EUR 102.0390 Записки адвоката. Как в лесу зелёном, где растут дубы…
Есть знакомые, фамилию называть не буду: мне и так уже выговаривают за длинный язык. Каждый год тихой июльской ночью к ним приходит грибной бог и говорит: «Пора».
Они встают из-под одеял, молча одеваются и садятся в машину. Они знают, где растет. Им известно, где брать нечего, а где пошел БЕЛЫЙ.
Они едут в места, где нет никаких памятников архитектуры. Где слепни и пауки размером с консервную банку. Там болота вонючие и подозрительный шепот из-за каждого дерева. Там обитают только медведи-гомосексуалисты и белки-беспредельщицы. Это страшные места. Чтобы их не нашли, волки там даже деревья не метят.
По возвращении они садятся вокруг пяти оцинкованных ванн и за один вечер выполняют годовую норму чистильщиков сапог царской России в 1913 году. Зато на зиму закатаны двести банок груздей.
Но однажды пришла беда в их дом. Она явилась в виде племянницы Маши. В юбке, раскрывающей существо ее потребностей, и сапогах до самого существа. Эти сапоги даже дяде по пояс. Говорит, в Москве работает фрилансером. На всякий случай дали ей отдельное полотенце.
Сначала не хотели с собой ее брать. Улицы фотографирует, стихи про какую-то сублимацию пишет. На кастрацию котам средства собирает. В общем, у человека в голове пустошь Смауга.
Но решили, что уедут, а она — на дорогу, фрилансом заниматься. Потом не отмоешься. Решили взять. Только строго наказали ничего с земли не подбирать.
Но Маша все равно подбирать стала. Безошибочно обходя подосиновики и маслята, она резала красоту. Фотографировала и резала. И фото тут же выставляла в ВК. Ножка вперед, на носочек, а в руке — грибок. Пояснительная надпись: «Кто утро встречает в лесу, тот я».
Она даже не устала. И пока родня надраивала грузди в ванных, решила сварить им легкий грибной супчик из своего ведерка. Не предупреждая. «Сюрпра-а-йз!» — скажет она. Хотелось посмотреть, какими улыбками озарятся лица дремучей родни, когда они соприкоснутся с прекрасным. Она и сама похлебала, пока готовила.
Следующие трое суток все их отверстия являлись выходными и работали в три смены. Кактусы в ординаторской сохли на глазах. В кабинете флюорографии зазвучала сирена и появилась надпись: «Внимание, радиоактивное заражение местности!». Хуже всего пришлось дяде, который три дня назад попросил добавки.
В соседней палате тетя на итальянском языке пела: «Уна семплисе кансоне да дуо сольди…». Иногда пение прерывалось звуками, с которыми разрывается брезент. Врачи говорили, что, по сравнению с остальными, у нее все протекает более-менее спокойно. Фрилансер Маша сидела на кровати в палате и беззвучно плакала. Своим телом фисташкового цвета она пугала даже токсикологов, которые каждые два часа приходили ставить ей клизму. От отчаяния она хотела принести себя в жертву и умоляла отдать ее печень какому-нибудь больному, а мозг — науке.
Но доктор сказал, что ее печень может заинтересовать только Северную Корею, которая уже давно ищет ингредиенты для химического оружия. С точки зрения оборонной промышленности, добавил доктор, эффективнее галерины окаймленной в супе только зарин. С мозгом тоже все непросто. Проблема в том, что свой максимум он уже выдал. И в этом смысле никакого интереса для науки не представляет. Даже в смысле чисто поржать в лаборатории.
Уходя, врач предупредил, что еще полгода никаких ужинов при свечах. Книги, только книги и кофе, завернувшись в плед. Чехов, Ремарк, Набоков. И никакого Кафки, иначе все начнется сначала. И тогда Маша в знак отчаяния открыла тетрадку и под канонаду в отделении сочинила стихотворение. Заканчивалось оно так:
«…Дан обет воздержания,
и горестно мне,
Что проскачет он мимо
на белом коне».
