USD 102.5761 EUR 107.4252
 

Жанна ЗЫРЯНОВА: «Над Родиной стелется дым»


«В День Победы всегда вспоминается сибирская поэтесса Жанна Зырянова. Вспоминают ее родные, друзья, читатели, — говорит известная новосибирская поэтесса Юлия Пивоварова. — Жанна родилась 9 мая 1939 года в том районе Бердска, который впоследствии затопили Обским морем: «Детство мое, утро мое раннее темною захлестнуто водой….». Она отчетливо помнила День Победы, рассказывала, что все то плакали, то смеялись, так же, как и по всей стране. Горечь послевоенного детства навсегда застынет в ее стихах».

Умерла Жанна Зырянова зимой более двадцати лет назад. Немногие еще живые ее товарищи-поэты навещают могилу на Заельцовском кладбище. Ее стихи многие помнят наизусть. На слова Жанны есть несколько пронзительных, невеселых песен. Внук хранит книжки бабушки (их было две), чтобы передать правнукам. Хочется, чтобы ее помнили как можно дольше.

****

Добреду, как собака усталая,

На дымочек людского жилья.

Это будет деревня старая.

Это буду в ней старая я.

Будет там не обидно. Обыденно:

Печка, лавка, капустный кочан.

И навстречу берёза выйдет

И пожарная каланча.

И кирпичная водокачка,

И плетёная городьба.

Будет радиопередача

Из районного городка.

Будет воздух такой целебный!

Будет скука — что сам измор.

...И ещё до скончанья лета

Принесёт почтальон письмо.

В палисад, где черна малина,

(Почтальон будет тоже стар).

«Каравелла Санта-Мария» —

Будет старая марка там.

Зарябит на ранетке ветер.

Скрипнет тоненько жёлтая дверь...

Положу на траву конвертик.

А зачем мне письмо теперь?

МЕДАЛЬОН

Смотри: вот это древний сон

С лукавинкой внутри.

Тот бирюзовый медальон

Носили короли.

Нет поразительного там,

Там яблонька и две

Фигурки — Ева и Адам

В сени семи ветвей.

Вот человек и человек.

Два первых — ОН, ОНА.

Земля (одиннадцатый век)

Голубизной полна.

Вот им и рай — хоть небольшой.

Продолжен их покой

Какой-то детскою душой

И варварской рукой.

ВОЗВРАЩЕНИЕ СУВЕНИРОВ

Голубая ветка винограда,

Пиала с водою ледяной —

Натюрморт. Дарю. А мне не надо

Этой райской радости одной.

Этот мальчик с бронзовою кожей

Красным солнцем словно обожжён —

Идолок. Дарю. Мне не поможет

Никакой пленительный божок.

Этот ангел с дудочкой послушной,

Этот белокурый мой дружок —

Пастушок. Дарю. А мне не нужно

Больше на фарфоровый лужок.

Этот хрупкий, что в хрустальных латах,

Грусть моя... Да он и грустный сам.

Дон-Кихот... Дарю. Расстанусь. Ладно.

И его — хрустального — отдам.

Кажется — вот всё, что я имею.

Да, еще... вот эта, на краю

Этажерки... кукла Галатея —

И её охотно отдаю.

* * *

Январский, сильный, белый 
воздух... 
Привыкшая жить без тепла, 
Я поняла, 
Но, видно, поздно - 
И я счастливою была, 
Покуда я была любима, 
За что - неведомо 
Тобой, 
Покуда я была хранима, 
Быть может, 
От себя самой.

***

Над Родиной стелется дым, 
Вода застоялась в снегу. 
Мне надо вернуться к родным, 
А я все никак не могу. 
К полуночи будет стихать 
Весь ветер и ветреный шум. 
Мне надо вернуться к стихам, 
А я все от них ухожу. 
И сны мне тяжелым грозят, 
И явь им тоскою вослед. 
Мне надо вернуться к друзьям, 
Да их уже вроде и нет. 
Мне надо молчать у окна 
И горькое-горькое гнать. 
Мне надо сбежать от вина, 
Но так нестерпимо все знать! 
Мне надо вернуться к судьбе 
И все без вина забывать. 
Мне надо вернуться к себе, 
Да прежнею мне не бывать. 
Ни слов, ни лица, ни тряпья, 
Но надо, чтоб Боже простил. 
Мне надо уйти от тебя, 
Но нету для этого сил.

*** 
Как мгновенно в аллеях 
темнеет. 
Сплетен много, да нет 
новостей. 
Паутинная нитка длиннее 
Всех прямых и окольных 
путей. 
Дождь идет. Правда глазоньки 
колет. 
Собирается грусть 
в монастырь. 
Волосок неминуемой боли 
В пустоту опускает мизгирь. 
Вот соломинка. 
На, утопающий! 
Вот рука! Только пропасть 
уже, 
Подорожник, тоску 
унимающий, 
Так небрежно приложен к душе. 
На дворе нашем листья опали, 
Листопад возле окон сожгли. 
Мы у осени этой не брали 
Ничего, да и брать не могли. 
Все, что было, осталось ли 
с нами? 
Кто бы мог нам сегодня 
помочь? 
Благодарно смотрю я на 
пламень 
Листьев, бывших в зеленую 
ночь. 

ЗЕЛЕНЫЙ МАРТ 

Опять зеленый март. 
Опять зеленый март. 
Переговорный пункт. 
Кафе. Кинотеатр. 
Мой милый телефон - 
переговорено, 
А в городе родном окно 
затворено, 
А в городе моем окно 
затемнено, 
А умным проводам.... 
Не все ли им равно? 
Зеленая звезда, зеленое такси. 
Ночные два часа. 
Наплыв ночной тоски. 
Опять зеленый март. 
Зеленый, ну и что ж? 
Я номер набрала, а ты там

не живешь. 

Опять зеленый март, опять 
зеленый март. 
Переговорный пункт. Кафе. 
Кинотеатр.

СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ

Был же день удивительно теплый,

- День рождения – платье в горох,

В День Победы

Мне бабушка Фекла

Подарила цветы и пирог,

Шесть исполнилось. Лопнула почка

На березе. Гармонь взял слепой.

-Принесла – два бумажных цветочка

- Очень розовый и голубой.

Что я помню?

Тогда я бездумно

На заборе сидела, а мать,

Чья-то мать озарила трибуну,

Чтобы только на ней зарыдать.

Боже, Боже, невинный мой Боже,

…Что я помню, беда – лебеда?

Только помню, что плакали больше,

Чем смеялись и пели тогда.

Машет мальчик,

Флажком красным машет,

…Чья-то Мать на трибуне,

С трудом

Скажет слово,

«Товарищи!» - скажет,

И зальется слезами потом.

***

Я – школьница послевоенных лет

В коротеньком, коричневом пальтишке.

Я после кори.

В школе слабый свет.

А школа в довоенном городишке.

Ведро калины. Рядом синий бор.

Меж гряд бобовых древняя собака.

В моем портфеле полдник: помидор,

Кусочек хлеба, две головки мака.

То – детство…Мне в него не убежать…

В ту даль, где синь манящая Артека.

Стахановки. Лиловый дирижабль.

Плакат. Амбар. Мосток. Библиотека.

То – детство…Безобидная пора.

Печем картошку. К речке убегаем.

Играем в «золотые ворота»

И в «сыщиков-разбойников» играем.

Но там и раны сквозь бинты кровят!

Но там войны нам резче слышен грохот!

И там трофейный фильм о королях…

Но там еще и «Рим – открытый город»!

БАБУШКА НЮРА

Памяти бабушки моей

Анны Калистратовны Зыряновой

посвящается

Нет в доме матери горькой Казанской,

Белого боженьки нет.

Бабушка Нюра хранит партизанский

Деда Ивана билет.

Было житье: чугунки, незавидки…

Вьючила. Мыла. Пекла.

Бабушка помнит, когда по заимке

Белая банда прошла.

«Как по Аксаторской рыскали идолы,

Горюшка-то набрались!

Слава-те, Господи, люди не выдали,

Добрые люди нашлись!

В стайке морозной всю ночь просидела

С маленькими дочерьми….»

Бабушка Нюра тогда поседела,

Там. За сквозными дверьми.

Что еще вспомнить?…Печные затворки?

Клички коровьи. Курей?

Черные корки да поговорки?

Прялку да козью кудель?

Старый сундук с небосклоном картинок?

Песни да вещие сны?

Бледный кисель деревенских поминок?

Три «всероссийских» войны?

Бабушка Нюра болеть не умеет.

Рано-прерано встает.

Правнучку Леночку больно жалеет.

Смерти уныло не ждет.

Не уповает на божию ласку,

Но и не ждет божий гром.

Лишь по стариночке яйца на Пасху

Луковым красит пером.

***

Этот сон с годами реже вижу.

У панамки белые края.

Солнцепек. И эта с челкой рыжей

Девочка смешная – это я!

Худенькое бабушкино горе

В ярко-красной юбочке льняной.

И давно шумит Обское море

Над моею детской стороной.

Вспоминаю: небо холодеет

Над моей беспечной головой.

Тонкий дождик сеет-сеет-сеет

Над кудрявой, чистою травой.

До воды бы нежной мне нагнуться,

Да поколдовать-поворожить!

Но нельзя, -

совсем нельзя вернуться.

Но нельзя по детству покружить.