«Птица божия — Коля Шипилов»

...Сколько помню Николая, всегда у него на манер крыла жила за спиной шестиструнная гитара — верная спутница жизни и боевая серафим-подруга. С того самого дня, когда вышли его первые рассказы (1983 г.), сразу же принесшие ему широкую известность и премию «Литературной учебы», как самому яркому дебютанту года, он многое успел сделать: и в литературе, и в любви, и в кино, и как автор замечательных песен, с которыми он, легкий на подъем, объездил почти всю страну. Но только нет в ней такого места, которое тянуло бы его назад с такой силой, как эта небогатая, суровая и нежная часть земли с запахом подвядшего сена, с тополевыми улочками и палисадниками, где когда-то впервые шевельнулось его сердце от материнских песен и куда он теперь шаг за шагом возвращается, держа на плечах коромысло добра и зла и осторожно обходя полевые цветы...

...В речушке малая вода
легка и зелена.
Смеется мама. Молода
и сердцем не больна.
...О солнце гаснущее, ты
гори, не догорай!
Мы из веселой нищеты:
где песня, там и рай.
О солнце гаснущее — мать,
присядь под образа:
и пой. Я буду подпевать...
пока твои глаза,
с моими цвета одного,
играют синевой —
не страшно в жизни ничего,
не жутко ничего...

Колина мама, тетя Тася, пела даже по ночам, а жили они после приезда из Южно-Сахалинска большой вольнолюбивой семьей в комнатушке в Карьере Мочище, на тихой черемуховой улочке композитора Аренского, автора опер, романсов, учебников по гармонии и анализу музыкальных произведений. Музыкальные произведения в Мочище в основном состояли из череды взрывов в разъятой оркестровой яме карьера, где добывали и дробили бытовой бутовый камень для строительных нужд, а затем вывозили вагонетками на конной тяге. Лошадушки тут же и паслись недалеко, на лугах, и на отдыхе служили в бесплатной кавалерии у местных огольцов, типа Шипилова. Вдоволь накатавшись и спешившись, они, с риском получить заряд соли в седалища, частенько тренировали бойцов ВОХРа, оберегавших аммоналовые склады с примыкавшими к ним самыми сладкими в мире зарослями черемухи.

Вот с этого-то карьера и началась Колина карьера, самостоятельно, без помощи профессора Аренского, быстро освоившего гармонию, баян, семиструнку, кларнет, блиставшего в местной художественной самодеятельности и целыми связками поедавшего запойным чтением произведения из вагончика с книгами при карьерном заводе ЖБИ. К слову сказать, тектоническая основа Мочище, постоянно сотрясаемая и возбуждаемая взрывами, словно разбудила здесь какие-то неведомые, дремавшие творческие силы природы и породила массу необычайно талантливых людей, целый взрыв личностей: профессоров, музыкантов, предпринимателей, контрразведчиков, спортсменов, героев Союза и России — Колиных земляков и ровесников.

В 15 лет он уже на сцене музкомедии, и в недавно снятом телефильме Карелии Карамновой из серии «Территория души» о детстве и юности Николая Шипилова мы видим фотографию нашего юного гения, загримированного под негра в спектакле «Цветок Миссисипи».

Позднее, неистовый и ненасытный в работе, он снимется в нескольких серьезных лентах, в том числе и в роли матроса Артема во ВГИКовской раскадровке новосибирского оператора Анатолия Руднева знаменитого фильма «Мы из Кронштадта», по его прозе будут сниматься картины (последняя — «Ремэмбо хари» Марии Халиной по рассказу «Золотая цепь»), звучать романсы (художественный фильм «Мужчины без женщин»), а потом придет время, когда одна за другой будут выходить ленты о нашем выдающемся земляке и сплошным неистовым потоком хлынут его песни, стихи, сценарии и книги.

А первая публикация была в 1963 году в газете «Молодость Сибири», где были такие слова: «Зарыл я в тени под сараем игрушечный свой пистолет...» Много-много лет спустя, уже после Белого дома и псовой травли критиков, из тех, кто считает, что маловато еще паскудства в нашей литературе, он выдохнет:

«Мой друг — походный пистолет.
Сестра — саперная лопатка...»

Но впереди еще была живая и стремительная юность, с большими и прекрасными дружбами, когда никто не отказывал себе в удовольствии рекомендоваться грузчиками, дворниками, сторожами, и стихов было не больше, чем любви, очень строгой, веселой и взыскательной. Зато было много планов, проектов, идей, включая и самые несбыточные. Все отчаянно экспериментировали со словом, полагая, что Бог дал Слово бесплатно и можно делать с ним что угодно. Но только теперь стало очевидно, что у Бога все настоящие поэты на учете и, стало быть, нельзя писать хуже, чем ты можешь... и можешь ли... Эта живая ячейка товарищества, этот молодой новосибирский литературный кооператив зарождался на любви и бедности, ибо того и другого в те времена было с избытком, мы много писали, но никогда не говорили друг другу «я — поэт», поскольку сказать так было так же стыдно, как «я — красавец». Может, поэтому никто особенно и не стремился печататься, а совсем не потому, что «дышала ночь восторгом Самиздата», и совсем не потому, что стихи не подходили по резьбе к журналам и издательствам...

Словом, к этому времени на ЛИТО Ильи Фонякова народ подобрался боевой... Здесь блистали ставший впоследствии кумиром московского художественного авангарда Анатолий Маковский и всемирно известная теперь Нина Садур; здесь брал уроки мастерства автор невероятной парадоксальной прозы и драматургии Евгений Харитонов, заставивший уважать себя всю культурную Москву, отсюда вышел один из ведущих русских прозаиков и поэтов Николай Александрович Шипилов, которого критики называют лучшим рассказчиком России.

Он стал первым лауреатом престижнейшей Шукшинской премии (1992 г.), литературной премии «Традиция» (1995 г.), Государственной премии России в области литературы (1988 г.), призером множества фестивалей и конкурсов авторской песни, в историю которой его имя вписано золотыми буквами. Романс «Никого не пощадила эта осень» («После бала») стал одним из лучших образцов современной лирики и в исполнении Д. Маликова удостоен высших наград Всероссийского конкурса песни. Его щемящая фронтовая «Пехота» для многих остается светлым песенным обелиском русским пехотинцам, да он и сам по натуре своей — пехотинец, обошедший с неразлучной шестизарядной гитарой множество городов и сел России.

Его песни звучали в крупных концертных залах и библиотеках, в деревенских клубах и на подмостках тюремных «ДК», под буровыми вышками нефтяников и в зале ЦДЛ, в леспромхозах, на палубе наших военных кораблей в Баренцевом море и французских в Гавре. Анатолий Иванович Долгих, заслуженный тренер Союза, бывший в составе нашей делегации в Англии в 1973 году, до сих пор всплескивает руками, вспоминая, с каким восторгом приняли в лондонском «Бутолз-клубе» одну из ранних шипиловских песен «Шикотан» в исполнении Владимира Землянова — одного из самых близких и сокровенных друзей Николая, служившего, как и Женя Костюков, в той самой детской кавалерии...

...Рыба в море ходит, рыба
в сети хочет,
А за ней идет по пятам капитан,
Говорит: «Лови, держись!»,
А я ему: «Копейка жизнь!»
Ну давай взорвем Шикотан!..

Тут англичане округлили глаза, и им долго пришлось объяснять, что Шипилов собирается взорвать Шикотан не в пику японским милитаристам, а оттого, что уж больно там тяжелая и маятная жизнь, хотя в переводе с языка айни, живущих на острове, Шикотан означает Лучшая Земля.

...Только на беду мою да я
все чаще думаю:
Кто бы мои нервы тогда
щекотал,
Если бы ни маята, да если б
ни зима эта,
Да если б ни земля Шикотан...

Знакомый геофизик рассказывал, что чуть не упал с лошади, когда в одном небольшом городишке на краю бразильской сельвы, куда он приехал по контракту, вдруг услышал Колину запись... Оказалось, что ей умягчала сердца семья эмигрантов из Владивостока, попавшая перед своим отъездом на концерт сеньора Шипилова.

...Ты вернешься?
Я вернусь. Белым снегом
Обернусь...

Еще одного синьора, по словам очевидцев, до сих пор можно видеть на одной из римских улочек близ церкви Сан-Карло алле Куатро Фонтане, не без успеха выдавливающего лиры у граждан «Римской Республики» под щемящие звуки Шипиловской баллады «Я был скрипичным мастером» и знаменитого шлягера:

...А это что за господин
С такими пышными усами?
— А это я стою один
У гастронома «Под часами»...

Лично я знаю одного чудака нашего, новосибирского разлива, который изготавливает маленькие бюстики Николая Александровича, полагая, что вот-вот они пойдут нарасхват, и он сможет перейти на более монументальные формы, чтобы рассадить и расставить их в тех местах, где Шипилов жил, боролся и трудился. Безнадежный романтик: ни одна страна в мире не потянет такой проект. В этом легко убедиться, заглянув в трудовую книжку г-на Шипилова. Гораздо реалистичнее переименовать какой-нибудь проспект, бульвар, консерваторию, музкомедию, главный вокзал, а то и весь город в Новошипиловск: и звучит свежо, и обойдется дешевле, а обком партии, который титанически боролся с поэтом и писателем в годы застоя, отдать ему в личное пользование в знак уважения к человеку, который более 30-ти лет прожил без жилья, паспорта и прописки:

...В этом тихом коридоре
Я прилягу, где велят.
Это наша территория —
Моя и кобеля.

...Впрочем, теперь, когда Шипилов побывал в космосе (его кассету брали с собой в экспедицию на «Союз»), ему виднее, где его Лучшая Земля: на Шикотане, в Новошипиловске, Мочище или Москве.

Лично мне кажется, что нехорошо жить в больших городах. Здесь слишком много страстных людей, много городского тщеславия, которому нет предела. И не случайно один из Колиных героев в романе «Весы», разуверившийся в столичной московской бездне, так радуется, когда встречает такого же одинокого, как и он, таракана, бредущего в задумчивости по улице, который приводит его в дом, где еще возможно счастье. Москва, по словам Коли, всегда манила, как сказочный город, начиная с букваря, со Спасской башни, с курантов, — как праздник души, как город русского сердца. Но ехать в Москву — ехать на войну. И мотивы тут могут быть разные. Анатолий Владимирович Маковский высказал предположение, что Николай поехал как мститель за вечно прекрасную полуголодную провинцию — раз. Чтобы раз и навсегда разобраться с поговоркой: в Москву за песнями — два. В добровольную ссылку — три... Повторяю, мотивы тут могут быть разные: кто-то пилит за славой, но это — иллюзия... славы народной давно уже нет, ее заменила электронная; ехать за деньгами, за золотом — тоже абсурд, ибо богатство так же утомительно, как и бедность. Многие желают реализовать свой губернский талант, для других это еще и соблазн, и искушение. Но и это, собственно, не страшно, так как именно в искушениях становится понятно, кто — золото, кто — серебро, кто — железо, а кто — сено и солома. Золото и серебро в огне становятся чище, с железа спадает ржавчина, олово плавится, а сено и дрова бесследно исчезают. То есть только в искушениях такого рода становится ясно, кто, пройдя через эту ярмарку тщеславия, закалился, стал чистым, чтобы прилепиться к Богу, а кто отпал от Него и горит ныне синим московским пламенем.

...Я все искал то дерево,
Тот лак, то полотно,
Чтобы играло стерео,
Что Богом мне дано.
А ночью во всклокоченных,
Прожженных кабаках
Я пел усталым кочетом
Со скрипкою в руках...

Однажды в радиобеседе с писателем и редактором журнала «Сибирская горница» Михаилом Щукиным Николай сказал, что у него до сих пор стоит перед глазами яростная лавина людей, прорывавшихся к Белому дому, — словно толпа эмигрантов, стосковавшихся по своей Родине, которая вся сосредоточилась в малом клочке земли возле, и они прорывались к этой хилой несдавшейся Родине и готовы были умереть за нее, а многие и в самом деле заплатили за этот порыв, за этот глоток свободы жизнью, в том числе и мои ровесники-писатели, русаки в самом расцвете сил... Безумство храбрых... И в этом — огромная разница между этой и той «войной», когда мы поодиночке завоевывали, штурмовали Москву, кто со скрипкой, кто с мольбертом, а кто, как и я, — с гитарой да рассказами. Мы были тоже «эмигрантами», внутренними, но — и это очень важно! — без обиды на Родину.

А если про любовь —
нет Родины милей.
А если про нее — взмахни душа
крылами.
В простор пустых полей
Пролей густой елей
Прекраснейших небес,
Яснеющих над нами.
Всему придет пора: и завтра,
и вчера.
Придет предел страстям —
нет ей одной замены:
Там, за рекой — река,
А за горой — гора,
И сизый прах костра,
И эта кровь из вены.

...И второе, что стоит перед глазами, — лица людей: безмерно усталые, но просветленные. Они для меня сейчас — как одно лицо, состоящее из сотен и сотен: вот баянист с фронтовой «Катюшей», с «Золотой Москвой», девчата забинтованные, казаки, священники раненые, ребята молодые, еще безусые, добровольцы из разных городов...

...Защищали не «бугров»,
а российский отчий кров,
За распятую Россию проливали
свою кровь,
Мы с Петровым да Поповым,
да с парнишкой чернобровым
После осени днестровой здесь
глотали дым костров.
В перекрестье рам вижу Божий
храм,
Слышу тарарам колоколов,
Может, видит Бог, ох,
не обидит Бог,
Выведет орлов из-под стволов.

Этот шипиловский Реквием, в котором «Петров, Попов и мальчишка чернобровый... с голыми руками идут на свинцовый интерес», словно перекликается с другой знаменитой песней Николая «Иван, Сергей да Николай»:

...А на пулеметы неохота
им была,
Но все равно лавиной ярость
львиная пошла,
Вот она лавиною невинная пошла
И во чистом поле подчистую
полегла...

У него вообще много светлых образов: и в стихах, и в романах, и в романсах, и в песнях, они как бы передают эстафету друг другу, объединяются на благое, создавая огромную вольнолюбивую зону, знаменитую шипиловскую «Территорию»: «Это наша территория, а далее — врага...» Может, поэтому он и был у Белого дома. Как гражданин, как художник, как мужчина. Это — поступок. Красоту надо не только беречь, но и защищать. Вообще же красота — это Отечество, с людьми, с лесом, с полем, с Богом. И какое это счастье жить именно здесь, на этой милой земле, а не на Бродвее или в Ганновере, и, если сердце упадет в печаль, мы на этой материнской земле всегда найдем место, чтобы постоять в зарослях шипиловской черемухи, чувствуя, как ветер гонит теплые пьянящие волны воздуха, от которого все существо готово плакать и смеяться.

...Тысячи людей помнят незабываемый, с шершавинкой и грустинкой шипиловский голос. Столешница его стола в «Литературной учебе», где он заведовал отделом поэзии, прогибалась от ежедневного потока писем, многим и многим талантам он путеводительствовал по жизни, ввел в художественную среду — чего стоит один Михаил Евдокимов, которого Шипилов, вооруженный двумя дорожными курицами и верой в могучий талант земляка, привез в столицу. Такую красоту нельзя держать взаперти!

...Он всегда умел дружить и всегда верен «тем, с кем побратался по дороге жизни». Помогает печататься, пишет рецензии, отзывы, пристраивает рукописи, сам, как правило, неизменно оставаясь в тени... Всех он в трудную минуту согревал своими песнями: и на ЛИТО, и на ВЛК, на катуньской фестивальной поляне, на многочисленных конкурсах и концертах, многие обязаны ему кислородом и адреналином удивительно теплых текстов и музыки.

Со временем в Николае, на мой взгляд, совершилось некое незримое, грозное и необходимое движение от превышающих наши силы житейских и телесных подвигов к усердию в христоугодных и писательских трудах, и он неумолимо, зрячей ногою начал восходить к предназначенному совершенству. Это я как-то особенно ясно понял, когда в юности с изумлением увидел, как земной и грешный Шипилов первым из нас пришел к церковному крыльцу. И только потом, с годами, я осознал, что для него это так же естественно, как дышать, как петь свои прекрасные песни, в которых есть и чудо красоты, и лад, и глубокий смысл.

Николай всегда умел находить для своих стихов и песен слова, которые любят друг друга. Они адресованы всем: и тем, кто выпал из своего достоинства и поверил, что счастье уже упразднено, и тем, кто поднимает сейчас с колен нашу Родину, восстанавливает российский государственный дом. Эти щемящие сердце размеры, эта нежная пряжа стихов, сотканных из русского снега и света, эти одинокие состояния и шорохи жизни, эти летучие образы и думы, эти глубокие праведные мысли, это возвышенное отношение к Родине есть суть шипиловского песенного чуда.

...Поэтесса Валентина Невинная в одном из своих стихотворений написала о нем: «Птица божия — Коля Шипилов». Но еще раньше он ответил в песне:

...Кто меня породил? Я считаю,
что ветер
Самых дальних краев, самой
доброй земли...

У Коли счастливая родовая аббревиатура: Николай Александрович Шипилов — НАШ. Конечно, можно было еще много рассказывать о подвигах и деяниях нашего Шипилова, но для этого надобно иметь запасную жизнь. Нам бы всем хотелось, чтобы Николай Александрович Шипилов, тщательно проходя свой земной путь, и в сегодняшние годы, и в должайшие лета был неуклонно бодр, здоров и обилен в трудах своих на благо Родине. Его творчество, его песни — НЗ России.

Возможно, мое мнение немного стоит, но оно не продается. Это — наша территория.