался неизвестный вам жулик. Перед этим вы не спали две ночи из-за жары, пота и тараканов… Когда, наконец, в стране научатся уважать личность, относиться к человеку не как к скоту и установят кондиционер?!

– Я не могу уснуть, это правда, но это не значит, что я бы проспал самый важный момент.

– Всякое случается. Всякое бывает! Проспать можно всегда, это неотъемлемое право гражданина! Примерно так вы будете кричать. У вас получится. Вас задерживать не станут. Ну, допросят напоследок. Твердо стойте на своем, мол, спал и проспал, и ни в чем не виноват.

Не зря Тимченко всю жизнь провел во внутренних войсках, он прекрасно был осведомлен о подобных технологиях и лишних вопросов не задавал. Но проявлял колебания.

– Знаете, товарищ прапорщик, – заметил я, повышая голос. – Если что, я местным стукну, как ты в Чечне менял жизни русских солдат на гранаты для боевиков. Знаешь, что с тобой станет на фоне всеобщего патриотизма?

– Тише вы! – зашипел Тимченко. Угроза на самом деле таила в себе серьезную опасность. – Зачем так громко?

Х х х

На следующий день все произошло почти так, как планировалось.

На случай дотошного инспектора я выучил наизусть данные паспорта Леонтия Тимченко.

Час свободы приближался. Тимченко дрожал то ли от страха, то ли от огорчения из-за непредвиденного ограничения свободы еще на сутки. Я сам волновался и не обратил внимания, когда позади Тимченко нарисовался один из пожарных. Его огромный кулак неожиданно обрушился на плешивую голову тыловика. Леонтий произвел громкий метеоризм и обмяк, словно пронзенный иглой старый воздушный шарик.

Я замер от неожиданности.

Подполковник-экономист, сидя на нарах, поинтересовался:

– Он, правда, гранаты чеченцам продавал?

Я понял, что это серьезно. Судьей я быть не собирался:

– Дело закрыли за отсутствием… Точно никто не может сказать…

– Понятно, – подполковник зловеще потянулся.

Сержант-мародер подвигал челюстью. Обыкновенно таким образом борцы и боксеры разминают шею перед тем, как кому-нибудь накидать. Я знаю, я сам так делаю.

Все обитатели камеры принимали в происходящем живое участие. Кроме бухгалтера, обворовавшего завод, бухгалтер старательно отворачивался к стене и даже неумело изображал храп.

– Здесь наверняка утверждать нельзя, – настаивал я, жизнь Леонтия повисла на волоске. – Зачем вы это сделали?

Пожарный как бы даже с некоторым удивлением осмотрел свой кулак, и они с товарищем принялись укладывать тряпичное тело на нары…

– Рауш-наркоз, – вместо пожарного ответил подполковник. – Это даже полезно, даже в медицинских учебниках написано. Не парьтесь, майор, будет жить. Это ж все для вас. Думаете, вы с ним договорились, и он честно притворится спящим, когда придут выпускать на волю? Сколько вы были знакомы? Несколько часов в Чечне, вчера и сегодня? Лично я с ним две недели делю жилплощадь. Никуда бы вы не вышли под чужой фамилией. Он вас кинет при первой возможности. Зато теперь выйдете. Действительно вроде как спит.

Судя по тому, с каким вниманием слушали подполковника, именно он спланировал операцию и распределил роли.

– Почему вы это сделали? Вам-то что с того? Вы ж меня не знаете.

– Зато я его знаю, – подполковник брезгливо кивнул на Леонтия. – Я и тебя знаю. То есть не лично, но слышал несколько раз. О тебе с уважением отзывались люди, которым я доверяю.

Продолжение

Х х х

Существовала реальная угроза, что меня узнает кто-нибудь из сотрудников СИЗО. Но, во-первых, я старательно смотрел в пол, и потом, все же я не Иосиф Кобзон. Пока все шло в штатном режиме.

Невыносимо долго инспектор пытался найти сходство моего лица с фотографией Тимченко. Мы не братья-близнецы, но на руку сыграл тот факт, что после удара прикладом лицо прапорщика представляло один сплошной кровоподтек, именно этот снимок разглядывал инспектор.

Я расписался в указанных местах, получил личные вещи Тимченко и уже был готов с чистой совестью сделать последний шаг к свободе, как вдруг в тесном тамбуре КПП столкнулся с Расулом. В глазах опера вспыхнуло удивление. Я понял, что план летит к черту.

Я прямо-таки разглядел, как внутри организма заработал маятник. Он никак не мог решить, как поступить. Маятник качнулся, и вот передо мной уже висели три дополнительных года за побег. Маятник качнулся…

…Расул опустил глаза и прошел мимо, стараясь не коснуться. Какой мотив взял верх? Явился образ распутной жены, и человек спросил: как поступить? может быть, образ действий майора Летягина самый верный?

Х х х

Машина стояла в условленном месте. При моем появлении у стажера Игнатикова открылся рот. Он определенно не ожидал меня увидеть, предполагая иное развитие событий, однако удержался от расспросов. С места водителя через окно на мою фигуру с любопытством уставилось молодое лицо симпатичной блондинки, при этом вокруг нее оказался свежий, довольно дорогой «Лексус».

Стоило коснуться ручки дверцы, как на территории СИЗО включилась сирена, будто я включил сигнализацию. Скорее всего, тревогу подняли из-за меня. Сработали служебные инстинкты Расула? Или произошло другое ЧП? Но, как однажды выразился писатель Хемингуэй, если колокол звонит, значит, это по тебе. Я запрыгнул на заднее сиденье и велел трогаться. Приходилось напрягаться, чтобы голос звучал спокойно, и хрупкая водительница не свалилась в обморок от страха.

Идиот стажер! Не мог выбрать транспорт проще и неприметней, а водителя из нормальной гендерной категории!

«То, как зверь, она завоет, то заплачет, как дитя». Пушкин! С вьюгой такое тоже случается, и все же главный поэтический гений России за двести лет предвидел, как будет звучать сирена СИЗО в Сибири в двадцать первом веке. Вся улица Волочаевская, от проспекта Дзержинского до барахолки, погрузилась в вой и страх.

– Это побег? – хладнокровно поинтересовалась блондинка, втянув носом воздух и разворачивая машину.

Бесспорно, ванна мне не помешала бы. Запахи камеры отличает необыкновенная липучесть, теперь одежду только химчисткой можно исправить.

– Похоже на то, – признался я, потому что впопыхах не смог придумать иное, более приличное, объяснение.

Я был готов к тому, что барышня примется тормозить, тогда придется вытаскивать ее из машины, брать управление на себя. Может, это и не самый плохой вариант. Но мы уверенно набирали скорость.

Ворота тюрьмы разошлись, на хвост «Лексусу» свалились два автомобиля, раскрашенных в цвета МВД. Включились мигалки, вой сзади превратился в хор.

Не стану описывать подробности невероятной поездки, скажу только, что мы несколько раз оказывались на встречной полосе и были на волосок от смертельного лобового поцелуя, однако прекрасная блондинка всякий раз успевала крутить руль, будто тренировалась для съемок в сериале «Форсаж». При этом сворачивала в самые немыслимые переулки частного сектора. Даже я, человек, которому по долгу службы положено знать все подворотни в городе, скоро перестал понимать, где мы находимся.

Остановились возле глухого забора из металлического профиля. Звук полицейских сирен удалялся, пока не растаял.

Стажер, профессионал мотокросса, открыл дверцу и с благодарностью взглянул в чистое небо.

– Больше никогда не сяду в машину, которой управляет женщина, – заявил он, ни к кому не обращаясь.

– У вас замечательно получается, – похвалил я. – Попробуйте отправить резюме в «Формулу-1». Где учились?

– Нигде. Я только вчера права получила. В автошколе ездила. Сегодня мой первый самостоятельный… э-э…

– Полет? – подсказал Игнатиков.

– Где мы? – девушка растерянно обводила глазами местность.

Отняла руки от руля. Руки тряслись прямо от локтей, как после отбойного молотка. Перехватив мой взгляд, снова схватилась за руль.

– Ты где такую взял? – обратился я к стажеру.

– На улице, вы же сами велели. Поднял руку, она остановилась. Я какому-то корыту махал, а она останавливается. Я понятия не имел, что в Новосибирске подрабатывают на «Лексусах». Зря вы ноете, что у вас уровень жизни низкий, а в Москве не знают, куда деньги девать.

– Просто стало страшно одной, одиноко. Я ж ни одного знака толком не выучила. Думаю, приличный молодой человек. Думаю, поедем, он мне будет подсказывать, где разгоняться, где сворачивать. И деньги не лишние.

– Чья машина? Мужа?

– Почему сразу? Сама заработала. Я неплохо зарабатывала, руководила отделом продаж в… одной компании, по орехам там, изюму. Откаты, то-се. Тут компания взяла и накрылась. А мужа пока нет.

– Поэтому у нас малый бизнес и не развивается, что каждый норовит стащить при любом удобном случае, – нравоучительно заметил Саша Игнатиков, близкий к этим кругам и их нравам.

– Она не из-за меня, – обиделась блондинка. – Чего я там стащила? Мне только на первый взнос хватило. Теперь без работы, кредиты платить надо, вот и поехала. Тут этот стоит, рукой машет.

– Понял, – сообразил я, указывая на запад. – Волочаевская там… Саш, у тебя деньги есть рассчитаться?

– Я уже отдал. Заранее. Вы сами велели.

– Доплати за риск и выдающееся водительское мастерство.

Стажер с неохотой полез в карман.

– Я – честный человек, – довольно непоследовательно воспротивилась блондинка, учитывая, что мы еще не забыли ореховые откаты, а также то-се. – Мне чужого не надо. Я – за цивилизованные отношения! Взяла оплату заранее, значит не намерена увеличивать ставку… Вот, возьмите.

Девушка деловито раздала визитки, где фигурировала известная в городе торговая компания. Должность менеджера была крупно перекрыта рукописным маркером «такси». При этом руки уже почти не дрожали.

– Наталья Максимовна? – уточнил я.

– Верно. Звонить в любое время. Постойте, вы куда? Вам куда нужно? Я ж до места-то не довезла!

– Все нормально. Мы на месте. Наше место – свобода! Не переживайте, просто с нами сейчас небезопасно.

– Понятно. Только объясните, как отсюда выбраться? Куда рулить-то? Послушайте, мне без вас страшнее, чем с вами.

– Возьмите себя в руки, – ухмыльнулся Игнатиков, разглядывая визитку. – В любое время, говорите?

– Скорее всего, номер машины срисовали, – инструктировал я. – Если вас остановят на улице или явятся домой, твердите без остановки: ничего не знаю, мол, заложница, ткнули пистолетом в бок - и поехала, куда велели, посмотрела бы я на вас, таких храбрых, если бы вы на моем месте...

Х х х

Самым безопасным местом из всех известных мне в Новосибирске сегодня оказалась одна из многих квартир бизнесмена Виктора Горелова.

– Здесь меня никто не будет искать, ни те, ни эти, – уверял бизнесмен, проводя экскурсию по квадратным метрам. – Оформлена на внучатого племянника деверя моей невестки. Даже сам племянник не в курсе.

Посмотрев на меня с подозрением, уточнил:

– Надеюсь, это конфиденциальная информация?

Знал бы ты, дядя, сколько конфиденциальной информации дремлет в отдаленных хранилищах моего головного мозга в ожидании подходящего случая!

Должен признать, за последние пару часов дядя Витя сделал для меня многое: чай с печенюшками, ванна для отмывания после тюрьмы, а также отправил племянника в магазин за одеждой для узника совести.

После ванны я с удовольствием переоделся в новые трусы, джинсы, рубашку и кроссовки. Носки стажер купить не догадался. Одежда была не в моем вкусе, джинсы болтались, обувь более всего подошла бы двоечнику-тинэйджеру, но выбирать не приходилось. Мое разочарование умножилось после изучения чеков на покупках: четыре обновки стоили больше всей совокупности моего гардероба за последние пять лет. Лучше бы я часть взял деньгами!

Всего на конспиративной квартире собралось пятеро участников концессии, точнее предстоящего Армагеддона, или, если угодно, Рагнарека, ибо то, что я затеял, почти для всех присутствующих означало или конец света, или счастливое будущее.

Нас было пятеро: я, дядя Витя Горелов и трое придурков из Москвы. Практически у всех был мотив начать и закончить войну немедленно, по крайней мере, сегодня же.

Горелову и Игнатикову не давала покоя идея вернуть собственность и рассчитаться с заклятым врагом Зоновым.

Попов был намерен идти до конца, лишь бы вернуть легитимность невесте и заодно отомстить заклятому врагу Зонову.

Я бы не стал называть Зонова заклятым, но он мне тоже не нравился. Зато у меня была жена, которую я ревновал. Кроме того, я был твердо намерен избежать наказания за убийство Петровича.

Но находился среди нас человек, которому ни Армагеддон, ни Рагнарек были нахрен не нужны.

Продолжение

Х х х

Этот человек – хакер недоделанный Витицин.

Сначала отдадим ему должное. Слесарь первым произнес слово «казино», которое тогда я посчитал пьяным бредом, а Витицин произнес слово осмысленно и, собственно, указал нужное место. Витицин назвал имена врагов. Витицин расшифровал записи Петровича, оказавшиеся докладами вышестоящему руководству.

Петрович почти полгода практически в одиночку разрабатывал подпольное казино Зонова. Он раскрыл истинную сущность капитана полиции Марины Касторкиной. Хотя справедливым было бы утверждение, что первым эту сущность определил я – редкая тварь, хитрая, сексуальная, жадная, длинноногая, самодовольная. Скорее всего, и я не был первым. Наверняка кто-то и до меня натыкался на этот многогранный характер.

Марина была любовницей Зонова, что, впрочем, не удивительно: она была любовницей многих мужчин, от которых искала не одних лишь гормонов удовольствия, но также карьерных или материальных преференций. А может, и любовницей женщин? И попутно стала надежной «ментовской крышей» для подпольного игорного притона. Понятно, одинокой женщине надо же на что-то покупать колготки и пару раз в год слетать в Альпы, покататься на лыжах.

Cоответственно Марина оказалась причастной к аресту Лизы Гореловой. Она руководила задержанием и, по предположению Петровича, спокойно могла собственноручно подбросить в машину невинной жертве пакетик кокса. В докладе фигурировал снимок пакетика.

И вот что интересно! Все бытовые отходы базы отдыха ежедневно тщательно сжигались на расположенной неподалеку фабрике по утилизации. Однажды Петрович умудрился стащить чуть ли не из самой печки пару килограммов мусора, среди которых наткнулся на пакетик, очень похожий на тот, что фигурировал в деле Лизы Гореловой. Экспертиза подтвердила, что в упаковке хранилась отнюдь не поваренная соль. Петрович сделал вывод, что кокаин может быть включен в систему ол инклюзив «Обской заимки» для ВИП, или используется местными.

Я указал на эти совпадения Ване Попову:

– Понимаешь, что это значит?

– Я нисколько и не сомневался, что наркотик ей подбросили, – вскричал проницательный стажер.

– Здесь другое. Если мы найдем на «Обской заимке» эту партию, а партия, возможно, крупная, то практически докажем невиновность твоей Лизы. Кстати, как ей живется на нелегальном положении?

– Мы счастливы! – отрезал юноша и покраснел.

Продолжаем отдавать должное хакеру Витицину. Вчера по моей просьбе или, если угодно, распоряжению, отданному еще из тюрьмы, он виртуально проник в личный компьютер Касторкиной, где нашел счета в нескольких банках и суммы платежей. Притом платежи сыпались не только от щедрости Зонова, но и от иных предприятий. Замечательная информация сама по себе тянула лет на десять изоляции Марины Касторкиной от законопослушного социума.

На этом перестаем отдавать должное Витицину и переходим к текущему моменту. Он единственный, кто полагал вредным лобовую атаку на казино. Еще бы! Ведь парень предположительно лишался пятнадцати или двадцати миллионов долларов, каковую сумму рассчитывал изъять мягким, цивилизованным способом шантажа. Я был уверен, что при первой же возможности он первым делом предупредит свою дойную корову.

Во-вторых, хакер определенно что-то скрывал. Не всех козырей он нам скинул, я такие вещи на расстоянии чую.

Х х х

До самого вечера мы рассматривали подробный план-схему «Обской заимки» с инженерными коммуникациями и обсуждали детали операции. Карту без труда организовал Горелов, ведь он сам строил базу отдыха и досуга.

– Я там уже год не был, – извинялся девелопер. – Я лично казино организовывать не собирался. Я вообще противник бессмысленного азарта. Но по всему понятно, что под это дело идеально подходят два подземных этажа в административном корпусе. Минимум переделок, дизайн да оборудование завезти…

Х х х

По телефону я позвонил только один раз – капитану Костману из Колыванского РОВД.

– Ты че, сбежал? – испугался Костман, понизив голос до состояния конфиденциальности, будто не хотел, чтобы услышали ищейки, вынюхивающие следы.

– Ага. Есть желание сделать несколько ставок на рулетке?

Узнав мой план, еврейский человек сильно засомневался: ой, я не знаю, ой, смогу ли я? А я засомневался, не зря ли позвонил? Уже хотел извиниться и нажать на красную трубочку. Но вдруг услышал:

– Где я сейчас найду смокинг?

– При чем здесь смокинг?

– Пойми меня правильно. Я не отказываюсь. Подписываюсь. Участвую. Но где я сейчас возьму смокинг в районном центре Колывань?

– Зачем тебе смокинг?

– Это ж казино!

– Че, ни разу в казино не был?

– Нет.

– Можно в любой приличной одежде. Естественно, не в ментовской.

– Ты не понимаешь. Я в казино ни разу не был! У нас, из Колывани, никто в казино не был! Я, может, больше туда никогда не попаду! Поэтому должен запомнить этот миг на всю жизнь. Я не собираюсь выглядеть за рулеткой, будто только что с комбайна из Колывани. Сколько денег с собой брать?

Мы уточнили детали дресс-кода и финансового обеспечения. Я спросил:

– Ты с Пяткевичем еще дружишь?

– Почему бы нет?

– Можешь с ним по-дружески договориться, чтобы организовал отделение спецназа для поддержки? Так, на всякий случай.

– Он спросит: есть санкция?

– Костман! Ты еврей или кто? Соври, что есть.

Х х х

Прежде, чем отправляться на дело, следовало исполнить одну неприятную обязанность.

– Извини, тебе придется остаться, – сообщил я Витицину.

Похоже, он не удивился. Похоже, чувствовал, что ему не доверяют. И вообще, несмотря на криминальное детство, предпочитал виртуальные кражи силовым акциям.

Зато удивился Саша Игнатиков:

– Чего вдруг? Сегодня каждая пара кулаков не станет лишней.

– Дай наручники, – велел я Саше.

– Зачем? – Саша протянул наручники.

– В наручниках я ему больше доверяю.

– Я тоже, – принял мою сторону опытный Горелов. – Какой-то он мутный.

– Вы чего? – Игнатиков тщетно пытался разобраться в ситуации. – Дядя Витя?

– Куда бы его? – я осмотрел помещение.

– К батарее? – предложил Ваня

– Он по ней стучать начнет.

– Не начну, – пообещал Витицин, осознав безнадежность ситуации и желая облегчить собственную участь.

– Он орать начнет, – подсказал Попов.

– Насморка нет? – спросил я Витицина.

– А что? – Паша сообразил, к чему я клоню.

– Не надо ему кляп, – сжалился Горелов. – Здесь такая звукоизоляция! Для себя же строил. Пусть хоть заорется.

В итоге мы спеленали Витицина, как мумию, и уложили на диван. Добрый Игнатиков включил телевизор, чтобы мумия не скучала.

– Если вас всех убьют, сколько мне здесь лежать? – уточнил предусмотрительный Витицин.

– А если он в туалет захочет? – засомневался Горелов. – Диван триста тысяч стоит.

Пришлось перекладывать мумию на пол. Добрый Игнатиков развернул товарища глазами к телевизору.

Х х х

Бригада прибыла на место, то есть на берег реки в непосредственной близости от «Обской заимке», к полуночи. Все равно еще было светло: ночи летом в Сибири такие же короткие, как само лето. В хороший телескоп нас можно было засечь даже с Марса. Но больше мы ждать не могли.

Мобильный экскаватор копнул несколько раз, и ровно в указанном месте разверзся вход в тоннель.

По словам Горелова, техническое предназначение тоннеля несколько раз менялось в процессе строительства, а первоначально вообще замышлялась тайная канализация – чтобы в воде за пятьдесят метров от берега всплывало несанкционированное дерьмо и уплывало в сторону главного городского пляжа. От проекта пришлось отказаться. Не то, чтобы в застройщиках проснулась совесть, бухгалтеры подсчитали, что откаты санитарной инспекции обойдутся дороже временных выгод.

Поскольку проход уже прорыли, возникла было мысль обустроить канал для запасного выхода плавсредств непосредственно в акваторию. То есть прямо из номера шагнул в катер и поплыл на рыбалку. В общем, я сам не инженер и плохо разбираюсь. Но передвигаться по тоннелю было можно.

Х х х

К этому времени в казино на территории заимки произошли следующие события. Рулетка крутилась, карты выдавались, гости заводились, моя амбициозная жена Катя настраивала миниатюрную видеокамеру в дамской сумочке.

Охранные технологии сразу обнаружили наличие несанкционированного электронного средства. К Кате подошли двое, вежливо вывели из игрового зала и пристегнули к кольцу в стене.

Новое помещение, куда переместили Катю, оказалось простой прямоугольной комнатой без излишеств, зато с несколькими кольцами, впаянными в кирпичные стены через равные промежутки. Промежутки наводили на мысль, что здесь одновременно могли одновременно удобно расположиться до десятка человек, правда, непосредственно на полу. Подстилки не предусматривались.

Через некоторое время в комнату пришел депутат Зонов.

(Окончание)

Костман не подвел. На место прибыла солидная бригада спецназа ФСБ во главе с самим подполковником Пяткевичем. Мы с ним пересекались несколько раз, может, перекинулись парой фраз. Тем не менее, федерал пожал мне руку и, глядя в глаза, произнес:

– Привет, беглый каторжник. Зачем сбежал?

– Внутри, – я кивнул в сторону заимки, – находится доказательство моей невиновности. – Три года за побег лучше, чем десятка за убийство, которого не совершал.

– Арифметика солидная, – согласился Пяткевич.

Сам Костман, как и обещал, явился на захват с пистолетом и в смокинге.

– Можете думать, что угодно, но я-то знаю, в чем приличные люди ходят в казино, – упрямо твердил капитан.

Х х х

Метров через сто пятьдесят отряд уткнулся в кирпичную кладку. Сверившись с технической документацией, Горелов выказал уверенность, что кладка всего в полтора кирпича:

– К тому же использовался слабенький раствор: перегородка не несущая. Раньше ход вел в технический этаж. Лично я предполагаю, что теперь здесь казино. Вряд ли кому-то пришло в голову укреплять стену. Скорее всего, с той стороны гипсовая плитка или керамическая, может, дерево.

Два специалиста все внимательно выслушали, просверлили несколько шурфов.

Действительно, оказалось казино с немалым количеством публики внутри. Взорвалось за барной стойкой.

Игроки и персонал с изумлением наблюдали, как из-за стойки сыпется группа захвата с автоматами. Первыми подняли руки три бармена. Четвертый бросился было спасать недоразбитую бутыль с виски, но скоро понял бессмысленность акта отчаяния – все равно безвозвратно закончилась внутренняя бухгалтерия.

Кстати, ни на ком из игроков я не обнаружил ни фраков, ни смокингов. Зато в похожую одежду был облачен обслуживающий персонал, на каковой факт я ехидно указал Костману:

– Видишь, Костман, смокинг – одежда рабов. Одежда свободного человека – джинсы.

Справедливости ради следует отметить, что большинство особ женского пола были в вечерних туалетах, каковые туалеты не могли скрыть под собой внутреннюю предрасположенность особ к любви без разбору, то есть к продажным или, правильнее сказать, рыночным отношениям. Или даже наоборот – подчеркивали эту предрасположенность.

Кати среди присутствующих не оказалось.

Когда спецназ принялся сгонять народ в один угол, двое дяденек с лицами, знакомыми по телевизионным трансляциям из Госдумы, а также телевизионным дебатам на разнообразные общественно значимые темы, заявили решительный протест и предъявили Пяткевичу удостоверения депутатов, а также значки, которые с гордостью носили даже в несанкционированных казино. Они бы, наверное, и в бане их не снимали, если бы могли безболезненно прикрепить к коже.

Подполковник ФСБ любезно пояснил, что после проверки личности уважаемые депутаты будут немедленно отпущены на все четыре стороны.

Костман приблизился к перепуганной толпе и задал неожиданный вопрос:

– Кто здесь портье?

Таковых не оказалось.

– Я спрашиваю, кто здесь портье? – в голосе капитана из Колывани зазвучала угроза, и даже он сделал движение, будто ищет на боку пистолет.

Никто ничего не мог понять. Кроме меня:

– Может быть, крупье? – уточнил я.

– Ну да! А я как сказал?

– Он просит отозваться любого дилера, – перевел я.

Руку поднял молодой человек с галстуком-бабочкой. Вот еще бабочка – символ раба.

Костман отвел добровольца к рулетке и заявил, что хочет сделать ставку:

– Сколько стоит одна фишка?

– Какая фишка, – пролепетал бывший дилер. – Казино не работает.

И все же мечта Костмана осуществилась. Он сделал ставку и проиграл. Хотя это было уже неважно, теперь он был увековечен в почетном списке колыванцев, игравших на рулетке. Притом под номером один. Понятно, мы не учитываем замечательные времена до 1913 года, когда Колывань считалась крупным торговым населенным пунктам, где чего только не было и казино в том числе. История не сохранила тех славных имен.

А к истории захвата казино остается добавить лишь несколько коротких фактов.

Начальник охраны Кузменкин с двумя неразлучными помощниками борцовской внешности предприняли вооруженный прорыв, но были задержаны оцеплением.

Катю нашли в тайной пыточной комнате в компании депутата Зонова, который намеревался самостоятельно допросить журналистку: с какой целью она пронесла на территорию несанкционированную видеокамеру? Но к делу приступить толком не успел, отвлеченный взрывами и прочим неприятным шумом.

Захвативших его бойцов депутат немедленно предупредил, что с ним нужно обращаться с особой бережностью, и предъявил соответствующий значок.

Пяткевич снова не возражал, но испросил у депутата пять минут для личного общения. Встреча без галстуков длилась более двух часов.

Я вполне могу представить, о чем представитель ФСБ беседовал с депутатом. Да, – соглашался подполковник, нам придется повозиться с депутатской неприкосновенностью. Да, придется кропотливо выстраивать доказательную базу, чтобы возбудить уголовные дела. Но с политической карьерой, так или иначе, придется распрощаться. Тем более, завтра же (если сейчас не договоримся) во всех заинтересованных СМИ может появиться отчет об очередном успехе Федеральной Службы Безопасности. Станете звездой вечерних выпусков и первых полос.

Долго ли коротко ли, депутат согласился сотрудничать и первым делом сдал ментовскую крышу Марину Касторкину. Я уже об этом догадывался, а Зонов подтвердил: именно длинноногая красавица с погонами капитана полиции недрогнувшей рукой вонзила в Петровича заточку, а затем инспирировала дело против честнейшего майора Летягина.

Как несколько позже созналась Марина, убийство вышло случайно: в ночное время Петрович, по обыкновению, вел наблюдение за базой отдыха и по неосторожности столкнулся лицом к лицу с Мариной, которая как раз оттуда выходила, да не одна, а с пачкой долларов и чуть ли не пересчитывала на ходу. Что ей еще оставалось делать?

Пяткевич выглядел крайне довольным результатами налета и обещал мне как минимум добиться изменения меры пресечения. И слово сдержал.

Но главное, выяснилось, что я напрасно подозревал Катю, эту честнейшую женщину, в изменах. Не при делах оказались и Петрович, и Зонов. Я был готов на коленях просить прощения. И, сознаюсь, однажды вечером так оно и случилось.

Когда я и стажеры вернулись, чтобы освободить нашего хакера из пут, я предварительно поинтересовался:

– Что-то ты, гад, скрываешь!

– Сначала развяжите, я в туалет сильно хочу.

Я не стал торопиться, и Витицин признался, что он, кроме прочего, среди засекреченных файлов казино обнаружил видеоархив – до полусотни файлов с видеозаписями эротического содержания. В иных фигурировали персоны, известные и в Новосибирске, и на федеральном уровне. Вероятнее всего Зонов держал в голове технологии шантажа и собирал материалы, компрометирующие дружков из, так сказать, верхних слоев.

У самого Витицина, кажется, возникли сходные планы. А я решил, что это еще один веский аргумент против Зонова.

Х х х

Через два месяца тело депутата и парохода выловили в Средиземном море у берегов Испании местные рыбаки. На некоторое время смерть через утопление привлекла внимание отечественных СМИ, но особого ажиотажа не вызвала. Сочли несчастным случаем.

Лично я о своих догадках помалкивал. Возможно, ФСБ преднамеренно допустила утечку по поводу тайного видеоархива, дескать, у Зонова имеются рычаги для шантажных работ. Наверняка, кому-то там, из верхней части политической и экономической пирамиды, пришло в голову, что от мертвого депутата меньше вреда, чем от живого.

В это время Марина Касторкина продолжала украшать своим присутствием серые стены новосибирского СИЗО. Следствие продвигалось медленно, но в верном направлении.

По соседству давал показания друг и соратник Витицина по детскому дому Вася Кузменкин. Понятно, что он предпочел не выдвигать обвинения против Витицина по поводу незаконных виртуальных манипуляций с финансовыми счетами. В этом случае к послужному списку Кузменкина наверняка приклеился бы еще один преступный эпизод.

Стажер Витицин остался обеспеченным человеком, уехал в Москву, где я потерял его из виду.

Стажер Игнатиков, во-первых, случайно познакомился с моей великовозрастной дочерью-двоечницей. Сашу мало волновали учебные достижения девушки, а привлекали, очевидно, замечательные душевные качества. Теперь между ними роман. Во-вторых, он пока что продолжает работать в Центральном райотделе полиции Новосибирска, но собирается увольняться, чтобы с головой присоединиться к предпринимательской деятельности дяди.

Сам Горелов ходит по судам, постепенно восстанавливая свою хозяйственную империю.

Стажер Ваня Попов и Лиза Горелова скоропостижно женились и уехали в Москву. Забегая вперед, скажу, что года через полтора подали на развод, в связи с утратой романтических чувств, и с тех пор каждый шагает по жизни своим путем.

Что касается автора этих набросков, то его пригласили на руководящую должность в один довольно известный ЧОП, и он не отказался. Дело о побеге из СИЗО таинственным образом перестало существовать, а других обвинений против меня уже не имелось. Почти одновременно с переменами в карьере произошли изменения семейного плана – Катя ушла к продюсеру 48-го канала, с которым за полгода до этого у нее начались тайные свидания. Продюсер моложе меня, перспективней, я не могу ее обвинять.

КОНЕЦ