Ведро борща

Девочка запустить-то запустила подаренный ей горшочек на варку. Сварилась каша. Наелась она досыта, а волшебное слово для прекращения варки забыла. И потекла вкусная каша по полу дома, оттуда по крыльцу, а потом по двору, по улице... И ели эту нескончаемую кашу все люди и все звери, пока девочка не вспомнила волшебное слово и не остановила варку каши. И сразу в моей голодной голове мысль: вот бы мне сейчас такой горшочек! Эх и поели бы мы с братом, и пацанов бы накормили, и всю нашу улицу... И засосет в животе еще сильней. И заскулит жалобно несознательный язык: «Мам, я есть хочу», беспокоя и без того замученную маму. И однажды, проснувшись ночью, я увидел маму, стоящую у освещенного луной окна. Она тихо плакала. Не могу вспомнить, чтобы я видел ее плачущей еще когда-нибудь.

Что бомбежки по сравнению с «Есть хочу». Ну, побомбят — и улетят, испугались — огляделись и забыли.

И с солью были проблемы. Выручали друг друга по-соседски. Вот ведь не подумали взрослые запастись на всю войну! А вот попробуй съесть картошку без соли теперь? В этом случае помогал лук, а он-то был у нас. И спички кончились. Приспосабливались сохранять как можно дольше тлеющие угли в печи, чтобы потом можно было снова раздуть огонек. Если этого не удавалось, ходили по очереди с братом по соседям — у кого дымила труба на крыше, и на совке бегом приносили горящие угли.

У немецкого офицера, проживающего в нашем доме, был солдат-денщик, который не проживал у нас, а приходил к своему господину каждый день. И однажды он заглянул к нам на кухню. Что-то объяснял бабушке, показывая на связку лука, висящую на стене. Она поняла, что емy нужно, сняла всю связку и подала ему. Он, заметив, что связка висела одна, оторвал половину, а другую вернул бабушке. Заметив меня с братом сидящими за пустым столом, о чем-то еще спрашивал. А когда уходил, бабушка отдала ему пустое эмалированное ведро. Вечером, к нашему удивлению, он принес назад наше ведро и поставил у печки перед изумленной бабушкой. Ведро было почти дополна налито чем-то желтым. Он, что-то бормоча по-немецки, показывал то на ведро, то на нас, ничего не понимающих. Стало ясно: что-то съедобное для нас. Бабушка поняла первой, благодарно закивала головой. Солдат слегка улыбнулся и ушел.

Бабушка ложкой осторожно зачерпнула содержимое. Желтое сверху оказалось жиром, под которым был борщ. Целое ведро солдатского ароматного красного борща!

Разумная бабушка на три дня растягивала его скромными порциями. А так хотелось съесть все сразу! Бабушка обычно крестилась перед и после еды. Наверное, в этот раз, крестясь, она благодарила за человеческую доброту солдата. Немецкого солдата.

Солдат есть солдат!

Между прочим, из супов мне больше всех до сего времени нравится именно красный борщ почему-то. А не потому ли? Правда, за исключением настоящей ухи, сваренной прямо на берегу из щуки с потрохами и на костре. И, конечно, с «прицепом».