Этот нескучный Джон Марк Эйнсли

Один из лучших теноров мира, участвовавший недавно в музыкальном проекте Новосибирского оперного, предпочитает метро лимузину, чтобы лучше понимать своих зрителей

Новосибирский академический театр оперы и балета – что для коллектива не редкость – завершает сезон в мировом тренде. Вслед за премьерами «Свадебки» и балета «Весна священная» Стравинского, вышедшими в честь 90-летия и соответственно 100-летия их создания, 22 июня, в день памяти и скорби, вниманию новосибирцев был представлен грандиозный международный проект – «Военный реквием» английского композитора Бриттена, 100-летие которого отмечает в этом году весь музыкальный мир.

И слово «грандиозный» не является здесь преувеличением ни в одном из аспектов. Во-первых, в проекте, осуществленном главным дирижером театра Айнарсом Рубикисом при поддержке министерства культуры России, Агентства Askonas Holt и Фонда Бриттена-Пирса (Великобритания), приняли участие два симфонических оркестра – Королевская Северная симфония и оркестр НГАТОиБ, а также взрослый и детский хоры НГАТОиБ, Барнаульский академический хор и Камерный хор новосибирской детской музыкальной школы №2, солисты (сопрано, тенор и баритон) – всего на сцене находилось более 240 артистов. Во-вторых, то впечатление, которое производит на слушателя эта масштабная, как в музыкальном, так и в духовном плане, оратория трудно переоценить. Антивоенный пафос, замешанный на констатации попрания человечеством христианских канонов, беззащитности добра перед торжествующим злом, звучали в этот вечер в стенах оперного как прекрасная музыка и одновременно нравственное открытие, глубоко затрагивая зрительские сердца.

Во многом этот эмоциональный эффект обусловлен структурой реквиема: текст традиционной латинской мессы, которую исполняют хоры и сопрано (Ирина Чурилова), комментируется двумя солдатами (тенор –Джон Марк Эйнсли и баритон – Максим Аниськин), протестующими против выхолощенности ритуала поминовения, лишенного раскаяния со стороны живущих… За основу здесь взяты стихи погибшего в первую мировую войну 25-летнего английского поэта Оуэна.

Дирижируя этим произведением, добиваясь ювелирного сочетания всех частей и крохотных деталей этой вокально-симфонической махины, тончайших нюансов их взаимообогащения, а главное – желая донести до слушателей защитительную по отношению к христианским ценностям мысль, Айнарс Рубикис, безусловно, совершил значимый профессиональный и человеческий поступок. Этот же настрой объединял и всех других участников проекта, где, без сомнения, чрезвычайно сильным звеном был один из лучших в мире исполнителей музыки Бриттена – тенор из Великобритании Джон Марк Эйнсли.

На сцене он был наполнен, что называется, до краев, и, когда не пел, поражал особой внутренней сосредоточенностью. Удивительно полнозвучно, объемно и драматически сильно звучал его голос. Именно из его уст мы услышали пронзительные и наиболее точно выражающие антивоенную идею автора слова о Христе: «На перекрестке всех дорог он с креста на битвы глядит – предан, поруган, одинок…»

Настоящая жизнь, не музейная

В общении вне сцены Джон Марк тоже оказался настолько обаятельным, чутким в диалоге, а также незаурядным в своих высказываниях собеседником, что первым моим вопросом был такой: не пишет ли он в свободное время прозу и откуда у него, тенора, явный дар философствования?

Господин Эйнсли удивился, засмеялся и постарался добросовестно выстроить генезис. Ну, во-первых, у него хорошее образование: в пору его детства и юности, ему посчастливилось бесплатно – за счет государства – выучиться сначала в школе, потом в Оксфорде. Был такой период в истории Великобритании, сейчас – образование платное.

– Семья тоже объясняет мой в определенной мере философский склад ума, философский подход к событиям, – объяснил он. – Мама у меня школьная учительница, а папа – священник в англиканской церкви. Поэтому некоторые люди, зная это, предполагают, что я как-то по-особому религиозно настроен. Да, у меня достаточно определенные взгляды. Но в нашей семье детям, что называется, давали волю. Чтобы мы удовлетворяли свою любознательность и получали как можно больше информации, а в итоге могли сделать правильный выбор, нам позволялись собственные исследования… Словом, я по природе довольно любознательный человек, да еще после тридцати лет карьеры в пении, после того, как я побывал в разных странах мира и увидел, как люди живут, как воспринимают искусство, мне кажется, стал человеком достаточно широких взглядов. Ведь музыкант думает не только о красоте музыки, но и о том, что внутри. Что кроется за композиторским замыслом. Только тогда получается удачное исполнение. Я не имею в виду аплодисменты, речь идет о людских лицах, эмоциях, которые они испытывают. Например, когда я ощущаю проблемы Ленского из «Евгения Онегина» как собственные, я создаю на сцене настоящую жизнь. Не музейное нечто, а очень живое. Но это работает только в том случае, если публика верит в то, во что ты веришь сейчас.

Мне, конечно, не хотелось бы произвести на вас впечатление скучного человека. Потому что в моей обычной жизни есть много разных событий – вплоть до выпить или съесть… И, вообще, я по возможности стараюсь вести такую жизнь, как люди, которым я пою. У нас, певцов, ведь странная жизнь – мы не как все. Но поскольку мы путешествуем, гастролируем, у нас есть возможность расширить свои горизонты. Я, например, люблю ездить в общественном транспорте, ходить пешком, посещать музеи и магазины. То есть пользуясь таким методом, я стараюсь не превратиться в высокого жреца культуры.

Лифт или Тауэр?
– Быть жрецом плохо?

– Есть хорошие священнослужители, а есть плохие… Хотя мне, наверное, надо быть осторожнее в параллелях с религией. Я вот что хочу сказать: когда я еще в юности наблюдал за музыкантами, у которых есть собственные отношения с композитором или Вселенной, мне как слушателю было сложно воспринимать эту музыку. Работа музыканта все-таки в том, чтобы передавать что-то публике. Если музыкант сверхсосредоточен на своих отношениях с произведением – это просто лифт для музыки.

– Башня из слоновой кости? Тауэр?

– О, да – Тауэр!.. Помимо езды в общественном транспорте, очень важно для меня чтение. Вот сейчас я читаю довольно темную вещь о докторе из концлагеря Аушвиц, на прошлой неделе читал комедию Ивлина Во… Бываю я в кино… То есть, если вы собираетесь высказываться со сцены о мире в качестве интерпретатора, вы должны быть частью этого мира. В общем, вы не часто меня увидите в лимузине! (смеется). Хотя основные вещи, с которыми мы, музыканты, имеем дело в музыке, они, конечно, универсальны для всего мира – любовь, смерть и секс…

– Ваша концепция познания жизни во имя творчества очень обаятельна…

– Скажу так: я оптимист, но я не слепой. Если в музыке существует какая-то тьма (а в «Военном реквиеме» Бриттена она есть!), ты в своей работе должен ее показать, чтобы ее почувствовали. Иногда это трудно и дорого обходится для твоей эмоциональной структуры. Еще признаюсь: будучи оптимистом и даже идеалистом, я не всегда вижу мир в ярких красках. В моей личной жизни были периоды депрессии, и, мне кажется, я понимаю, что такое тьма. Если же в том, что ты проходишь через депрессию, искать нечто позитивное, это, несомненно, то, что ты как художник находишься в контакте и с темной стороной жизни, и со светлой…

– Вы признаны одним из лучших исполнителей музыки Бриттена в мире. В год 100-летия композитора новосибирское исполнение его «Военного реквиема», какое для вас по счету?

– В этом году – пятнадцатое. А вообще я исполнял его раз 25-30… Замечу: сейчас особое время для этого произведения. И, знаете, почему? Мы, исполнители его, возможно, последние, кто еще застал фронтовиков второй мировой войны, кто видел и знает этих людей. Дальше эта связь прервется…

– Джон, если вы когда-нибудь приметесь за мемуары, на этой их странице я непременно заплачу…

– Нет, это говорю я хорошо, а писать не умею! (смеется).

Сибирская история
– Как вы решились приехать в Сибирь? И вообще, что это за история?

– Просто за 30 лет моей карьеры у меня не было такой возможности. Берлин, Токио, Париж, Москва уже давно знакомы, а я всегда пользуюсь возможностью узнать что-то новое. Сибирь – это увлекательно, и хорошо, что это происходит летом! Официально все было сделано моими менеджерами, а у меня с ними такие простецкие, можно сказать, отношения: они сообщают какого рода предложения поступили в мой адрес, какой репертуар, где это находится и с кем мне предстоит работать. Дальше я выбираю, то, что мне нравится. Я знаю, у многих музыкантов этот процесс организован иначе. Поэтому у меня один дом, одна машина…

– А вы бы хотели спеть у нас в оперном спектакле?

– Мне очень нравится Айнарс. Он очень точен, он думает, ощущает и пропускает материал через себя – и в то же время он доступен. Он маэстро, он бог, но он один из нас, и он находится среди нас. Я предпочитаю именно такой способ создания музыки и работы над ней… К тому же здесь все очень дружелюбны. Все производят впечатление, что они больше всего хотят хорошо сделать работу, а работают на общий результат. В этом смысле самое жуткое место, где я когда-либо работал, Ла Скала. Сам продукт, который там выдается на сцене, он, безусловно, хорош. Но очень трудно смириться с административным подходом к делу и отношениям. Знаете, я очень равнодушен к зданиям театров, как таковым. Тронуть слушателя можно и в гараже. Но есть какие-то особые приметы что ли. Например, вчера вечером я шел здесь через сцену и почувствовал какую-то особую атмосферу, ощущение, что на ней происходили какие-то необыкновенные по интенсивности вещи.

– У нас говорят: намоленное место.

– Да, это бывает в некоторых театрах и церквах, но не всегда…

СПРАВКА
Джон Марк Эйнсли родился 9 июля 1963 года в графстве Чешир. Начал свое музыкальное образование в Оксфорде и продолжает обучение вместе с Дианой Форлано.

Известен своим гибким голосом и серией чудесных интерпретаций барочных мелодий и произведений Моцарта. Он также один из ведущих исполнителей современной оперной музыки.

Выступал и выступает с самыми известными оркестрами и величайшими дирижерами современности – Минковски, Гардинером, Превеном, Хайтинком, Дэйвисом, Рэттлом, Озава, Норрингтоном, Джулини и другими. Его дискография, оперный репертуар внушительны и разнообразны. А будущие ангажементы включают сольный концерт в Лондонском Вигмор Холле наряду с концертами с Шотландским Камерным Оркестром под руководством Джорджа Бенджамина, Бостонским симфоническим оркестром и Чикагским симфоническим оркестром под управлением Шарля Дютуа, а так же с Берлинским филармоническим оркестром под управлением сэра Саймона Рэттла.

Именно Джон Марк Эйнсли исполнял партию тенора на 40-летии «Военного реквиема» для королевы Елизаветы II в 2002 году. А в 2007 году выиграл вокальную премию Королевского филармонического общества и является лектором в Королевской Академии музыки. (По материалам биографии, предоставленной британским агенством Askonas Holt)