EUR 103.2997 Пражская осень
Разумность
Между тем Прага тоже миллионный город, населения в нем немного меньше, чем в Новосибирске. Эта массовая пражская сдержанность, корректность и миролюбие взращена, на наш взгляд, не только характером и традициями чехов, но и стилем самого бытия. Его лейтмотив — рациональность, и, как думается, климат страны мягкий, теплый и без сибирских крайностей в погоде. Мы проехали и обошли Прагу едва ли не по всем направлениям.
Для этого покупали ежедневные билеты на все виды транспорта. Совсем не дешевые — сто крон каждый. Но не прогадали. Потому что меняли транспорт раз десять ежедневно: спускались в метро, пересаживались с трамвая на трамвай, в автобусы. В итоге билет на весь день обходился нам дешевле, чем это было бы дома.
Кроме того, городской транспорт доставлял попросту удовольствие. Особенно полюбившиеся нам трамваи — выхоленные до редкой чистоты, мгновенно набирающие скорость, ни разу никого не дернувшие. Словно и в них была заложена какая-то чешская основательность и почтительность.
После приезда в Новосибирск мы, конечно, поехали на рынок. По известному у нас тринадцатому маршруту. Едва сели, как раза три дернулись, вагон закачался и загремел. Сразу решили, что трамвай в Новосибирске — это машина времени, которая возвращает пассажиров к началу минувшего века.
А Прага по всем признакам живет в веке двадцать первом: организует городское пространство эффективно, толково и очень внимательно к своим гражданам. Это заметно по сервису, по культуре и архитектуре. Праге, вне всякого сомнения, помогла многовековая история, но и сейчас она не только оглядывается на прошлое, но и успешно воспринимает современные требования времени.
Разноликость
Почти везде, за исключением некоторых окраин, в Праге нет двух одинаковых зданий. Специально это фиксировали, но повторы не обнаружили. Просто удивительно, как в этом городе красиво архитектура сцепила дома в одни ряды и улицы. Рококо, готика и ампир здесь спокойно соседствуют, ничуть не подавляя друг друга. Пока гуляли по Праге, одному из нас не раз вспоминались давно написанные стихи:
Как грустно, что так далеко
От жизни моей рококо.
И готика, и ампир
Не мой украсили мир.
В Праге это упущение в своей биографии мы словно выправили. Больше того, нам здешняя разноликость во всех проявлениях очень нравилась. Прага повсюду живет по-своему: очень терпима к любым оценкам и проявлениям, но всегда держит дистанцию от того, что ей чуждо или ушло, пережито.
В социалистическом лагере не было более дружественной для России страны, чем Чехословакия. Это не Польша, отношения с которой всегда были трудными. Это не Прибалтика, которая едва скрывала свое неприятие всего советского. Чехи старались быть верными и были такими, но не отступая от того, что им по душе. Дружба ослабела, а отстраненность усилилась, когда на улицах Праги появились советские танки. С нынешних позиций это, конечно, был не только глупый и опрометчивый поступок брежневщины, но и преступный. Прага о нем не забывает до сих пор. О чем легко сейчас судить.
На самом высоком холме города когда-то стоял памятник Сталину. Сейчас его, естественно, нет, а на этом месте установлен огромный и отовсюду видный метроном. Он всем напоминает о том, как изменились времена. Но Прага не была бы собой, если бы совсем отстранилась от недавних исторических событий. В ней есть наряду с многочисленными музеями и музей коммунизма.
— Но наши, — посчитала необходимым уточнить экскурсовод, — в него не ходят, память не позволяет. Этот музей для любопытства приезжих.
И верно: память не позволяет. Тем более что в самом центре города, у подножия памятника святому Вацлаву, гордо восседающему на коне (как говорят чехи, «у кони») расположена могила молодых парней, которые сожгли себя, протестуя против ввода советских танков в Прагу. У могилы постоянно свежие цветы.
Некоторая отстраненность чехов проявляется и в других, скажем так, деталях, потому что в целом отношение к России остается благожелательным. Но это уже едва ли братская страна. Чехия — самостоятельное и достаточно благополучное государство, выстраивающее нормальные отношения со всеми. Славянство, на которое так часто прежде ссылались, теперь нигде не выпирает. Тем более что среди конфессий в Праге бесспорный лидер — римско-католическая церковь. Православная церковь всего одна на всю Прагу. Впрочем, как и протестантская. Хотя синагог в городе десять, что объясняется очень давними, многовековыми связями чехов с евреями.
Разноликость проявлялась в Праге во всем. Например, в книгах или в меню ресторанов, которое называется «идальным листиком». Когда мы пришли в книжный дворец (именно так он и именуется), глаза разбежались от печатной продукции, которая лежала на полках. Авторами и героями книг были Фрейд, Олбрайт, Блэр и даже Геббельс и Гитлер… Словом, предлагаемый товар имел безграничную толерантность, но… с одной оговоркой: все было издано на чешском языке. Только на чешском. И ни одной книги на русском или английском языках. Нам очень хотелось купить здесь детские книги для внуков. Они были прекрасно иллюстрированы, изданы на шикарной бумаге и стоили раз в пять дешевле, чем у нас. Но чешская латиница, а не кириллица заставляла отказаться от покупок.
Как мы выяснили, в Праге дешевле и лекарства. И несравнимо дешевле. В любой «лекарне» четырехзначных цифр в ценах вообще нет. А присмотревшись, убедились, что и трехзначных нет. Мы купили там лекарство для лечения суставов, которое было раз в пятнадцать дешевле, чем в родимом Новосибирске. У нас поистине бандитские цены на лекарства. Об этом писалось не раз, но доступного для всех сдвига практически нет. Как стоил крестор для инфарктников больше тысячи рублей, так и сейчас стоит. Как стоил микардис пятьсот-шестьсот рублей, так и сейчас у него такая же цена. Так хотелось все это купить в Праге, но наших крон уже не хватало. Мы решились еще на таблетки кальция, которые были раз в десять дешевле, чем у нас.
Есть отрадное и немного странное своеобразие у пражан и в еде. Это тоже не мелочь, если принять во внимание, что в столице Чехии четыре с половиной тысячи самых разных ресторанов, кафе и прочих «идалок». Из первых блюд главное — полевка (так называется по-чешски суп) в самых разных вариантах. Но мы уже на второй день пребывания стали искать борщ или щи. Увы, тщетно — везде предлагали полевку. Даже там, где на рекламе завлекательно уточняли, привлекая многочисленных туристов из нашей страны: «У нас говорят по-русски». Мы в свою очередь уточняли: «А готовить по-русски вы умеете?»
Нас заверяли, что, конечно, умеют… и снова приносили ту же полевку. «Пробить» борщ нам так и не удалось до самого конца. Однако Прага нас кое к чему приучила. Прежде всего к «клобасикам», которые варили и поджаривали в чистеньких и ярко освещенных киосках почти на каждом углу. От них шел такой аппетитный запах, что мимо не пройдешь. Тем более что обед и ужин «брали на себя» сами, завтракали за счет путевок в гостинице, где был шведский стол. И такой, что мы нередко пропускали то обед, то ужин, покупая по две «клобаски» со всякими добавками, и после них могли спокойно функционировать до самой ночи.
Были у нас и «проколы» в отношениях с пражской кухней. Так как один из нас заядлый мясоед и любит свинину, а другой, отболевший когда-то рожей, не ест ее ни при каких обстоятельствах. И вот один заказывает судака, а другому приносят… свиное колено (чешское фирменное блюдо), выбранное по идальному листику. Когда мы увидели это колено, то сначала вздрогнули, а потом расхохотались. Мы бы с ним не совладали даже вдвоем. Колено скорее напоминало целую ногу… Но все-таки любительница свинины ела колено с большим аппетитом. Было вкусно. Хотя справиться с такой гигантской порцией не удалось.
Наша возникшая привязанность к пражской еде объяснялась еще тем, что в Чехии нет плохих, с какими-то примесями, продуктов. Молоко — это молоко, а не странный напиток, колбаса тает во рту и не отдает соей, хлеб вкусный и не рассыпчатый, и в Новосибирске был когда-то такой, а сейчас он у нас плесневеет уже через день-два.
Пражане очень чутки к покупателям. Иногда до смешного. Едва приехав, пошли на базарчик, в торговые ряды. За хурмой, которая здесь (да и во многих других странах) называется «каки». Мы посмеялись над этим забавным названием, а на другой день уже увидели пояснение: «каки — это хурма». Что ж, посмеялись снова и оценили предупредительность торговцев. Сначала одна большая и очень вкусная… кака (уж извините за детализацию) стоила для нас тридцать крон. Весьма дорого. Но купили. А потом покупали хурму только за десять крон — к вечеру, когда уже торговля сворачивалась.
Цены на продукты, да и на вещи, падали почти повсюду в Праге. Вполне уместно рядом с ними вывешивались листочки с перечнем падающих цен за очень короткое время. Мы, например, купили итальянские кроссовки, которые за несколько дней подешевели втрое. Разумность, верный расчет в динамике рынка, как мы убедились, в Праге строго учитывается и бизнесом, и торговлей. Да и не только ими. В искусстве тоже. За восемь дней мы побывали в оперном театре Праги, на двух концертах и на трех экскурсиях. Одна из них проходила на комфортном теплоходе, который неспешно плыл по Влтаве среди соборов и дворцов. Но об этом рассказ впереди.
Волшебные звуки
Билеты в оперу на «Риголетто» стоили триста крон. В пересчете на наши деньги — это 480 рублей, что опять же заметно дешевле, чем билет в шестом ряду партера в нашем театре.
«Может быть, — предполагали мы, — у театра нет зрителей и потому билеты относительно дешевые?!»
Ничуть не бывало! Хотя поначалу на весь огромный пятиярусный зал театра проглядывалось человек сорок, не больше. Но ровно за пять минут до начала спектакля в зале уже не было свободных мест. Такая дисциплинированность пражан нам напомнила привычку жителей нашего Академгородка, которые тоже за пять минут заполняют большой зал Дома ученых на спектаклях, концертах и интересных конференциях.
Но дальше, продолжая восхищаться залом, мы озаботились другим вопросом: «А подчинят ли певцы зрителей в таком зале, будет ли их слышно?!» Но едва зазвучал голос герцога в исполнении Николая Вишнякова, как все наши сомнения тут же погасли. Это был потрясающий, интернациональный по составу исполнителей, спектакль, успеху которого помогала безукоризненная акустика. Впрочем, как и во всех залах Праги, где мы слушали других певцов и музыкантов. Повсюду до зрителей доходили волшебные звуки, и надо было только слушать, а не прислушиваться.
Нам доводилось в жизни не раз ходить на «Риголетто», но в Праге мы не видели в спектакле оперной условности, а воспринимали его как часть нынешней жизни. На сцене все исполняли свои роли с такой искренностью и страстью, что трагизм Риголетто и его дочери Джильды напоминал и зрителям свои горести. По воздействию это был ошеломляющий спектакль.
Ничуть не меньшее впечатление, а в чем-то и большее, произвел на нас органный концерт в церкви святого Николая на Староместской площади. Заверяем читателей, что в этот раз мы были воистину потрясены. Солистка оперы, с необыкновенно сильным и каким-то бархатным сопрано, Яна Ёнасова и органист Богумир Рабас, исполняя библейские песни Дворжака, произведения Баха, Моцарта, Чайковского, Сука, Видора и других композиторов, совершили, на наш взгляд, некое волшебство — звук словно уходил куда-то вдаль, а точнее в высь, за церковь, но и там тоже звучал прекрасно и ясно. Такую чистоту и звучность исполнения нам редко приходилось слышать, хотя и считаем себя заядлыми театралами.
После концерта мы долго сидели на скамье под еще желтыми липами и… молчали, считая, что в Прагу нужно было приехать хотя бы ради одного такого концерта.
Однако был в нашей культурной программе и еще один концерт.
Секстет с трубачом
Слушали мы его в испанской синагоге и уже, если честно признаться, не ожидая ничего особенного после оперы и органного концерта в церкви святого Николая. Казалось, усилить наши концертные впечатления уже нельзя, предел достигнут. К счастью, мы ошибались. Нас как слушателей окончательно сразил трубач Владислав Коздерка, солист знаменитого чешского симфонического оркестра. Правда, сначала своим внешним видом. Он выглядел стариком. Обычно духовики рано уходят на пенсию. Тяжелая эта работа — всю жизнь дудеть в свою трубу. Но старик держался солидно и с достоинством, когда перед концертом выстраивал сурдины. Но вот труба запела, и, казалось, что из нее вылетело само счастье. Трубач играл божественно. Он был лидер во всем, что исполнял секстет: и «Рапсодию в голубом», и «Американец в Париже» Гершвина, и «Вестсайдскую историю» Бернстайна, и мелодию Рубинштейна, и во всей остальной программе.
Иногда трубач во время концерта выходил, и наши сердца словно обрывались: неужели он уже отыграл свою партию?! Но старик возвращался, и труба снова торжествовала над всем, что было в прекрасном здании испанской синаноги. Особенно над теми, кто пришел на этот концерт. Они наверняка отбили ладошки от аплодисментов. Это было для нас в Праге опять неожиданным и немного странным. Все-таки мы приехали тоже из миллионного города, где есть первоклассные театры и оркестры. Но Прага продолжала удивлять.
Например, на почте. Такого роскошного помещения для почты мы не видели ни в Москве, ни в Питере, ни в Новосибирске. По архитектуре и пространству оно ничем не уступало филармонии имени Дворжака. Любой симфонический оркестр здесь бы чувствовал себя комфортно.
Мы подготовили несколько поздравительных открыток для своих давних друзей в Германии, Швейцарии и, озираясь, стали искать на этой огромной почте ящик для писем. Нашли — он был с очень широкой прорезью. Но когда мы подошли к нему, услышали: «Нет, нет, нет!» Оказывается, это был ящик для приема писем и сообщений от пражан по фактам коррупции. На нём было написано по-чешски и английски: «Если вы встречались с фактами коррупции в Праге, то должны сообщить о них для проверки этих фактов».
Языковые причуды
Мы, два филолога по образованию, разбирались в чешском языке с явным замедлением, но с нарастающим интересом. Устную речь мы не понимали совсем из-за многочисленных согласных и пришепетываний. К простоте шли с помощью суффиксов и окончаний. Например, у них доцент — доцентка, профессор — профессорка. Нам это нравилось, потому что в названиях должностей, степеней и званий не было никакой чиновности и торжественности. Кроме того, в этом языке есть какая-то постоянная доброта, улыбка (во всяком случае для нас) и стремление к лаконизму.
В частности, на всех станциях метро очень мало всяческих объявлений и указаний. Везде пассажиров ведут туда, куда надо, три нескончаемые линии: красная, желтая и зеленая. И они надежные подсказчики. Но все равно осторожность приезжим не помешает. Потому что у чехов «плохо» — это наше «хорошо». Слово «позор» никакой не позор, а призыв к осторожности и вниманию на улице. Печиво — выпечка, овочи — фрукты, дивадло — театр, дорт — торт, пшишка заставка — следующая остановка, сменарка — обменный пункт, чистирка — химчистка, днесь — сегодня, хлебички — булочки, коурени заказано — запрещает курить на всех остановках транспорта, варено вино — это всего лишь глинтвейн. Словом, в письменном чешском языке для русских много подсказок.
Накануне отлета из Праги пошел наконец листопад и первый осенний дождь. Но тоже теплый. Мы сидели на Староместской площади и смотрели, как крупные листья медленно падали на старые плиты прекрасного города. Сначала они превратили площадь в огромный ковер, а потом, под крепнущим ветром, в огромные желтые волны, которые катились одна за другой, напоминая, что уже ноябрь. Но в это время на площадь въехала желтая листоуборочная машина и принялась «съедать» одну желтую волну за другой. Это было красиво и печально. Потому что благодатная пражская осень заканчивалась.
