EUR 107.4252 Романтика с ветерком, транслятор из космоса и немножко здравого смысла
О магии горных пород, полевом чувстве юмора и поисках алмазных россыпей новосибирскими геологами
Геология — это не профессия, а образ жизни, считает Николай ПОДГОРНЫХ, кандидат геолого-минералогических наук, заведующий Центральным Сибирским геологическим музеем Института геологии и минералогии СО РАН. «А если все же профессия, то первая древнейшая. Ведь с чего начиналось? Человек-то первым делом в руки взял камень: дубину обтесать, разделать убитую животину», — уверен он.
Путь к алмазам
— Первое, что приходит в голову, когда говорят о профессии геолога, — это, конечно, приключения. Какие экспедиции и находки вам больше всего запомнились?
— Полей у меня за пятьдесят лет было много. Бог дал поездить везде — по Сибири, Кольскому полуострову, Казахстану, Дальнему Востоку, Чукотке, Камчатке и даже Центральной Атлантике… Самые яркие впечатления все же остались от Якутии, где я работал с отрядами кимберлитчиков и алмазников.
В 1977 году мы вместе с Николаем Похиленко (сейчас Петрович, как мы его звали, — академик Российской академии наук, директор Института геологии и минералогии СО РАН) в составе отряда из семи человек приехали на реку Оленёк — отработать ее притоки на предмет содержания спутников алмазов. За зиму, пока готовились к экспедиции, придумали конструкцию плота с использованием бочек, которые во множестве валялись в тундре. Это беда всех северных территорий: в этих бочках завозили горючее, а пустые — выбрасывали.
Сначала мы сами походили, пособирали. Но вышло накладно, много их нужно было. Поэтому бросили клич в деревне, пообещали «жидкоконвертированную валюту»… Натащили нам бочек, построили мы роскошный плот и пошли вниз по реке.
Дошли до устья большого притока, Куойки. Мы с Петровичем отправились вверх по нему — была у нас разборная металлическая лодка «Романтика» с мотором «Ветерок». Мы так ее и называли — романтика с ветерком. По реке зашли высоко, остановились на галечной косе. Вскипятили чай, пообедали. Сказал я Петровичу, что посуду потом помою, и пошел с лотком брать шлиховую пробу. Был абсолютно неопытный — алмазов еще ни разу не находил. После промывки вижу в лотке гранат, крупный — миллиметров пять. Но тогда я не мог еще по цвету отличить, что этот гранат — пироп, алмазная ассоциация. Подошел к Петровичу: мол, что такое? Он на ладошке его покрутил, солнышка подождал, посмотрел… и сам молча отправился набирать пробу.
Вот тогда я впервые увидел в лотке алмаз. Это было самое сильное впечатление. А потом Петрович пошевелил лотком, и мы увидели второй алмаз...
До дрожи в руках
— Не прыгали от радости?
— Все это было потом. А тогда мы спрятали эти кристаллики и начали мыть дальше. У Петровича буквально через лоток алмаз, а у меня — все нет и нет. Уже слезы на глаза наворачиваются... Видимо, смотрел в его лоток, а из своего стряхивал все.
Стало смеркаться, но мы решили, что повыше что-то еще может быть, и пошли дальше. И уже в час ночи на следующей россыпи намыл я алмазик. Очень крупный — примерно карат, у меня даже дрожь началась в руках. Положил его под язык, подошел к Петровичу, говорю: «Посмотри, это кварц в лотке?» Да, говорит, кварц. А это? И это кварц… Тут я отвернулся и плюнул алмаз назад в лоток.
Вернулся к Петровичу и спрашиваю: «А это тоже кварц?» Он глянул в лоток, потом на меня и сказал: «Не было этого!» Я упираюсь, уже вроде издеваться стал: «Как не было? Ты сказал — это кварц!» Но до драки у нас не дошло, пришлось признаться, что под языком у меня алмаз был.
Ночь мы не спали. А под утро нашли третью россыпь. И с большим трудом оттуда вышли, как будто бы боженька местный нам не давал: лодка была тяжело груженная, навстречу дул сильный ветер, заливало.
«Волшебный» камень из Кемерово
— Почитала отзывы гостей вашего музея, оставленные в Интернете. Люди активно советуют друг другу камни в качестве «волшебных помощников»…
— Любой минерал имеет свои физические свойства: цвет, твердость, спайность, магнитность, определенную сингонию… Для меня все это понятно как для материалиста. А вот сделать из горного хрусталя шар, поводить руками и говорить, что я видел прошлое и будущее, — в это не верю. Хотя могу и ошибаться, конечно: есть люди, которые говорят, что кристаллы разговаривают…
Причем говорила это доктор наук, физик: она вроде как видела колебания кристаллической решетки в электронном микроскопе. Для меня это малопонятно, потому что я не глубокий специалист в этой области. Может, она действительно что-то видела. Но я склонен считать, что когда человек вполне серьезно разговаривает с камнем и ждет от него какого-то ответа, то это уже сопряжено с изменениями в психике.
Была такая история года три назад. Вызвал меня академик Алексей Эмильевич Конторович и говорит, что пришло письмо из Совета Федерации от Сергея Миронова — он же геофизик, видимо, сохранил интерес к этому делу. Письмо с просьбой разобраться: школьный учитель из Кемерова сообщает, что он откопал некий камень в пермских отложениях — это значит, что возраст его порядка 250 миллионов лет. И все это время камень собирает информацию и передает ее назад, в космос, что это некий транслятор, прилетевший к нам оттуда.
Поехал я в Кемерово. Там этот объект, который считается транслятором, уже выставлен в краеведческом музее, а по всему Кузбассу идет о нем молва — не без помощи журналистов.
Встретились мы с этим школьным учителем, и он рассказал, что нашел камень в одном из оврагов в окрестностях города, когда проводил экскурсию со школьниками. Спрашиваю: «А почему думаете, что это транслятор?» Он мне отвечает: «Ну посмотрите, тут у него ножки, а тут — плацента, он так размножается»...
Ну, тут я напрягся, попросил разрешения взять вещество для анализа, вернулся в институт, проанализировал… Оказалось, это чугунная выплавка. То, что он называл плацентой, — пластмасса, которую используют в литейных процессах.
Написал я заключение, академик Похиленко его подписал. Думал, работа сделана. Но нет — через некоторое время кемеровский учитель снова пишет в вышестоящие инстанции. Только уже не о своей находке, а обо мне: что приехал к нему какой-то мужик, документы, мол, не показал, а сказал, что он директор геологического музея, хотя, может, он на самом деле дворник и никакой не специалист... Пришлось писать более обстоятельный ответ: каково содержание углерода в этом чугуне, какова структура, сколько кремния, сколько железа.
Жизнь по Джеку Лондону
— А когда пришло осознание, что геология — ваше призвание?
— В экспедиции, после первого курса университета. Казахстан, горы. Мы были там с начальником отряда, аспирантом Иваном Александровичем Калугиным. Всю нашу поклажу нужно было тащить на себе. Обычно ее переносили частями. Но я не любитель ходить впустую — ленивый. Поэтому делал так: на грудь вешал рюкзак, потом на спину рюкзак и сверху забрасывал еще баул. Поскольку я был очень здоровый, то все эти 120 — 130 килограммов на себе мог тащить.
Дошел так до места, где наметили местоположение лагеря, сбросил все... И тут мне показалось, что кровь к голове прилила — в глазах покраснело. А потом пригляделся и увидел: сижу на поляне, которая сплошь усыпана клубникой. Красная! И размером с голубиное яйцо.
Хотя, казалось бы, и сложно было: кругом клещи, змеи кишат, до ближайшего поселка 35 километров. Саныч в этой экспедиции простыл, а я неопытный, не знал, как его лечить, бегал в поселок за молоком и медом. А уже когда возвращались домой, он сознался мне, что у него с собой спирт был.
— Как-то изменились геологические экспедиции сейчас?
— Я думаю, что практически ничего не изменилось — прежде всего в отношении к ним. Уверен, что поле — это основа. Геолог без поля — неполноценный геолог. Хотя многие сейчас в научной среде обходятся минимумом полевых исследований, используя материалы, собранные кем-то раньше. Я же считаю, что геолога ноги кормят.
АКТУАЛЬНО
